неверную, а часто и гибельную для атакующего. Всякое войско сильно взаимным

содействием частей, составляющих целое, а как содействовать тому, чего не

видишь К тому же мало .таких людей, которые исполняют долг свой, не глядя

на то, что на них не глядят. Большая часть воинов лучше воюет при зрителях.

Сам Аякс требовал денного света для битвы. Я знал сию истину, но знал также

и неудобства отлагать атаку до утра, когда ржание одной лошади, лай собаки

и крик гуся, спасителя Капитолия, - не менее ночной атаки могут повредить

успеху в предприятии. Итак, с надеждой на бога, мы полетели в бой.

Мелкий осенний дождь моросил с самого утра и умножал мрак ночи. Мы ударили.

При резервном полку оставалась пехота. Передовая неприятельская стража,

запрятанная под шалашами, спокойно спала... и не проснется! Между тем

Храповицкий и Чеченский, вскакав в деревушку, спешили несколько казаков и с

криком "ура!" открыли огонь по окнам. Подкрепя их сотней человек пехоты и

взяв две сотни казаков из резерва, я бросился с ними чрез речку Уду, чтобы

воспретить неприятелю пробраться к Вязьме окружною дорогою. Мрак ночи был

причиною, что проводник мой сбился с пути и не на то место привел меня, где

обыкновенно переезжают речку. Это принудило нас спуститься как попало с

довольно значительной крутизны и кое-как перебраться на ту сторону. Не зная

и не видя местоположения, я решился, мало-помалу подвигаясь, стрелять как

можно чаще из пистолетов и во всю мочь кричать "ура!". К счастию,

неприятель не пошел в сию сторону, а, обратясь к Кикину, побежал в

расстройстве по дороге, которая лежит от Юхнова к Гжати.

Мы гнали его со всею партиею версты четыре. Тут я отрядил сотню казаков

вслед за бегущими и велел преследовать их как можно далее, забирая влево,

дабы быть ближе к партии, и потом держаться дороги между Вязьмою и

Царевым-Займищем, куда я намеревался прибыть после поиска на Лосмино.

В сем деле мы взяли в плен одного ротмистра, одного офицера и триста

семьдесят шесть рядовых. А так как по случаю ночной атаки я велел как можно

менее заниматься забиранием в плен, то число убитых было не менее пленных.

Перевязав последних и отослав их, по обыкновению, в Юхнов, я дал вздохнуть

лошадям и, отправя пехоту в Ермаки, выступил к Лосмину. Направление мое

было на Белыщино, дабы, во-первых, соединясь с Бирюковым, заменить отрядом

его сотню казаков, посланных в преследование неприятеля; во-вторых,

получить от него сведения о неприятеле, находившемся в Лосмине, и,

в-третьих, обратясь к Деревещину и Красному Холму, прийти от стороны Вязьмы

в тыл к неприятелю и пасть на него как снег на голову.

Предположение мое совершилось бы во всей точности. если б неприятельские

фуражиры, находившиеся в селе Сергенкове, не приметили моей партии и не

бросились бы в Лосмино для уведомления своего начальника о шествии моем.

Доброконные наездники мои погнались за этою сволочью, но так как мы были

двадцать четыре часа в походе, из коих два часа - в драке, то лошади наши

весьма ослабели, что дозволило нескольким фуражирам уйти и встревожить

отряд, обреченный на гибель. Между тем мы подвигались рысью к дороге, что

идет из Вязьмы в Лосмино. Рассветало; дождь не переставал, и дорога

сделалась весьма скользкою. Противник мой имел неосторожность забыть о

ковке лошадей своего отряда, которого половина была не подкована. Однако,

по приходе моем к Лосмину, он меня встретил твердою ногою. Дело завязалось.

В передовых войсках произошло несколько схваток, несколько приливов и

отливов, но ничего решительного. Вся партия построилась в боевой порядок и

пустилась на неприятеля, построенного в три линии, одна позади другой.

