Мы — молодцы, подумал он, всего двоих в четвертой цепи. Сегодня мы будем говорить, подумал он, сядем за столик в Просторе и будем говорить.

И они сидели вдвоем, потому что Алул не стал говорить. Многим не надо говорить, они в себе и для себя. Не все человечества возникли из стадных существ, подумал он улыбнулся. Эта мысль была его мыслью, из Латорна, а не из Легиона.

— Алек, спросил он, — ты помнишь меня?

Алек качнул головой. Верзила с железным лицом и челюстью на двоих, знакомый, словно мы с ним не расставались всю жизнь.

— А я тебя помню. Будто ты был старший, а я шел в бою справа и позади.

— Врешь, — ответил Алек.

Место, где спят, почему-то зовется норой. Как сюда влезет Алек, если и мне тесно? Почему же я так за него уцепился?

Уменьшим селективность, подумал он, и это была хорошая мысль — из Латорна. Память — это просто информация, записанная в мозгу. Если она есть… Только не торопись, подумал он, пусть всплывет.

Белое небо и голубая трава. Серебро. Серебряные вспышки солдат. Серебряные стены в тяжелом дыму. Дым. Огонь. Серебряная фигурка, влетевшая в пламя. Малыш. Малышка…

Малышка, подумал он, шагая в своем ряду. Ушла неуклюжая радость, когда все легко. Легко убивать, легко умирать, легко терять своих. И только думать нельзя, потому что сплошная легкость в мозгах.

Но мы уже вышли на рубеж, и надо о чем-то думать… Страшно, подумал он. Я боюсь этого боя. Я каждого боя боюсь, но этого особенно, потому что он уже начался. Малышка, подумал он. Почему? Надо смотреть.

Он смотрел, как прошла мимо них четвертая цепь. Первые три ушли давно, а четвертая обгоняла их только сейчас.

Капельки ртути, подумал он. Вот сейчас сольются…

Он привстал на цыпочки, вглядываясь в далекий фланг. Вон там, последняя шестерка. Пять с половиной, подумал он, один человек — и тот малютка.

И тут загорелся танк.

Пятая цепь — это подарок судьбы. Он вышел из боя без единой починки и думать начал, когда еще не засверкали стены Казармы.

Значит, малыш все-таки есть, подумал он. Логика против памяти, подумал он. Я знаю Алека, каждое его движение в бою. Я знаю правила этой игры, как нельзя узнать за единственный раз. Я думал о малыше раньше, чем увидел его. В Легионе не так уж много людей. Маленьких тем более. Это больше, чем совпадение.

Какой-то цикл? подумал он. Проходишь круг и начинаешь сначала?

— Ну, — сказал Алек с усмешкой, — что ты еще вспомнил?

— Я видел малыша, — серьезно ответил Альд. — Маленького человека. Он шел в четвертой цепи.

— Что-то с тобой не то, — сказал Алек с грубоватой заботой. — Гляди, Альд!

— Давай его поищем!

— Чего это вдруг?

— Мне так нужно, понимаешь? Чтобы знать, я помню или это бред.

И Алек безропотно отправился с ним.

А в Просторе было полно. Они шли по мосткам над лежанками, вешалками и столами, и от тресков и голосов рокотало в ушах. Только в третьем секторе они нашли малыша. Он сидел за столом один, и когда Альд увидел его лицо, он немедленно встал столбом и Алек чуть не сшиб его с ног. Женщина, клянусь светилом Латорна!

Они все-таки сдвинулись с места и направились к ней, а она смотрела на них, нет, только на Алека. И это его она тихо спросила:

— Ты с Земли?

— Инта! — заорал Альд. — Инта! — и как двинет Алека в бок: — Ты что, Инту забыл, болван?

И тут железный вояка тихо взвыл и бессильно уселся на пол.

Ничего-то они не помнят, подумал Альд. Они просто поверили мне, потому что я привел их друг к другу. Не понимаю, подумал он. Начать вот так вот с пустого места, как будто бы и не рвалась нить. А если это не в первый раз? Сколько раз они находили и теряли друг друга и опять встречались — впервые?

— Инта, — сказал он с мольбой, — но хоть что-то ты помнишь?

Усмехнулась. Что-то жесткое всплыло в ее глазах, обозначилось в складке губ.

