Странник хотел уточнить, что земли те лежат за морями, однако осекся — в языке этого мира отсутствовало само слово «море» — впрочем, как и слово «горы». Зато различных синонимов для «леса» и «болота» имелось великое множество.

— Пришел я из страны, что находится за болотами и лесами, — закончил он фразу. — Я чужой тут, не знаю здешних порядков, но, попав к Элии, едва не расстался с головой.

— Это она может, голову-то снять, — сочувственно кивнул бородач. — Так, говоришь, ты издалека? А как же ты попал сюда?

— Ногами, — ухмыльнулся Блейд. — Шел, шел… и пришел.

Должно быть, эта версия звучала удивительно. В этом мире, похоже, не знали и понятий «путешественник», «странник»; здесь никто и никуда не двигался.

Бородач захохотал.

— Шел… шел… и пришел? — насилу смог произнести он, вытирая слезы. Его внушительное тело прямо-таки сотрясалось от приступов смеха. Следуя его примеру, тотчас начала смеяться и свита.

— А звать-то тебя как, шутник? — отсмеявшись, вопросил бородач. Блейд назвал свое имя.

— Ну, а я — Бротгар, здесь за набольшего буду, — отрекомендовался бородатый. — Так что, выдумщик Ричард, будем дело говорить, или пытать тебя начнем? Мы ведь народ простой. Штаны с тебя снимем пузом на доску с дырой положим, мужское хозяйство твое в ту дырку, значит, пропихнем, да и пустим тебя по одному омуту поплавать… А там такие пиявсы обитают, значит, которые человечину очень даже уважают. Они мелковаты, на доску им не влезть, а вот все прочее они очень даже с аппетитом потребят. Потом за внутренности примутся…

— Ну, так я умру, и ты все равно ничего не узнаешь, — пожал плечами Блейд. — Ты этого хочешь, почтенный?

— А тебя смерть совсем не страшит, как я погляжу? — прищурился Бротгар.

— Не страшит, — странник равнодушно пожал плечами.

По свите Бротгара пробежал удивленный шепоток.

— Значит, правду ты говорить не хочешь… — глаза вождя вспыхнули. — Так о чем же нам тогда речь вести? Может, тебя просто следует бросить смилгам?

— Ну, отчего же? — удивился Блейд. — Мы могли бы поговорить о здешних делах, о Слитых, сухотниках и о твоем народе… И о том, как вывести вас отсюда…

В лачуге наступила оцепенелая тишина. Все застыли с разинутыми ртами, даже бородатый предводитель.

— Вывести… нас… отсюда? — раздельно повторил Бротгар. — Ты понимаешь, что говоришь? Ты, назвавший себя Ричардом?

— Разумеется. Я готов помочь и сдержу свое слово, если мне, во-первых, толком объяснят, что тут, у вас творится, и, во-вторых, не будут мешать. А убить меня вы всегда успеете.

Бротгар впился взглядом в глаза странника.

— Не шути с этим, дорогой, — мрачно процедил он. — Пусть ты не боишься смерти, но боль, я уверен, ты почувствуешь. И, клянусь всеми пожирателями наших хлябей, умирать ты будешь долго, очень долго — и тебе будет очень больно! — Вождь шумно перевел дух. — Да знаешь ли ты, что выбраться отсюда на сушу — наша вековая мечта! Да знаешь ли ты, что мы трижды пытались прорваться силой — последний раз уже на моей памяти — и неизменно возвращались только трое из десяти?!

— Именно этого я не знал, — спокойно заметил Блейд. — Но, почтенный Бротгар, чем ты рискуешь, если расскажешь мне о своем народе? Не раскрывай никаких секретов — поведай только то, что Элия знает и так, если боишься, что я могу оказаться шпионом.

Вновь настало молчание. Видно было, что бородач мучительно колеблется.

— Ну, хорошо, — наконец выдохнул он. — Слушай, пришлый! Мне от этого и в самом деле ущерба не будет…

Когда произошло разделение на «сухачей» и «болотных», теперь уже никто не мог упомнить — разве что самые древние старики, что доживали свой век в поселке Элии. На топях мало кто переваливал за сорокалетний рубеж… Два племени немедленно перессорились. В том, кто был виноват, у Бротгара сомнений не было. Ясное дело, сухотники! В их руках остались достаточно плодородные угодья, они наживались и на торговле со Слитыми. Болотников же загнали в самую мокрень, в глухие топи, полные отвратительных чудищ.

