Беспризорники кипятили в большой закопчённой кастрюле воду и с нетерпением ждали нашего возвращения. Бугай молча взял у Телёнка хлеб, разделил его на восемь равных частей, достал коробочку с сахарином и дал каждому из нас по таблетке. Два куска сахара он спрятал себе в карман. К моему удивлению, никто не роптал. Мы съели хлеб. Потом из двух жестяных кружек по очереди пили сладкий кипяток.

Атаман встал, потянулся.

— Скучно здесь! — сказал он. — Айда на работу. Запасёмся жратвой на дорогу и — в город… Тюфяк, ты с Гвоздём пошукаешь в деревне, — может, попадётся чего из барахла — полушубки овчинные, шапки-ушанки, сапоги какие. Скоро зима, пригодятся. Да и на толкучке можно загнать, — цену дадут стоящую. Ты, Косой и Артемка промышляйте по части живности: куры, утки, индюшки. Давно мясного не ели!.. Телёнок пойдёт с новичком. Доставайте у солдат побольше хлеба. Соберёмся здесь, как стемнеет, покимаем и — ходу!..

Беспризорники послушно поднялись и разошлись. Ушёл и Бугай со своим напарником. Мы с Телёнком остались вдвоём.

Я был в нерешительности: идти с Телёнком или как-нибудь отделаться от него? Конечно, вдвоём было удобнее. Но пойдёт ли Телёнок, куда я захочу? Вот если бы сагитировать его, но я понимал, что это слишком рискованно. Решил до вечера побыть с ним, а к ночи улизнуть. В моём распоряжении был ещё целый день.

Ходить по местам, где мы побывали утром, не было смысла — нас просто прогнали бы. Это понимал и Телёнок. Он сам предложил выбрать новый маршрут. Мы взяли левее и попали на ту тропинку, по которой я добирался сюда ночью. Вот и Верблюжья гора. У меня от радости забилось сердце. Ещё день — и под той скалой я встречусь со своими!..

Расчёт Овсянникова оправдался полностью. На нас, оборванцев, никто не обращал внимания. Иногда прогоняли, иногда кормили, давали хлеб, сухари и даже сахар. Скучающие от безделья артиллеристы долго расспрашивали: откуда мы, куда путь держим, есть ли у нас родители? Пока Телёнок рассказывал им всякие небылицы, я считал количество стволов.

Орудия были хорошо замаскированы — в тридцати шагах их трудно было отличить от окружающих скал и кустарников. С артиллерийских позиций были видны три ряда окопов, соединённых между собой ходами сообщения.

Моё внимание привлекло одно странное обстоятельство: к передовым позициям беспрерывно подъезжали подводы, гружённые боеприпасами. Обратно они возвращались порожняком. Но ведь ни боёв, ни даже перестрелок не было. Белые к чему-то готовились…

В самый разгар нашей беседы с артиллеристами неожиданно подъехал на коне полковник в сопровождении двух офицеров и солдата. Увидев нас, он остановил коня.

— Где ваш офицер? — спросил он у вытянувшихся перед ним солдат.

— Поручик Никольский уехали в штаб, — ответил высокий артиллерист с двумя нашивками на погонах.

— А эти как попали сюда? — полковник хлыстом указал на нас.

— Сами пришли…

— Разумеется, сами, не с неба же свалились! — Он обратился к сопровождающему его пожилому офицеру: — Видите, капитан, что творится? В двух шагах от передовой свободно разгуливают переодетые большевистские лазутчики, а наши доблестные воины, вместо того чтобы задержать их и немедленно отправить в штаб, делятся с ними пайком… Взять немедленно!

Молодой офицер и солдат спешились, подошли к нам.

— Дяденька, вы зря на нас думаете! Мы мирные!.. Хлебушка собираем на дорогу, — захныкал Телёнок.

— Молчать! — грозно прикрикнул молодой офицер и указал на землянку: — Марш сюда!

— Обыскать и допросить, — сказал полковник по-французски.

Неужели попался? Страха я не чувствовал, — не расстреляют же нас без всяких причин. Но задержать могли, а это хуже всего.

Нас втолкнули в полутёмную, пахнувшую сыростью землянку. Солдат с карабином встал у дверей. Я шепнул Телёнку:

— Не говори, если спросят, что мы встретились недавно. Сюда пришли вместе потому, что слыхали, будто около солдат кормиться легче…

В ответ он хитровато подмигнул нечего, мол, учить, сам знаю. Вошёл офицер.

— Ну-с, господа путешественники, покажите, что у вас есть?

