Формальная ликвидация сословия самураев с падением сёгуната Токугава (1867) отнюдь не привела к искоренению этических норм бусидо из психологии японца. Беспредельная преданность сюзерену, вассальная готовность пойти за своим господином даже в могилу, кодифицированная процедура самоубийства – харакири – все это не исчезло бесследно. «Самурайские доблести» воспринимались и культивировались японцами всех социальных слоев с большой готовностью во многом потому, что от них веяло подлинно своим, японским духом. Эти качества помогали японцам противостоять иностранному влиянию, они в какой-то мере поддерживали в сознании японцев идею самоизоляции, которая возникла в начале XVII в.

В 1611-1614 гг. сегун Иэясу издал ряд указов о запрещении христианской религии, которую миссионеры настойчиво внедряли на Японских островах; из Японии были изгнаны иезуиты и монахи других католических орденов. В доследующие годы усилились преследования и даже казни христиан. В 1624 г. был запрещен въезд и проживание в Японии испанцев, а в 1639 г. были изгнаны португальцы. В 1633-1636 гг. появились указы, налагавшие запрет на выезд японцев из страны; одновременно тем, кто жил за ее пределами, под страхом смертной казни запретили возвращаться в Японию. В 1636 г. всех иностранцев переселили на остров Дэсима (в районе Нагасаки). В 1639 г. было окончательно запрещено исповедание христианства. Португальским кораблям, поскольку они доставляли христианских миссионеров, запрещалось даже приближаться к японским берегам. Так завершилась самоизоляция Японии.

Отъединенность от остального мира создала благоприятные условия для культивирования принципов феодального домостроя и строгой регламентации социальных норм поведения. Получил, в частности, распространение так называемый принцип лояльности, положенный в основу дзюнси – обычая, по которому вассал в случае смерти сюзерена следовал за ним в могилу. Этим же принципом диктовался обычай кровной мести (катакиути), когда самурай должен был отомстить за насильственную смерть своего господина или старшего члена семьи. В японской литературе, например, широко известны многочисленные произведения, прославлявшие «подвиг 47 ронинов» (1702), которые, отомстив за смерть сюзерена, сделали себе харакири.

Хотя долговременная «закрытость» Японии пагубно сказалась на экономическом развитии страны, она в то же время способствовала возникновению феномена японской национальной психологии. И когда в середине XIX в. Япония встретилась лицом к лицу с иностранными державами, японская традиционная культура, законсервировавшаяся в эпоху Токугава, смогла успешно противостоять воздействию иноземной (западной) культуры, сравнительно безболезненно усваивала при этом ее наиболее рациональные элементы.

Даже когда незавершенная буржуазная революция 1867-1869 гг., известная под названием «Мэйдзи исин» – «реставрация Мэйдзи» (по посмертному имени японского императора Муцухито, правившего с 1868 по 1911 г.), привела к коренным изменениям в области экономики, политики, культуры, за которыми последовали существенные изменения в системе социальных отношений, национальная психология японцев изменилась очень мало. По-прежнему в характере японцев доминировали черты, сложившиеся в эпоху изоляции Японии, в условиях закрытого, строго ритуализованного сословного общества: трудолюбие, организованность, готовность к безоговорочному подчинению, настойчивость, выдержка, нетребовательность в отношении жизненных условий и т. п.

Хотя не все из этих черт обладают одинаковой степенью существенной устойчивости, они четко прослеживаются как в феодальный, так и в капиталистический периоды Японии. Безусловно, преемственность психологии обусловлена преемственностью социальных институтов.

В частности, причину постоянной готовности японцев к беспрекословному подчинению американский исследователь Дуглас Харинг видит в более чем трехсотлетнем господстве и стране тоталитарной системы угнетения, основанной на всепроникающем шпионаже а полицейском произволе. То, что было создано при Токугава, считает Харинг, было лишь модифицировано и продолжено в послемэйдзийской императорской Японии [28].

В свою очередь, национальная психология способствовала развитию централизованного государства. Япония быстрыми темпами реорганизовала промышленность, ввела усовершенствования в сельское хозяйство, реформировала общественное устройство. Самурайский воинский дух побуждал народные массы на борьбу за «доблесть нации». За какие-нибудь три-четыре десятилетия Япония шагнула вперед. Не будь у этой нации соответствующих психологических качеств, буржуазные отношения не получили бы столь интенсивного прогресса, как это случилось весле выхода Японии на капиталистический путь развития.

В августе 1945 г., когда Япония потерпела поражение в войне и японский император объявил о безоговорочной капитуляции, многие японцы восприняли это событие как величайшую катастрофу. Но хотя японское общественное сознание и вынуждено было резко переориентироваться на новые идейные ценности, оно сохранило в своих глубинах ориентацию на унаследованные этические в нравственные нормы. Об этом наглядно свидетельствуют материалы японского Института математической статистики, который с 1953 г. регулярно, через каждые пять лет [266], проводит исследования японского национального характера.

Судя по опубликованным данным, японцы не склонны отказываться даже от того, что уже сами считают устаревшим. Это касается, в частности, принципов домостроя, традиций, этикета и т. д. Так, на вопрос: «Как вы думаете, замужняя женщина должна заниматься только домашними делами или еще работать на производстве?» – Мужчин и женщин ответили, что ей лучше сидеть дома. На вопрос: «Есть ли врожденная разница в умственных способностях мужчины и женщины?» – 62% мужчин в 63% женщин дали утвердительный ответ (в обоих случаях опрашивалось по 700 человек). На вопрос: «Стоит ли японцам обходиться без привычных оборотов вежливой речи, в частности без многообразных форм „я", „ты", "вы"?» – 60% опрошенных ответили, что этого делать не стоит, в лишь 28% назвали существующую практику общения устаревшей. Не менее показательны ответы японцев на вопросы о самоубийстве, о кодексе поведения и т. д.

На японском языке сегодня говорят 119 млн. жителей Японии. Отдельные группы населения, понимающие по-японски, живут в Корее, Гонконге, на Тайване, Гаваях, Гуаме и в некоторых районах Бразилии.

Хотя японский язык построен на той же иероглифической основе, что и китайский, общность двух языков ограничивается письменностью. Сам же японский язык, его грамматика и лексика относятся к языкам не аналитического, как китайский, а агглютинативного строя. Да и генетически они различны. Японцы не имели исконно японской письменности и свои древние хроники записывали китайским письмом. Китайские иероглифы не были приспособлены к фонетическому строю японского языка, что внесло большие трудности не только в систему письма и чтения, но и в понимание японского текста. Китайские иероглифы в японском тексте читались на японский лад и нередко обозначали совсем иные реалии, чем в китайском тексте. Это побудило японцев обратиться к слоговой азбуке, две фонетические разновидности которой – хирагана и катакана – объединяются под общим названием кана. С помощью кана японцы начали записывать слова, для которых не находилось китайских смысловых иероглифов. Кроме того, кана оказалась удобной для обозначения служебных глаголов, окончаний знаменательных глаголов и грамматических частиц. Создалось уникальное сочетание двух систем письма – иероглифической и фонетической.

Если взять наугад какую-нибудь страницу современного японского журнала, то на ней будет в полтора-два раза больше кана, чем иероглифов. Это соотношение изменяется в зависимости от характера текста. Обычно иероглифами в японской литературе записывают слова, обозначающие предметы, действия, состояния, признаки и т. п. Так, если передать на японский язык предложение «человек приехал из города», надо корневые морфемы «человек», «город» и «ех» в слове «ехал» обозначить иероглифами, а послелог «кара», соответствующий русскому предлогу «из», – значками кана.