— Что они тут жрут, хотел бы я знать? — брызгая слюной, бросал слова Бротгар, — Я понимаю, в лесу… Хриоры жрут храпов, храпы — фраллов, фраллы — тех, кто еще мельче… Да и мало этих хриоров! Иначе никогда бы Элии своего зверинца не создать… А у нас? Страх на страхе, один другого жутче! Бабы наши каждый год рожают… Один из четырех-пяти выживет — хвала небесам! А лапач тот же?! Хитрющая бестия, подавай ему младенчиков, да не новорожденных, а тех, кому уже полСветлого Круга сполнилось… А не кинешь — всю деревню разнесет, и ни копья, ни топоры его не берут!..

И тем не менее болотники держались. Главным образом на «корешках» — рыбы, если можно было так назвать всяких мелких земноводных тварей, ловилось мало. Зато в изобилии имелись тут различные водоросли, в том числе и съедобные. И был один корень, за который Слитые платили очень щедро — корень долгожива. Он-то и служил главным источником существования в деревне. Его продавали сухотникам, ели сами, им кормили детишек — без долгожива малютки умирали, не прожив и нескольких месяцев. Добывать же вожделенный корень было и трудно, и опасно — против собирателей ополчались все твари болот. Если бы не несколько прирученных существ, вроде Пиджа, схватившего Блейда, деревню вообще бы ждала скорая гибель.

Долгожив рос по краям небольших озер, где как раз и обитали самые злобные и кровожадные создания топей. Корень приходилось добывать артелями — один рвет, четверо с копьями наготове стоят. Если бы могли работать все пятеро… А ведь еще нужно было заранее подвести к избранному участку Пиджа или его собратьев — неимоверно сильные, но медлительные, они не пропускали к сборщикам самых крупных и опасных хищников. Увы, хватало и тех, что помельче…

Потом собранные корни следовало отделить от стеблей и развесить сушиться. Однако зверье и тут не оставляло добытчиков в покое. Твари совершали внезапные набеги на деревню и, обезумев, шли на копья и топоры, пытались проломить ограждения вокруг хижин и дотянуться до вожделенных связок долгожива, развешенных между домами. Последнее такое сражение произошло месяца три тому назад. Деревня потеряла пятерых бойцов, правда, и зверья тоже полегло без счета. На время стало поспокойнее, но, как сказал Бротгар, еще три декады, не больше — и все начнется снова.

— И ты еще спрашиваешь, Ричард, — хотим ли мы отсюда выбраться? — вождь воздел руки к низкому потолку. Он тяжело дышал, глаза метали молнии, так что казалось — попадись ему сейчас мерзкий сухотник, от сородича Элии не останется и мокрого места.

— Я понял, — произнес Блейд и поинтересовался: — А что ты можешь рассказать мне о Слитых, почтенный Бротгар?

— Слитые! — теперь глаза у Бротгара стали словно у дорвавшегося до теплого мяса голодного волка. — Их я ненавижу еще больше, чем сухачей! Это ведь все из-за них! Долгожив идет в их город, и Элии нужны те, кто будет добывать его… Если б не этот корешок, может, мы бы давно жили на берегу, а не в болоте…

Свита выразила свое несомненное согласие дружным вздохом.

— А ты видел хоть раз этих Слитых?

— Ты что! — отмахнулся Бротгар. — Этакую нечисть-то! Зачем мне на них смотреть? Ну, перегрызу я одному глотку — так остальные меня тут же на части разорвут. А кто здесь, на болотах, управится?

— Понятно… Значит, Слитых ты не видел, чего им нужно, не знаешь, что они с долгоживом делают, тоже неизвестно. Я верно сказал?

— Да на кой лад мне про их мерзючные занятия знать?! — рявкнул вождь.

— Хотя бы для того, чтобы представить, что случится, если вы откажетесь добывать этот самый долгожив.

У болотных жителей вновь отвисли от удивления челюсти, Блейд же, в свою очередь, поразился тому, что весьма несложная идея забастовки, известная еще древнеегипетским «живым мертвым», так и не пришла в голову никому из здешних обитателей.

— Предположим, вы отказываетесь поставлять Элии корень. Что она тогда сделает?

— Жратвы лишит, — мрачно бросил Бротгар. — Корешок-то, он на что меняется, а? Хлеб, соль, мясо, овощ опять же… Нам с одних болот не прокормиться, будь они трижды прокляты!