Телёнок молча вытащил из сумки хлеб, сухари, несколько кусков сахара, разложил всё это на столе перед офицером.

— А ещё что?

— Ничего больше нет, — ответил Телёнок.

— Обыскать!

Стоявший у дверей солдат подошёл, пошарил по нашим карманам и протянул офицеру нож Телёнка.

— Больше ничего нет, ваше благородие!

— Рассказывайте по очереди, откуда, куда держите путь, и главное, что делали здесь? Только правду. — Офицер повысил голос. — Предупреждаю, солжёте — расстреляем!

— Из Таганрога я, батька ушёл на фронт, не вернулся… Мамка померла, остался один… Мы вольные, — куда хотим, туда и идём!..

Пока говорил Телёнок, я обдумывал свой ответ.

— Родился в Ростове-на-Дону… Сирота… Знаю, что в Тифлисе живёт брат мамы… Пробираюсь туда, — сказал я, когда офицер обратился ко мне.

— Да… Хорошо выучили урок, отлично!.. А теперь не скажешь ли, почему выбрали для ваших увеселительных прогулок именно прифронтовую полосу, и в частности расположение артиллерии?

— Около солдат кормиться легче, — они добрые, хлеб дают, — сказал я.

— Опытный комиссар вас проинструктировал! Как его фамилия?

— Кого?

— Не понимаешь? Ничего, поставят вас к стенке как большевистских шпионов, тогда поймёте!

— Вы нас не пужайте, господин офицер. Мы давно напужанные. — Телёнок дерзко посмотрел на офицера.

— Молчать! — рявкнул тот и опять обратился ко мне: — Вижу, ты разумный парень. Расскажи мне всю правду. В награду получишь хорошую одежду и двести рублей денег.

— Мне бы хоть пару ботинок, ходить больно, — я показал на свои ноги.

— Дадим тебе настоящие английские ботинки, им сносу нет. Итак, рассказывай.

— О чём, господин офицер?

— Кто вас подослал, с какой целью?

— Я же говорил, мы сами по себе.

— Врёшь!

— Зачем мне врать? Нас никто не предупредил, что сюда нельзя…

— Что ж, раз вы не цените хорошего отношения, чёрт с вами! Отправим в контрразведку, там заговорите, голубчики, заставят, — офицер повернулся и вышел.

Мы с Телёнком переглянулись: первая гроза миновала. Когда совсем стемнело, к нам в землянку вошёл солдат. Он молча зажёг коптилку, поставил на стол два котелка с дымящимися щами, положил большой кусок хлеба и ложки.

— Вот это жизнь! — воскликнул Телёнок. — Как в ресторане, — шамовку доставать не нужно, сами подают! — Он потянул к себе котелок и с жадностью стал хлебать щи.

Мне есть не хотелось. В голову лезли мрачные мысли. Завтра ночью наши придут в назначенное место, будут ждать меня. Не дождавшись, вернутся обратно. Потеряв связь со своими, я надолго застряну у белых. Комиссар решит: «Подвёл нас Ваня, не сумел выполнить задание!..» Убежать? По дороге в контрразведку убегу, решил я. А там будь что будет!.. Голос Телёнка вывел меня из этих размышлений.

— Ты поешь и не бойся! Выкрутимся, вот увидишь…

Я заставил себя проглотить несколько ложек щей и лёг на земляной пол. Телёнок растянулся рядом.

— Оно конечно, хорошо жить на готовых харчах, но страсть как не люблю сидеть взаперти!.. У старухи на что лафа была, и то не выдержал, — говорил он задумчиво. — А однажды со второго этажа сиганул. Дело было в Грозном, — облавку устроили, ну и посадили нас, беспризорников, в участок. День сидим, второй сидим — тоска заела. Мы с корешом залезли на окно и со второго этажа — р-раз! И — ходу! Ногу малость повредил. Месяц целый хромал — ничего, обошлось…

Лёжа рядом, мы тихо разговаривали. Телёнок рассказывал про своё детство, как жил у самого моря, помогал отцу рыбачить. Потом отца забрали на войну…

— Мамка пошла раз со стариками сети тянуть, простудилась, слегла и через три дня померла. Взяла меня к себе тётка, мамкина сестра, злющая-презлющая, каждым куском попрекала, дармоедом называла. Рассердился я, ушёл от неё. Про папку ничего не знаю, — пропал он у нас ещё в первый год войны, не пишет. Может, в плен попал, вернётся ещё. — Телёнок вздохнул и умолк.