— Дождь и домик в саду. Не изводи себя, Альд. Таким, как мы, помять ни к чему.

— Я помню, — сказал ей Алек. — Я тебя потерял и больше не мог жить.

— Куда же я делась?

— Тебя распылили, — сказал Альд. — Загнали в первую цепь. Мы пошли за тобой.

Она засмеялась. Негромкий хрипловатый смех — как рыдание.

— Значит, если распылят?..

— Память стирается при переходе, — сказал Альд. — Я два дня мучился, пока вспомнил.

— Сам?

— Нестандарт, — буркнул Алек, и они опустили глаза, будто это словечко вдруг отрезало их от Альда.

— Тебе нельзя было сюда попадать, — очень грустно сказала она. — Это какая-то ошибка, что ты сюда попал.

— А ты? Все-таки женщина…

— Я стала солдатом не потому, что попала в Легион, а попала в Легион потому, что была солдатом.

— Не может этого быть, — сказал он с тоской.

— Не все ли равно? Мне подходит такая жизнь. Прошлого нет, а настоящее — бой.

— А мне не подходит, — выдавил Алек и грохнул на стол пудовые кулаки. — Игрушки, да? С одного конца доски на другой? И Сигнал в спину?

— Черт тебя принес, Альд, — сказала Инта. — Если б не знать…

И опять глядят друг на друга, словно они тут вдвоем, словно главное все решено и остались одни пустяки.

— Если опять перейдем, я тебя забуду.

— Да, — сказал Алек. — Это Альд тебя искал.

— Его уберут, — сказала Инта, и они опять опустили глаза.

— В могилу, что ли? — он заставил себя усмехнуться — зря старался, все равно они только вдвоем.

— Значит, уходим, сказала Инта.

— Куда?

— Не знаю, — сказал Алек.

Третья цепь, наш сектор впереди.

Так приятно идти, а пятерка топает за спиной, я люблю их, думала она, ничего, что с ними не поговоришь, а у черных даже нет имен, все равно они мои, мое ушестеренное «я».

В четвертой цепи она увидела их, и помахала рукой. Пятая цепь, теперь четвертая, значит, завтра они в шестой. Это хорошо. Если я… Я знаю, что должна уцелеть, но это тягостно — думать, что должна, и она замедлила шаг, чтобы Сигнал шибанул по мозгам.

Третий сектор, подумала она. После боя нас должны отвести. Мы — плохие вояки, подумала она, в третьем секторе мало кто говорит, а такие и в цепи поодиночке. Паршиво, подумала она, первые цепи почти не ослабят удар, главное придется на нас.

Сигнал вывел их на рубеж, в самый центр, подумала она, опять я на острие, подумала она, а я ведь должна уцелеть, но танк уже зачадил, вот глупость, подумала она, какой дурацкий сигнал — два танка, чтобы обозначить атаку…

И то, что она давила с утра, поднялось наверх, и тошно, хоть плачь. Атака! подумала она, не бой, а обман, дурацкая игра, будьте вы прокляты, подумала она, опять у меня бой…

А игра как пожар расползалась по степи, и первая цепь уже догорала в ее огне, и Сигнал уже сдвинул навстречу огню вторую цепь.

Пора! Сигнал подтолкнул вперед, и она напряглась, одолевая его. До боли в стиснутых зубах, до капель на лбу. Тебя ломает, а ты стоишь, и пятерка топает за спиной, но цепь все-таки изогнулась, она удерживала центр, а фланги уходили вперед — пусть фланговый огонь ослабит удар. Невод, подумала она, где-то там идет третья цепь, и мы успеем ее искрошить.

И — ничего. Не приходила холодная радость боя, только стыд и глухая тоска. Сколько тех, кого я сейчас распылю, шагало рядом со мной? И сколько ожогов и ран я получила от прежних друзей?

— Надо кончать, — сказала она себе. — С этим все.

И тут начался бой.

И снова черные вихри гуляли по черной степи, и светлые тени текли сквозь роящийся мрак, и снова мы поднимались из праха, и поредевшие цепи шагали к Казарме.

Инта шагала одна. Может быть, кто-то еще догонит меня у стены…

— Я сделала все, что смогла, — сказала она себе. — Я берегла себя не больше, чем их. Они уже на той стороне, — сказала она себе, — и завтра мне в них стрелять.