руки.

До сего времени все предприятия мои были направлены между Гжатью и Вязьмою.

Успех их пробудил деятельность французского губернатора[23]. Он, собрав все

конные, чрез город сей следующие, команды, составил сильный отряд (из двух

тысяч рядовых, восьми офицеров и одного штаб-офицера) и предписал ему[24]

очистить от набегов моих все пространство между Вязьмою и Гжатью, разбить

непременно мою партию и привезти меня в Вязьму живого или мертвого[25]. О

таковой неучтивости я извещен был еще 13-го сентября, а 15-го, по взятии

транспорта, уведомился чрез конного крестьянина, что отряд сей подошел уже

к Федоровскому. Я старался, сколь возможно, чтобы случайность не мешалась в

предприятия и извороты мои, вследствие чего вся моя партия выступила сейчас

из Теплухи и пошла по дороге к селу Шуйскому. Пройдя некоторое расстояние,

она по лощине, покрытой лесом, повернула круто вправо, перешла вне вида

Теплухи столбовую дорогу и отступила чрез Румянцеве в Андреевское. Там,

проведя ночь в строжайшей осторожности, пошла усиленным шагом на село

Покровское, находившееся в пяти верстах от столбовой дороги.

Перемещение мое основывалось на трех предположениях: или отряд, назначенный

против меня действовать, потеряв меня из виду, обратится к первому

назначению своему, то есть продолжать будет путь свой к Москве; или,

гоняясь за мною от Дорогобужа до Гжати и от Гжати к Дорогобужу, и изнурит

лошадей своих, и представит мне случай поразить его с меньшим затруднением

или, разделясь, чтобы охватить меня, подвергнет себя разбитию по частям.

Восемнадцатого, вечером, по прибытии нашем в село Покровское, крестьянин,

пришедший с большой дороги, объявил нам, что он видел пехотного солдата,

бежавшего из транспорта пленных наших, которые остановились на ночлег в

селе Юреневе, и что сей солдат ночует в селе Никольском, между Юреневом и

Покровским. Я спросил крестьянина, может ли он привести ко мне солдата

сего? Он отвечал, что может, но что так как одному ему идти туда страшно,

то просит казака проводить его. Я ему дал известного урядника Крючкова, и

они отправились.

Девятнадцатого, за два часа перед рассветом, посланные мои возвратились и

привели этого солдата. Он объявил мне, что, точно, тысяча человек наших

пленных остановилась в Юреневе, что часть их заперта в церкви, а часть

ночует в селе по избам, где расположена и часть прикрытия, состоящего всего

из трехсот человек. Я велел садиться на коней, и, пока партия вытягивалась,

Крючков при крестьянине и солдате рассказал мне, как, подъехав к

Никольскому, они встретили прохожего, который объявил им, что при нем вошла

в оное село шайка мародеров, как крестьянин оробел и не смел войти в село,

но что он, Крючков, расспрося его подробно о месте, где ночует солдат,

надел на себя кафтан крестьянина, вошел в село, наполненное французами,

прямо пришел к сенному сараю, где, по рассказу крестьянина, должен был

ночевать солдат, разбудил и вывел его оттуда. Такой отважный поступок

усугубил большое уважение к нему всех его товарищей, а меня поставил в

приятную обязанность донести о том самому светлейшему.

Мы обошли Никольское и остановились за четверть версты от Юренева; еще было

час времени до рассвета. К несчастью, пока партия была на марше, транспорт

пленных поднялся и пошел далее по Смоленской дороге, оставя место свое трем

баталионам польской пехоты, шедшим от стороны Смоленска в Москву. Один из

них

расположился в селе, а два за церковью, на биваках. Войска сии были в

совершенной оплошности, что доказывает неумышленность сего перемещения.

Основываясь на рассказе солдата и полагая, что в самом селе не более

половины прикрытия, ибо другую половину я полагал около церкви, заключавшей

в себе другую часть наших пленных, я с рассветом осмотрел местоположение и

приказал шестидесяти человекам пехоты, прокравшись лощиною к селу,

вторгнуться в средину улицы, закричать: "Ура, наши, сюда!" - и на штыках

вынести вон неприятеля. Сею пехотою командовал отставной мичман Николай

Храповицкий.

В одно время Бугский полк должен был объехать село и стать на чистом месте,

между деревнею и церковью, дабы отрезать дорогу оставшимся от поражения.

Прежний мой отряд и Тептярский полк я оставил в резерве и расположил

полускрытно около леса, приказав им открывать разъездами столбовую дорогу к

Вязьме.

Распоряжение мое было исполнено со всею точностию, но не с той удачею,

каковую я ожидал. Пехота тихо пробралась лощиною и, бросясь в село, вместо

пленных наших и слабого их прикрытия попалась в средину хотя оплошного, но

сильного неприятельского баталиона. Огонь затрещал из окон и по улице...

Герои! Они опирались брат на брата и штыками пробили себе путь к Бугскому

полку, который подал им руку. В пять минут боя из шестидесяти человек

тридцать пять легло на месте или было смертельно ранено.

Между тем Чеченский с Бугским полком совершенно пресек путь атакованному

баталиону, который, ожидая подкрепления, мнил до прибытия его удержаться в

селе и усилил огонь по нас из изб и огородов. Кипя мщением, я вызвал

охотников зажечь избы, в коих засел неприятель... Первыми на то отважились

оставшиеся мои двадцать пять героев! Избы вспыхнули, и более двухсот

человек схватилось пламенем. Поднялся крик ужасный, но было поздно! Видя

неминуемую гибель, баталион стал выбегать из села вроссыпь. Чеченский сие

приметил, ударил и взял сто девятнадцать рядовых и одного капитана в плен.

Тогда баталион столпился, был несколько раз атакован и отступил с честью к

двум вышеупомянутым баталионам, которые уже шли от церкви к нему на помощь.

Когда они показались, я, видя, что нам нечего с ними будет делать, приказал

понемногу отступать. Огонь, ими по нас производимый, причинил мало вреда, и

мы, подобрав наших раненых, вскоре вышли из выстрелов. В это время один из

посланных разъездов к стороне Вязьмы уведомил меня о расположенном

артиллерийском парке версты за три от места сражения, за столбовою дорогою.

Я, отправя раненых в Покровское под прикрытием Тептярского полка, помчался

с остальными войсками к парку и овладел оным без малейшего сопротивления.

Он состоял в двадцати четырех палубах, в ста сорока четырех волах для

перевозки их употребленных и двадцати трех фурманщиках; прочие скрылись в

лесах. Возвратясь после сего полууспешного поиска в Покровское, я был, по

крайней мере, утешен тем, что опыт поисков, сделанных мною с первою моей

командою на Смоленской дороге, обратил светлейшего к предложению моему, и

легкие отряды назначены были действовать на путь сообщения неприятеля.

Едва мы успели расположиться в Покровском, как известился я, что новый

транспорт пленных наших, числом четыреста человек, остановился неподалеку

от нас. Быв уже раз наказан за отвагу штурмовать селение, занятое пехотою,

я отрядил вперед урядника Крючкова с шестью отборными казаками: Ластевым,

Афониным, Володькой, Волковым и еще двумя, коих забыл имена, и велел ему,

подъехав к деревне, выстрелить из пистолетов и поспешно скрыться, дабы тем,

встревожа прикрытие, принудить его искать себе покойнее для привала место.

Партия же следовала за Крючковым скрытно и оставалась в засаде, ожидая