— Понятно, товарищ лейтенант.

Дело Пустовойтова не обещало легкой жизни.

Потом докладывала Пестова. В отличие от Полины, она сделалась пунцовой от волнения. Голос ее звучал выше обычного, как перетянутая струна.

— Призвали Якитова четвертого мая. — Положила на стол военкоматовскую повестку. — Проходил службу в учебном полку. Седьмого июля, за неделю до отправки на фронт, получил разрешение на отлучку из части на три часа и больше не вернулся. — На повестку легла ориентировка, которую Пирогов получил в спецпочте. — Вот справка Муртайского сельсовета. И Кожинского тоже. В Муртайке в настоящее время живет отец Якитова — Григорий Григорьевич. Работает конюхом и шорником в колхозе. Прирабатывает дома — чинит обувь за небольшую плату. С сыном он в ссоре, товарищ лейтенант. Еще с до войны. Потому и уехал из Ржанца в Муртайку. Там у него дочь замужем. С дочерью старик тоже жить не стал. Сторговал у одной старушки баньку, пристроил к ней сени. Живет отдельно. С женой Евдокией Ивановной. Та переживает ссору — мать все-таки. Иногда навещает Василису. Справляется о сыне.

— Что за ссора?

— Характер у старика тяжелый. С Василисы началось. Будто бы накричал он на нес, а та в слезы.

— Правдоподобно. Насчет слез.

Варвара запунцевела еще сильней. Даже пятнами пошла.

— Разрешите, товарищ лейтенант?

Пирогов кивнул.

— Восьмого июля, на другой, заметьте, день, как Якитов не вернулся с отлучки, на городском рынке рано утром нашли… Подобрали, товарищ лейтенант, тело неизвестного мужчины, лет двадцати пяти. Он был без одежды совсем. И без документов.

— А эти сведения откуда у вас?

— Я запросила от вашего имени горотдел, не попадался ли им Якитов. Мог ведь по дури какой-нибудь попасть? Верно?.. Не знаю почему, но мне так показалось. Очень неожиданно пропал он… Вот мне и ответили: забирайте его себе, если ваш, мы не можем личность его установить.

— Вы думаете — Якитов?

— Нет, товарищ лейтенант. Сначала я чуть не согласилась. А потом вспомнила, у Якитова ниже виска шрамчик был. Заметный такой. Вроде глубокой оспинки. Я возьми да спроси про этот шрамчик. А его не оказалось. Зато у этого, с базара, якорек на левой руке выколот. Примета! Но я ж знаю Якитова лично. Давно знаю. Нет у него якоря. И вообще нет выколок.

— Могли появиться в полку, — возразил Пирогов, понимая, что напрасно делает это, но ему нравилось, как надежно была подготовлена к рапорту Пестова.

«Ай да угро!»

— Старая выколка, товарищ лейтенант! — Варвара даже вскрикнула — испугалась, что Пирогов не поверит ей.

— Принимается. Ваш вывод?

Она подумала. Покраснела еще сильней, хотя минуту назад казалось — больше некуда.

— Я думаю, товарищ лейтенант, Якитова надо ожидать в горах. Домой он тоже не пойдет — гордый страсть.

— Гордый? А как же все это понимать? — Пирогов глазами указал на лежащую перед ним ориентировку.

— И на старуху бывает поруха. — И прикусила губу.

Отпустив Варвару, он наконец остался один. Задумался. Пестова сказала, что давно знает Якитова, но удержалась от под-робностей характеристики, хотя и намекнула на нее — Пирогов помнил даже напористость голоса — «гордый страсть».

«Тем хуже для нас, — подумал Корней Павлович. — Прячась в лесу, в горах, он волей-неволей, как блинов, напечет преступлений. Не росой же ему питаться. На орехах да пучке долго не протянешь. Понадобится инструмент, какие-то снасти. Одежда! — Он положил перед собой записи, сделанные в Покровке, Коченеве. — Котел, лопаты, шинель, сапоги… Первые вещи для лесовика».

