Они не сразу заметили, что машина уже стоит, а Мухин углубился в лес, который обступил их со всех сторон…

Семен Семенович, не отстраняясь от Любы, потянулся к ручке дверцы и толкнул ее. В салон к их разгоряченным лицам хлынули летние лесные ароматы. Любовь Михайловна робко и нерешительно выглянула из машины. Они находились на крошечной полянке, поросшей густой, довольно высокой травой. Могучие деревья и совсем юный лесной подгон, толпившийся вокруг, создавали впечатление первозданной нетронутости окружающего леса, его изолированности от остального мира, своеобразного величия и немного диковатой, неприглаженной красоты.

— Выйдем… — не то спросил, не то предложил Семен Семенович и первым стал выбираться из машины.

Вокруг было тихо-тихо. Ни один листок не шевелился. Воздух, напоенный запахами трав, листвы, невидимых цветов и самой земли, казался густым терпким напитком, бодрящим и успокаивающим одновременно. Солнце, давно перешагнувшее зенит, едва пробивалось своими лучами через окружающую зелень. Где-то далеко-далеко куковала кукушка. Природа, как всегда, казалась прекрасной и совершенно равнодушной к людским делам.

Хорин снова хотел обнять Любу, но вдруг неожиданно увидел, что лицо ее приняло совершенно новое выражение. На смену тихой, глубокой радости пришла растерянность, а потом к ней добавилась озабоченность. Глаза ее потемнели, лицо застыло. Она даже поднесла руку ко лбу, точно пыталась что-то не то прогнать, не то вспомнить. И, наконец, по ее щекам медленно, двумя светлыми бороздками, потекли слезы.

Вскоре он стал улавливать смысл ее отрывочных слов: «Прости… Я, видно, обезумела от счастья видеть и слышать тебя. Прости, я совсем позабыла о главном…».

— А разве то, что мы снова вместе, не главное? — ревниво прошептал он, не выпуская ее из рук. И увидел ее глаза, исполненные муки.

— Прости, — повторила она. — Я должна была тебе сразу сказать: спаси нашу дочь!

Его удивила и обрадовала ее просьба.

— Дочь! Значит, в театре вместе с тобой была моя дочь?! — воскликнул он, готовый снова обнимать, целовать, прижимать ее к сердцу. — Дочь! Какая красавица! Какая красавица! И она моя дочь. Доченька!

— Ее зовут Ниной Семеновной Курбатовой, — еле слышно произнесла Любовь Михайловна, — она жена убитого шеф-повара кооперативного кафе. Может быть, даже… — она едва не сказала «соучастница убийства», но вовремя удержалась и вместо этого спросила: — Ведь ты спасешь ее, Семен?

В общем, так хорошо начавшееся, многообещающее свидание приобрело драматическую окраску. Фактически оно внезапно оборвалось. Мираж исчез, как исчезает лопнувший мыльный пузырь. На смену буйству уже немолодых страстей пришел холодный деловой расчет.

Все еще не отпуская ее от себя, все еще внешне оставаясь нежным и ласковым, он твердо сказал:

— Нам надо немедленно вернуться.

Она благодарно кивнула, и они направились к машине.

Разместившись в салоне, Хорин достал большой блокнот, раскрыл его на чистой странице и протянул Любови Михайловне.

— Напиши: «Нина, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах, никому не говори, что ты дочь генерала Хорина. Так ему будет легче спасти тебя». И подпись: «Мама».

Любовь Михайловна приняла от него авторучку и написала. Семен Семенович вырвал страницу, аккуратно сложил ее и через минуту уже нажимал на плафон сигнальной сирены. Вскоре появился Мухин, и машина, набирая скорость, помчалась в город — Хорин решил немедленно вернуться в управление.

Появившись снова в своем кабинете, усевшись за служебный стол, Хорин постарался успокоиться и всесторонне обдумать создавшееся положение. Видимо, прежде всего ему следовало ознакомиться с новостями по делу об убийстве Курбатова.

