— Целый день я не могу думать ни о чем другом. Мне бы хотелось подождать, Джулио, пока мы не узнаем друг друга получше. Ведь в сущности мы совсем…

Его губы коснулись уголка ее рта.

— Я бы этого не сказал.

— Ты понимаешь, что я имею в виду. Он поцеловал кончик ее носа.

— По крайней мере ты знаешь, что у меня нет другой женщины.

— Это правда. Только скажи мне…

— М-м-м? — Он слегка прикусил мочку ее уха.

— Зачем тебе так много запасных зубных щеток?

Он весело расхохотался.

— Я их купил по дешевке у Маккея — шесть штук за шесть пятьдесят. А ты ревнючка! — Он прижал ее к себе. — После того как ты сбежала от меня сегодня, официантка, принеся мне счет, сказала:

— Вы, наверное, ужасно вели себя, если такая милая девушка ушла от вас вся в слезах. Пойдите за ней и извинитесь.

— И что ты ответил?

— Ничего не ответил. Я чувствовал себя ужасно глупо. Затем она швырнула мне сдачу со словами: «Все вы, мужики, одинаковы!»

— Бедняжка. А я думала, что англичане все такие сдержанные. Больше никогда в жизни не будем так ссориться. Мне было плохо весь день.

— А куда ты делась. Я не смог тебя найти, когда пошел за тобой.

— Прошлась по Мэдисон-авеню, пока немного не остыла, а потом домой. Моя подруга Марион принесла мне рагу, мы с ней поужинали вместе и немного поболтали. Я много думала о Мелиссе и Саймоне.

— И что это было за рагу?

— Если они смогли решить все свои проблемы, то почему это не можем сделать и мы?

— Так что это было за рагу?

— Ну, там было всего намешано — сельдерей, лук, брюссельская капуста, потом, по-моему, сладкий перец, морковь, горошек, вермишель, пара банок грибного супа, а сверху — жареная картошка.

Он содрогнулся.

— Звучит ужасно.

— Так и знала, что ты это скажешь.

— Прости за грубость. Я уверен, что все это было необыкновенно вкусно.

— Вообще-то, какая-то клейкая гадость, — призналась она, чувствуя себя предательницей.

— Ага! Я тебя уже понемногу начинаю обращать в свою веру.

— Да, хотя я еще и проявляю осторожность.

— Ты не слишком осторожна, чтобы не поужинать со мной?

— Нет, если готовить будешь ты.

— Ну, а может быть, пойдем на прием?

— Но сейчас уже одиннадцатый час, а завтра у меня полно работы. Может быть, лучше нам остаться здесь? — Она погладила его растрепавшиеся волосы.

— Мне надо туда пойти, — сказал он, беря ее за руки и прижимая их к груди. — Ты знаешь Дона Риччи, театрального художника? Мы вместе учились в школе. Сегодня у него премьера «Бута», и я обещал, что появлюсь в «Сарди» на банкете, где будет вся труппа.

— О, Джулио, как здорово! Никогда не была на банкете по случаю премьеры. А что мне надеть?

— На банкет по случаю премьеры можно надеть все что угодно, — это не имеет значения.

— Так почему же ты надел черный галстук. — Кэйт покачала головой. — Все вы мужики, одинаковы. Налей себе что-нибудь выпить, — сказала она, скрываясь в ванной. — Я буду готова тук? через полчаса.

Ее самое нарядное платье было не черным и не темным, а мягкого зеленого цвета из шелкового трикотажа. Цвет его очень гармонировал с цветом ее глаз. Спереди оно было ей под горло, зато спина вся открыта. V-образный вырез доходил почти до талии. Она надела жемчужные серьги и опрыскала себя самыми лучшими своими духами. Ее вечерний плащ из тафты был более темного оттенка, чем платье, с подкладкой из японского шелка цвета морской волны.

Увидя ее, Джулио тут же встал. Она подала ему свой плащ и немного покрутилась перед ним.

— Кэйт… о, Кэйт, — выдавил он, глаза его светились от восхищения. Давай забудем про банкет.

Он бросил плащ на диван и подошел к ней ближе. Его руки скользнули по обтянутым шелком бедрам.

— Давай останемся здесь.

— Ни за что на свете, — засмеялась она, выскользнув из его рук. — Ни за что на свете не пропущу такое событие.

Джулио назвал свое имя у столика администратора и отнес плащ Кэйт в раздевалку.