Первая линия при первом ударе была опрокинута на вторую, а вторая - на

третью. Все обратилось в бегство. Надо было быть свидетелем этого

происшествия, чтобы поверить замешательству, которое произошло в рядах

французов. Сверх того половина отряда стала вверх ногами: лошади, не быв

подкованы, валились, как будто подбитые картечами; люди бежали пешком в

разные стороны без обороны. Эскадрона два построились и подвинулись было

вперед, чтобы удержать наше стремление, но при виде гусаров моих,

составлявших голову резерва, немедленно обратились назад без возврата.

Погоня продолжалась до полудня; кололи, рубили, стреляли и тащили в плен

офицеров, солдат и лошадей; словом, победа была совершенная. Я кипел

радостью! Мы остановились. Пленных было: четыреста три рядовых и два

офицера, все раненые. Полковник всего отряда, как уверяли, пал на поле

битвы, и с ним легло до полутораста рядовых; прочие все рассыпались по

полям и лесам или достались в добычу обывателям. В обоих сих делах с нашей

стороны убито четыре казака, ранено пятнадцать [казаков] и два гусара;

лошадей и убито и ранено до пятидесяти.

Нужно ли говорить, с каким нетерпением я спешил похвалиться пред

фельдмаршалом сим лучшим моим подвигом? Немедленно полетел курьер с теплым

еще от огня битвы донесением, и я остался в полной уверенности, что двойная

сия победа получит одобрение от самых строгих знатоков военного искусства.

Между тем новые замыслы, новые тревоги, новые битвы затерли прошедшее. Я не

осведомлялся в главной квартире о деле моем, полагая, что оному нельзя

остаться под спудом и что там молчат от недосуга. Мне не отвечали потому,

что я не спрашивал, и таковое взаимное молчание продолжалось до перемирия

1813 года. Тогда только все прояснилось: я узнал, что курьер мой захвачен

был мародерами на пути к Юхнову и погиб вместе с донесением. Чрез неудачу

сию подвиг, без хвастовства сказать, несущий на себе отпечаток

превосходства и в соображении, и в исполнении, остался известным только

моей партии, неприятельскому губернатору Вязьмы и оставшимся от поражения

войскам, со мною сражавшимся. Я уверен, что это скрыли и самому Наполеону,

от опасения гнева его за своевольное употребление войск, для другого

предмета предназначенных.

Такова бывает участь отдельных начальников, тогда как у линейного каждое

лыко в строку становится! Впоследствии несколько подобных дел заглохло в

неизвестности, но по другим причинам. В тот день и в следующие два дня

разъезды мои маячили около столбовой дороги между Вязьмою и Федоровским,

где удалось им перехватить три курьера. На 8-е число партия подошла к

последнему селению и соединилась с сотнею, посланною в погоню из

окрестностей Крутого.

В самое то время французская армия пробудилась от продолжительного своего

усыпления в Москве и двинулась на Фоминское. Намерение Наполеона состояло в

том, чтобы, обойдя левый фланг нашей армии, находившейся при Тарутине,

предупредить ее в занятии Боровска и Малоярославца[33] и, достигнув прежде

ее до Калуги, открыть сообщение с Смоленском чрез Мещовск и Ельню.

Вследствие чего, прибыв в Фоминское 11-го числа, он повелел корпусу Жюно,

занимавшему Можайск, отступить в Вязьму, отряду генерала Эверса, в четырех

тысячах состоявшему, - выступить из Вязьмы чрез Знаменское и Юхнов, а

маршалу Виктору с дивизиями Жирарда и легкою кавалерийскою - идти

усиленными маршами из Смоленска туда же. Стоит взглянуть на карту, чтобы

увидеть, в каком положении я вскоре должен был находиться.

Между тем генерал Дорохов, занимая отрядом своим Котово [34], что близ