Дело шофера Пустовойтова было и того сложней. Пирогов мысленно повторил доклад Полины Ткачук. При всей полноте его почувствовал: недостает в нем какой-то подробности. Вспомнил, как перед войной на пятьдесят третьем километре от города вот так же загадочно сгорела машина с экспортным грузом. Дело это поручили капитану Тадыкову… Да, Тадыкову… Тот выяснил по фактуре, какой был груз, как упакован. Роясь в пепле, он обратил внимание, что ему не попадаются гвозди и окантовочные железки от ящиков. Их просто не было. Значит, в кузове сгорело что-то другое, а ящики сняты до пожара. Дальше — больше… Подробностей Пирогов не знал, но отлично помнил, что Тадыков докопался до… попутного пассажира. Им оказался трижды компостированный рецидивист… В докладе Полины недоставало именно этого: был в кабине Пустовойтова пассажир или не было. «Придется просить соседей, чтоб проверили по всей линии. Мог ведь кто-то видеть машину и тех, кто в ней… А вообще-то девчата — молодцы». И он стал думать о своих девчатах… Что ж получается? Чем больше нужда, тем ярче проявляются человеческие способности. Значит, в каждом из нас есть нерастраченные резервы. Скажи той же Полине год назад, что она, не кто-то, а именно она, будет стоять на страже самой справедливости, она бы ответила: куда мне, я не умею. А Варвара? Учительницей мечтала быть. И, может, станет. Когда-нибудь. Но сейчас… Как она докладывала сейчас! Как повела дело! «Запросила от вашего имени». До этого тоже додуматься надо. Решиться на это… Молодец!

«А сам ты молодец ли? Ведь если так пойдет дальше, ты скоро будешь только мешать им… Поучиться бы тебе, Пирогов, поучиться».

У Ткачук, Пестовой, Игушевой, Каулиной, Саблиной, Уваровой — десятилетка. А у него, начрайотдела, неполное среднее, девять классов до армии и «коридор» — годичная школа командного состава Красной Армии.

Он, как и девчата, не помышлял о милиции. Демобилизовавшись из армии по сокращению, приехал в родной край, а военком рекомендовал его на работу в органы. Уже с направлением НКВД оказался Пирогов в горной области. Два неполных года инспектором угро работал. На вторых, неприметных ролях держался. Не потому, что ума, сообразительности недоставало. Просто сызмальства не приучен в глаза старшим, начальству лезть. Говорил мало, больше слушал да на ус мотал. Учился, чему можно было научиться.

Так бы и ходил он в неприметных до сих пор, но в сорок первом в мае поступило в управление сообщение: из места заключения бежали три опасных преступника, взяли направление в горы. Ждите, гласило предупреждение. Берите, вяжите, чего бы то ни стоило, гласила приказная часть. Но в ориентировке не было ни слова о том, что преступники вооружены двумя револьверами. Возможно, составители не знали о них. Возможно, револьверы появились позже, из старого тайника… Отстреливаясь, бандиты уложили одного оперативника, другому прострелили бедро…

Трудно сказать теперь, почему Пирогов пошел именно тем распадком. Наверное, он оказался на его пути. Или что-то привлекло в нем Корнея. Кончилось это тем, что в узком участке он столкнулся со всеми тремя сразу. Они не ожидали увидеть его перед собой, кинулись врассыпную, залегли между камней, беспорядочно затукали из двух стволов. На разборе операции руководитель отдела подполковник Лукьяненко скажет: Пирогову повезло, преступники, имея преимущества в ближнем столкновении, допустили оплошность, перейдя к перестрелке… Помнится, как только они залегли, Корней тоже отпрянул за ствол лиственницы, вытянулся в струну. Ему нельзя было лечь. Он перестал бы видеть преступников, и они дали бы задний ход. Он стоял, плохо защищенный слева и справа, старался не думать о том. Выстрелы его были прицельной, точнее и держали тех троих приклеенными к земле. Говоря армейским языком, они простояли друг против друга около часа, пока не подоспели остальные преследователи… Месяц спустя все участники операции были отмечены в приказе наркома. Большинство повышено в звании. Пирогов второй кубик в петличку привинтил.

Случай этот, так хорошо гревший душу первое время, теперь не радовал. «Бегать по горам и козел умеет, — рассуждал Пирогов. — Сложнее самостоятельно выбрать направление — куда и зачем бежать. Тут не ноги, а голова крепкая нужна. Знания. Знание самых необходимых приемов трассологии, баллистики, экспертизы… Одних наименований столько, что не перескажешь сразу. А у кого эти знания запросить? Кто их предложит, если в отделе я — высшая профессиональная инстанция?»