По меткому определению Н. Модина, основной проблемой в организации «гуманитарных интервенций» является отсутствие четких юридических правил, и, к сожалению, вклад НАТО в эту проблему мы можем расценить скорее как негативный, так как именно после операции в Косово, необходимость санкций ООН на вмешательство уже не кажется такой насущной. По словам канадского исследователя С. Нила Макфарлея, к сожалению, большинство миротворческих и гуманитарных операций проводится скорее по причинам национальных государственных интересов, а не согласно новым международным нормам.

Появившаяся в последнее время доктрина «право-долга гуманитарного вмешательства» является пока еще достаточно дискуссионной, и основания для подобного вмешательства пока еще не определены.

По словам представителя организации «Врачи без границ» Дени Лемассона, любое военное вмешательство в зонах конфликтов (в Дарфуре, Сомали, Ираке) приводят к уходу большинства гуманитарных организаций из региона и делает ситуацию хуже, чем она есть сегодня. Американская «военно-гуманитарная» операция в Сомали в 1992 году, «зоны безопасности» в Боснии — все они создавали иллюзию и привели к катастрофе. И, как добавляет глава Solidaritus Ален Буане, провал в Ираке доказывает, что мирное урегулирование нельзя навязать.

Как отмечали ранее российские исследователи, вооруженная «гуманитарная интервенция» будет провоцировать лишь ухудшение международных отношений, как между государствами, так и в области подрыва авторитета Организации Объединенных Наций.

Конечно, деятельность ООН на протяжении последнего десятилетия свидетельствует о слабости этой организации и невозможности принятия эффективных решений Советом безопасности ООН в ситуации, когда обострилось противостояние между мировыми лидерами (как это было в вопросе принятия резолюции по Дарфуру, когда Китай наложил вето на проект резолюции от ЕС). И вопрос реагирования мирового сообщества на кризисы остается открытым. Но, как пишет американский философ Н. Хомский, проявлялось «доминирующее отношение цивилизованных государств к институтам мирового порядка».

В мировом сообществе уже растет понимание того, что использование «гуманитарных интервенций» с целью достижения собственных корпоративных или государственных интересов приводит к разрушению международного права и возникновению дефицита безопасности во всем мире. Например, бывший генеральный секретарь ООН Кофи Аннан, оценивая ситуацию на Балканах после гуманитарной интервенции в Югославии, признал, что «вмешательство региональной организации без мандата ООН в Косово стало трагедией, бросило вызов всей послевоенной системе международной безопасности»; в то же время он подчеркивал сложность применения принципов Устава ООН в ситуациях, когда устоявшееся понимание национального суверенитета больше не отвечает стремлению народов к обретению фундаментальных прав.

Можно полностью согласиться с утверждением заместителя главы МИД РФ Сергеем Орджоникидзе, который в 2000 г. писал, что «воздействие концепции «гуманитарной интервенции» на систему международных отношений может быть поистине разрушительным. Именно поэтому не может не беспокоить та напористость, с которой некоторые ведущие страны Запада пытаются «дополнить» ею общепризнанные международно-правовые принципы, расшатав тем самым их стройную систему и подменив в итоге силу права в международной жизни правом силы на основе однополярной, а точнее, натоцентристской модели мироустройства.

Попытки подрыва устоев международного правопорядка обосновываются неким «несовершенством» современного международного права, не позволяющего применять силу в обход Устава ООН и полномочий СБ. Возникает вопрос: если кто-то полагает необходимым «восполнить пробелы» в международном праве, то разве делать это нужно келейно, а не путем коллегиального международного обсуждения? Или теперь бомбардировка суверенного государства рассматривается как подходящее средство развития международного права?» Но, по видимому, эти вопросы российского дипломата стали риторическими для нынешнего политического руководства РФ.

