– Вы один из садовников при замке? – спросил я. – Или присматриваете за фонтанами?

– Не совсем.

– А можно спросить, чем вы занимаетесь?

Я спрашивал по-английски. Конечно, по-французски я говорил намного лучше, чем в университетские времена. Ты обязательно сказала бы: «Все благодаря мне!» Да, несомненно, благодаря тебе, нашим «предрассветным часам», когда мы потягивали вино после занятий любовью и ты говорила со мной по-французски, оправдываясь тем, что слова любви тебе легче произносить на этом языке… Но на самом деле, уж прости, успехов во французском я добился благодаря репетитору, с которым занимался уже после нашего расставания. Теперь я с удовольствием говорю по-французски, но, ты же меня знаешь, я ненавижу неточности.

Мужчина выпрямился и ответил на хорошем английском:

– Вы очень любопытны… Как все американцы…

Я промолчал. Парень казался мне странным, и мне хотелось побыстрее уйти. Он вздохнул и все же ответил:

– Что я здесь делаю? Разве не очевидно? Замеры.

– Вручную?

– Да.

– Вы, наверное, реставратор? Обмеряете водоем перед ремонтом?

– Фонтан в прекрасном состоянии!

Он заставлял меня отгадывать загадки, но, как ты знаешь, мое терпение исчерпывается довольно быстро. Он это понял.

– Измеряю, чтобы… измерить, скажем так. Я уже измерил все фонтаны, бассейны, аллеи, боскеты и статуи! Высоту, ширину, высоту подставок…

Услышав это, я подумал, что он свихнулся. Ты бы его видела! Джинсы слишком велики, кеды грязные, черный спортивный свитер с надписью «no future» белыми буквами «от руки» в стиле Бена – того французского художника, с которым ты меня познакомила на вечеринке несколько лет тому назад. Впалые щеки. Маленькие черные глаза прорезали его бледное лицо.

– Вы же, наверное, потратили на это несколько недель!

– Лучше скажите, месяцев. И я только начал.

– Зачем столько трудов?

Он широко раскрыл глаза, как будто говоря: что здесь непонятного?

– Чтобы составить план, черт побери!

На этот раз в изумлении замер я. Мой собеседник оглянулся и вполголоса прошептал:

– Сколь невероятным это ни покажется, еще никто не составил план садов Версаля.

Он действительно был не от мира сего… Нет плана садов! Утверждение показалось мне таким нелепым, что я решил даже не отвечать.

Я на них насмотрелся, на эти планы в путеводителях и книгах о дворце, тщательно откомментированные чертежи с расположением фонтанов, их названиями, обозначениями… Только дурак мог притворяться, что всего этого не существует. Я собрался было уйти, но в эту секунду он окликнул меня:

– Не уходите! Мы не представились… Я Бертран Леру, ландшафтный архитектор. Вы?..

– Баретт. Дэн Баретт.

– Дэн Баретт! – сказал он, глядя на мои наушники. – Я сомневался… Вас не очень ценят во Франции, верно? Хотя вы уже отдали на благотворительность миллиарды долларов.

Я не желал поддерживать этот разговор. Французы – мы часто с тобой об этом говорили – ни во что не ставят миллиарды. Даже если их тратят на борьбу с бедностью во всем мире. В этой стране предпочитают, чтобы бедным помогало государство, взимая налоги с богатых.

К счастью, Леру сменил тему:

– У вас странные наушники… Зачем они?

Я протянул ему аппарат.

– Они передают мне информацию от микропроцессора, встроенного в ботинки. Настоящее чудо! Указывают расстояние, скорость, силу, уровень молочной кислоты и…

Леру поднял взгляд, отошел на несколько шагов и поднял рулетку, внезапно утратив ко мне интерес.

– Думаете, я говорю чушь? – внезапно спросил Леру. – Вы правы, есть куча карт и планов садов… Их даже раздают туристам на входе. Правда, на них указаны статуи и боскеты, в общем, что где находится. – Так, бога ради, что вы-то здесь делаете?

На этот раз он положил рулетку.