— Зал «Беласко» — за баром, — сказал он, показывая рукой налево, где на небольшом пятачке сгрудилась масса народу. — Я буду прокладывать дорогу — дай мне руку.

Когда они протискивались через толпу, она чуть не столкнулась с женщиной, показавшейся ей удивительно знакомой — у нее были фиалковые глаза и такое количество бриллиантов, что ими можно было бы осветить весь Бродвей. Она весело смеялась над тем, что рассказывал ей стоявший рядом с ней мужчина. Его глаза за очками в роговой оправе щурились от смеха, а улыбка была такой широкой, словно он хотел проглотить земной шар.

— Джулио, — шепнула она, когда они обогнули эту пару, — это не?..

— Да, — сказал он, — она самая. Они свернули к стойке, где подавали коктейли, но здесь им преградила путь группа людей. Дама с серебристыми кудряшками серого пуделя беседовала с молодым человеком с ангельской внешностью.

— Я только что разговаривала с Джин.

— Можете не продолжать, я все знаю. Ей страшно не понравилось, — сказал он.

— Она считает, что по сравнению с лондонской постановкой эта выглядит весьма жалко.

— Ничего не хочу и слышать об этом. Я проплакал весь второй акт. Как вы думаете, осталось хоть что-нибудь поесть. — Голос его звучал жалобно. — Ну почему еда всегда кончается, когда приходят актеры?

Джулио сильнее сжал руку Кэйт и втащил ее в нарядную комнату, отделанную сверху донизу темными панелями, в которой собрались члены труппы и их друзья. Одни сидели за столами, другие стояли небольшими группками, некоторые ждали своей очереди у буфетной стойки. Джулио был прав. Туалеты были самые разнообразные — от элегантных вечерних платьев и смокингов до джинсов и водолазок. Одна молодая женщина, казалось, вся была обернута шалями. Вытянувшись на цыпочках и откинув назад голову, она жадно слушала невероятно высокого и худого человека в белом костюме.

Кэйт ожидала увидеть взволнованных, встревоженных артистов, с нетерпением и страхом ожидающих первых отзывов, во все здесь смеялись и болтали с самым беззаботным видом. Вот это и есть, подумала она, настоящая актерская игра.

Многие лица были ей знакомы — она видела их на сценах Бродвея или на экране. Она дернула Джулио за рукав.

— Вон Розалинд Кузине, — сказала она, не отводя от нее глаз.

В жизни та была красивее, чем на сцене, что казалось Кэйт совершенно невероятным. У нее были светло-русые волосы с медным отливом, уложенные крупными локонами, и огромные карие, известные всей стране глаза. На ней был фиолетовый муаровый шелковый жакет, юбка более темного оттенка и такого же цвета туфли. Шею украшал прекрасной работы кулон из аметиста, в ушах сверкали бриллиантовые серьги. Она слушала темноволосого человека, что-то нашептывающего ей на ухо, с легкой насмешливой улыбкой.

— Хочешь с ней познакомиться? — спросил Джулио.

— Познакомиться? Ты хочешь сказать, что знаешь ее?

— Достаточно хорошо, чтобы представить тебя. Пошли, не стесняйся. Кэйт отпрянула.

— Джулио, я не могу так. — Можешь, можешь. Не веди себя, как ребенок.

Джулио и Розалинд поцеловали воздух у щек друг друга, темноволосый мужчина извинился и отошел. Розалинд повернулась к Кэйт, и ее светло-карие глаза расширились еще больше.

— Джулио! — воскликнула она. — Представь меня. Ты нашел Загадочную Мими, Безумного Картографа.

— Насколько мне известно, это Кэйт Эллиот, Кэйт, это Роз…

— И где вы живете? — спросила Розалинд.

— На Пятьдесят шестой улице, — сказала Кэйт. — Мой дом недалеко от вашего. Глаза Розалинд недоверчиво сузились.

— Если я не ошибаюсь, ваша квартира как раз напротив моей.

— Да, — призналась Кэйт.

— Как здорово наконец с вами познакомиться. Джулио, мы ведь старые знакомые. Мы машем друг другу уже…

— Четыре года, — вставила Кэйт.

— Неужели так давно? А вы сегодня были на спектакле? Я вас что-то не видела. Я оказывала моральную поддержку режиссеру — мы, англичане, должны держаться вместе, — хотя я не думаю, что ему стоило беспокоиться, мне кажется, спектакль просто великолепный.