Военная операция в Грузии фактически поставила жирный знак вопроса в деле поддержания мира на постсоветском пространстве. Как показала реакция разных интеграционных проектов (СНГ, ЕврАзЭС, Союзного государства России — Беларуси, ШОС, ГУАМ и ОДКБ), их ресурсов не достаточно, чтобы исключить практику «гуманитарных интервенций» на территории СНГ. Они оказались не в состоянии даже оперативно отреагировать на события в Южной Осетии. Только после окончания активных боевых действий в Грузии на заявление с осуждением политики Тбилиси решилась Межпарламентская ассамблея ОДКБ, только после мощного нажима Москвы с более менее внятным заявлением выступила Беларусь. Остальные партнеры России и даже Грузии (например ГУАМ) воздержались от оценок и ограничились формальными заявлениями. А туркменские СМИ вообще не заметили войны на Южном Кавказе.

Тут речь идет не о «страусиной политике» стран СНГ, попытке проводить курс «многоуровневой лояльности» по отношению к Западу и РФ, а о том, что у интеграционных постсоветских региональных объединений нет модели реагирования на такие кризисы.

Конечно, Грузия первая спровоцировала вооруженные действия в Южной Осетии и ответственность за последствия грузино-российского конфликта лежит в первую очередь на Тбилиси. Можно полностью согласиться с питерским политологом Борисом Вишневским, который считает, что «каковы бы ни были причины, толкнувшие руководство Грузии на «силовое» решение проблемы в Южной Осетии (желание восстановить территориальную целостность, обстрелы сепаратистами грузинских позиций и грузинских сел, надежды на невмешательство России, и так далее) — они не оправдывают применения насилия и тем более — применения систем залпового огня по городу Цхинвали. Решать вопросы территориального единства силой — путь, ведущий только к человеческим жертвам».

Однако, никто не снимает ответственности и с России, которая пошла на вооруженную интервенцию в Грузию во имя защиты собственных государственных интересов (защиту своих соотечественников). Каковы бы ни были действия Грузии, и каким бы безответственным авантюристом не был Михаил Саакашвили, они не оправдывают введения российских вооруженных сил на территорию суверенного государства без учета позиции всех игроков Причерноморского региона и мирового сообщества.

Но справедливо ли возлагать всю полноту ответственности на Россию? Ведь страны СНГ долгое время сами выступали в роли потребителей безопасности, стремясь найти влиятельного донора, который был бы способен обеспечить относительный мир в регионе. Для стран Центральной Азии таким донором на данный момент выступает Россия (а в перспективе — Китай), для ГУАМ — НАТО и США. Киев и Тбилиси сами способствовали разрушению международных правовых норм, поддерживая Вашингтон во время проведения «стабилизационной операции» в Ираке, занимали выжидательную позицию в вопросе урегулирования на Балканах, практически оправдывали проведение «гуманитарных интервенций» США в других частях мира. Теперь же Украина столкнулась с проблемой использования методики «гуманитарной интервенции» на постсоветском пространстве, а это значит, что угроза вооруженного конфликта на нашей территории стала реальностью.

Россия внесла определенные изменения в концепцию «гуманитарной интервенции», связав ее с тезисом о необходимости защиты прав и безопасности российских соотечественников в странах ближнего зарубежья. Эта тема важна для Киева и других стран СНГ, поскольку на наших территориях живут не только этнические русские, гуманитарные права которых активно защищает РФ, но и граждане России (официально их насчитывается около 35 тыс. человек, однако эксперты считают, что реальная цифра обладателей российского паспорта на Украине давно уже перевалила за 100 тыс., причем только в Крыму россиян по паспорту уже 11 тыс. чел). И не важно, что во многих странах национальные законодательства предполагают свободное развитие культуры национальных меньшинств. В случаи принятие политического решения о необходимости использования силы для обеспечения государственных интересов РФ, под лозунгом защиты соотечественников у Украины может не оказаться правовых и политических аргументов, чтобы воспрепятствовать проведению «гуманитарной интервенции», скажем… в Крыму.