– Вы просто не знаете, – воодушевившись, начал он говорить, – что все эти планы сделали художники. А сегодня – маркетологи! Каждый развлекается тем, что ставит на карту то, что представляется ему наиболее самым правильным. Точный масштаб? Точность линий? Ха! Забудьте! Вот, попытайтесь совместить все эти планы и увидите: нет ни одной верной схемы садов. Поверьте! Нет ни одного подробного и полного, с точностью до дециметра, плана парка в его нынешнем состоянии.

– Скажите еще, что нет спутниковых фотографий! А если есть эти снимки, план составить проще простого.

– Разумеется. Но хранители Версаля его так и не сделали. Уж поверьте, я перерыл все архивы.

– Допустим, что план так и не был составлен или что они не захотели показать его вам… Но вам же не нужны хранители, чтобы найти спутниковые снимки! Возьмите Shadows Local World, этого хватит. Можно сделать увеличение на любую рощу, измерить, и…

– Shadows Local World? Ах, ну… И вы в это верите?

С одной стороны, он дал понять, что этот интернет-сайт, разработанный «Контролвэр», ничуть его не интересовал. Смешные все-таки люди – французы… Они всегда принимают в штыки новые технологии. Особенно если их предлагают американцы. Может, в этом дело, сказал я себе, глядя, как Леру разворачивает рулетку, – в ревности к моей стране. Стране, укравшей у Франции былую гордость: играть первую скрипку в политической и культурной жизни мира. Странные французы! Они столь резво объявляют нас культурными империалистами и в то же время награждают Стивена Спилберга орденом Почетного легиона! Давно прошло время взаимного и безусловного восхищения между нашими странами! Время, когда маркиз де Лафайетт был нашим героем, Бенджамина Франклина обожали в парижских салонах, а Томаса Джефферсона приглашали в Конституционную ассамблею…

Я подумал, что он сейчас скажет мне, что наши карты недостаточно точны или что спутниковые снимки не позволяют измерять высоту или объем. Но прозвучал ответ, потрясающий для человека его возраста.

– Знаете, в этой жизни, чтобы что-нибудь получить, надо пострадать. Поработать. Только в этом случае поймешь истинную цену всего. Историки таких вещей не понимают. Они пытаются восстановить реальность, основываясь на текстах. Мы, архитекторы парков, отталкиваемся от того, что можно увидеть, измерить, – от реального пространства! И хоть и остаются загадки, поскольку нельзя все изложить на плоскости, мы не останавливаемся.

Я не понимал:

– Так все же, что же вас озадачивает?

Я снова начал делать разминку. Леру нагнулся за рулеткой и поднял на меня глаза.

– О! Это ни для кого не секрет, – ответил он с разочарованной гримасой. – «Верблюды». В парке их полно.

– Верблюды? При чем тут они?

Он усмехнулся.

– Нет, не просто верблюды, не бактрианы с двумя горбами… Нет! Горбы! Аномалии! Так называют отклонения в упорядоченном ансамбле. Несоответствия, если угодно, которые мы находим в саду, стиль которого во всех прочих отношениях гармоничен. Неподходящие детали, вещи, не сочетающиеся с остальными, понимаете? На сегодня их насчитали тринадцать.

Я повернулся к фасаду дворца. Зеркальный бассейн, Латона, Ящерицы, лестницы, ведущие к Большой Перспективе… Все это мне казалось идеально упорядоченным, выверенным, просчитанным. Или этот странный архитектор все-таки нашел невписывающиеся детали?

– Сад вроде Версаля не вполне сад, месье Баретт: это палимпсест! – продолжил он, сделав несколько шагов к Зеленому ковру. – Версаль – нечто вроде пергамента, на котором, как бы это выразить поточнее, образовались следы различных действий. В начале от работы садовника Людовика Тринадцатого, затем – Ленотра при Людовике Четырнадцатом, они самые важные. И, наконец, его последователей: Ардуэна-Мансара, разумеется, но и после него садовники Людовика Пятнадцатого, Людовика Шестнадцатого, ну и Наполеона. Здесь все хотели отметиться!