Собственно, его указание, данное в свое время заместителю о том, чтобы тот поручил дело об убийстве шеф-повара кооперативного кафе Безуглому и Пряхину, было хитрым, коварным ходом, направленным против раздражавших его оперативников. Он надеялся, что столкнувшись с делом кооператива, Безуглый и Пряхин неизбежно вызовут на себя поток жалоб, которые поставят их в положение противников кооперативного движения, а, следовательно, перестройки. Ну, а это позволило бы ему без лишнего шума избавиться от них.

Однако оперативники действовали на редкость энергично, напористо и удачливо. За несколько дней они практически вышли на убийцу и организатора акции — администратора кафе Загоруйко, по-видимому, любовника его дочери.

Таковы были сведения, которыми располагал генерал до сих пор. Что сумели раскопать оперативники в последнее время? Интуиция подсказывала Хорину, что ожидать можно было самого неприятного. Чего? Это предстояло узнать.

Но уже сейчас, еще до выяснения всех вновь открывшихся обстоятельств, генерал понял, что самыми опасными людьми для него и его стремления обезопасить дочь теперь являются именно Безуглый и Пряхин. Их надо было немедленно вывести из игры.

И тут ему вспомнилось, что еще утром его заместитель по кадрам докладывал о полученном распоряжении направить на месячные курсы повышения квалификации опытного оперативника с тем, чтобы впоследствии он стал кандидатом на выдвижение. Повод для устранения от дела Безуглого был исключительно подходящим, и он сразу же набрал номер домашнего телефона главного кадровика управления и дал ему твердое указание: завтра же отправить Безуглого в Москву.

— Но до срока откомандирования нашего кандидата еще два дня, Семен Семенович, — начал было возражать заместитель, однако Хорин сказал ему, что капитан Безуглый получит дополнительное поручение, и твердо приказал оформить отъезд капитана именно завтра и с утра.

— Слушаюсь! — покорно, но без особого энтузиазма согласился заместитель.

Итак, одно дело было сделано. Теперь предстояло решить, кому передать обязанности старшего розыскной группы. Генерал потер сжатой в кулак рукой подбородок и стал перебирать в памяти оперативников из отдела уголовного розыска. В конце концов выбор свой он остановил на кандидатуре капитана Алешина, человека, по мнению Хорина, завистливого, любящего, чтобы о нем «говорили», ставили в пример другим, но довольно легковесного и неустойчивого. К тому же, как ему недавно докладывал Мухин, Алешин смертельно обиделся на Безуглого за то, что тот на последнем отчетно-выборном партсобрании отвел его кандидатуру в партбюро управления. «У Алешина слабоват характер, — сказал тогда Безуглый. — Он легко меняет свою точку зрения, поддается постороннему влиянию». И Алешин в состав партбюро не попал. «А мне такой и нужен!» — думал генерал.

Решив для себя и этот вопрос, Хорин позвонил на квартиру заместителя и стал говорить ему о Безуглом в превосходной степени, о том, что «парень растет на глазах», что «он, Хорин, давно искал случай и способ продвинуть его» и что «вот совсем неожиданно открылась возможность — министерство распорядилось прислать на курсы повышения квалификации опытного оперативника с тем, чтобы включить его в резерв на выдвижение» и он, Хорин, решил послать Безуглого.

Генерал втолковывал эти мысли своему заму для того, чтобы при случае тот мог бы повторить их. «Пусть никто не думает о моей личной заинтересованности в удалении Безуглого. Пусть все думают: генералу подвернулся шанс посодействовать росту хорошего работника».

— А так как Безуглый выезжает в Москву завтра, — заключил Хорин, — я рекомендую тебе назначить старшим группы вместо него капитана Алешина.

Было уже семь часов вечера, но капитана Хорин застал за работой и срочно вызвал к себе. Тимур, едва открыв дверь в кабинет начальника управления, сразу увидел, что Хорин находится в весьма скверном настроении. Безуглый нерешительно остановился в дверях.

— Проходите, Безуглый. Садитесь.

Генерал кивнул на длинный стол, покрытый зеленым сукном. С обеих сторон его ровными шеренгами стояли тяжелые стулья с зеленой обивкой.

Тимур прошел к дальней от начальника стороне стола и сел так, чтобы лицо его было обращено к генералу.

Хорин оторвал от него сумрачный взгляд, уставился на стол, оперся подбородком на полусогнутую руку и, наконец, приказал: