- А где лежали старики? - спросил я.

Дед, кряхтя, слез с подводы.

- Эдак бы сразу и расспросил. Там вон, на полу, посреди кухни.

Я тщательно очистил указанное дедом место и нашел то, что искал: в этом месте половицы прогорели больше, вероятно, пожар начался именно отсюда. Я поделился своими соображениями с дедом.

- Вот вразумел, паря. Моя правда - сами они не сгорят. Мироныч был аккуратным и с куревом, и с печкой.

Да, вывод напрашивался сам собой!

- Деда, - слегка волнуясь, обратился я к старику, - я с тобой согласен, нечего нам друг другу замазывать глаза. Списать на огонь легче, это ясно, а мы с тобой попробуем как следует разобраться в этом деле. Надо найти убийцу!

Дед положил руку мне на плечо и ласково посмотрел в глаза.

- Надежа есть на тебя, Федор, занозистый ты парень. Смотри только сперва все обмозгуй, а потом уж рискуй!

И он, сгорбившись, пошел к подводе.

Разбитная, вечно полупьяная Мотька Звягина жила на отшибе в большом пятистенном доме с юродивым четырнадцатилетним сыном. Приехала она сюда с Карийских рудников в двадцатом году с мужем, не то селикозником, не то чахоточным золотарем-старателем. Мужик через год-два умер, и Мотька осталась одна с малым сыном на руках. Видать, осталось у нее золотишко от мужа, поэтому жила она независимо и в достатке. Держала коз, начесывала с них пух, вязала платки и шали, а потом их продавала. Но основную прибыль получала от самогонки, которую выгоняла бидонами и по дешевке продавала местным мужикам да проезжим.

К Мотьке я зашел в полдень, она сидела у старинной скрипучей прялки. На меня взглянула коротко, но пристально. В ее взгляде я не прочел ни удивления, ни любопытства - привыкла к незнакомым посетителям. Зато парнишка, в какой-то неестественной позе сидевший на широкой деревянной кровати, смотрел на меня с любопытством черными искрящимися глазами. А потом испуганно прикрылся одеялом до пояса. Я успел заметить, что вместо ног у него коротенькие култышки, а ручки маленькие, неразвитые - совсем как у ребенка.

Обстановка в доме нельзя сказать, что бедная, но и не роскошная: есть комод, круглый стол, ручная швейная машинка, на стене старинные часы, коврики, шторки: все чистенько, накрахмалено.

Откуда-то со стороны печки доносился чуть кисловатый запах. Мотька, видать, недавно гнала самогон.

- Садись, гостенечек. Зачем пожаловал? - басовито сказала она, указывая на табурет.

Мотьку я видел впервые, да и она едва ли могла меня здесь встречать, поэтому я решил не раскрываться перед ней, а попробовал снова сыграть роль геолога.

- Геолог я, пришел кое о чем побалакать. - Я многозначительно постучал пальцем по шее. - Работаем мы тут недалече, давненько не пробовали горилки, соскучились по ней, окаянной.

Мотька внимательно посмотрела на меня, нехотя поднялась и направилась к двери. У дверей остановилась, снова оглядела меня с ног до головы и вышла. Как только дверь за ней закрылась, парнишка спросил меня:

- Дядя, а вы не доктор?

- Нет, а что?

- Да мамка все обещает к доктору полечить, и все не везет.

- Попроси ее хорошенько.

- Уж всяко просил, - глубоко вздохнул парнишка. - Некогда ей, да и везти далеко.- Он с мольбой посмотрел на меня.- Вы бы хоть попросили ее, а то дядька Митя, наоборот, отговаривает, да и другие такие же, только самогонку горазды пить.

Эх, мальчонка, мальчонка! Несбыточна твоя мечта быть здоровым - встать и пойти на своих ногах! Не знаешь ты, что болезнь твоя неизлечима, что ни один доктор теперь уже не поможет…

- Хорошо, подскажу ей, - заверил я его и спросил: - А где теперь дядя Митя?

- Он на устье Елкинды живет, редко теперь заходит к нам - поругались они с мамкой.

- Из-за чего поругались-то?

- Не захотела она бросать дом и ехать с ним - вот и поругались.

- А кто еще у вас бывает?

- Раньше много бывало людей, даже с оружием приезжали, отряд какой-то за Ундургой стоял. Так от них часто бывали за самогонкой. Потом их красноармейцы разбили…

Парень хотел было еще что-то сказать, но вошла Мотька с бутылкой в руках и прервала наш разговор. Она поставила бутылку на стол, и не успел я оглянуться, как собрала закуску - картошку, свежие огурцы, яйца.

Я было засуетился, промычал что-то невнятное насчет того, что некогда, но хозяйка властно остановила меня.

- Раз зашел - будь гостем, спешить некуда, успеешь.

Она налила в стаканы синеватого самогона, по-мужски чокнулась и одним духов выпила. Я отпил несколько глотков и поперхнулся - раньше я никогда не пивал этого зелья.

- Эх ты, мужик! А еще грворишь, что геолог! - презрительно скривила она губы. - Я знаю - ты милиционер, а милиционеры не пьют эту гадость. - Она прожевала картошку и добавила: - И зачем ты сюда пришел - не пойму.

Ее большие, удивительно ясные глаза зло прищурились.

- Зашел так, поговорить, - неуверенно сказал я.

- Так ходят к… а я порядочная женщина и тебя совсем не знаю. Давай-ка лучше напрямую, милиционерик.

- Скажи, Матрена, зачем Лапушенко уехал от тебя в устье Елкинды? - спросил я.

Она удивленно посмотрела на меня, пожаЛа плечами.

- А тебе что за дело? Не впрямь ли женихаться приехал? А ты вообще-то ничего парень, можно…

- Какая же ты бесстыдная, Матрена, ребенка хоть постыдись,- обозлился я.

Она ласково взглянула в сторону мальчика и махнула рукой.

- Ничего, он у меня умный, привычный. - Потом помолчала и вдруг резко, холодно спросила: - Все-таки чего тебе от меня надо?

Я помолчал и, чтобы разрядить обстановку, предложил:

- Давай выпьем.

В глазах Мотьки мелькнула искорка доверия.

- Давай, - взяв бутылку, уже мягко сказала она. Налила себе. Мы выпили. - Так вот, Митька оказался подлецом - бросил меня. Была хорошей, когда поила его свору… Да чего тут скрывать - эти бандюги так тут и паслись. А этого стервеца на волю потянуло, в одиночество…

- Тебя-то он туда звал?

- Нет. Говорит, поживу пока один, а потом позову. Темнит он что-то. Если бы была нужна, то сразу бы взял, мошенник окаянный.- Давай еще по стопашке, - предложила Мотька.

Отказаться я уже не мог. Ни о каком долге или даже осторожности не задумывался, было легко и весело.

А Мотька продолжала говорить о Митьке, о его обещаниях и подлости и еще о чем-то… В голове у меня все закружилось…

Очнулся я от настойчивого, глухого стука - кто-то стучался в дверь. Сначала не мог сообразить, где я. Рядом почувствовал чье-то теплое, мягкое тело. Стал припоминать прошедшие события и с ужасом вспомнил - Мотька! В голове звенело. Я попытался встать, но Мотька придавила рукой мою голову и тихо, зло шепнула:

- Лежи.

Она встала и, чертыхаясь, пошла к двери.

- Кто там? - послышался ее дрожащий голос.

- Открой, это я, Митрофан.

Мотька некоторое время молчала, затем тихо, жалобно сказала:

- Не обманывай, Митька на Ундурге.

- Открывай, говорю, - послышался требовательный голос, - а то разнесем дверь!

Я лежал ни жив ни мертв. Что же делать? Ах, как позорно и по-дурному влип! Мотька подкралась ко мне и тихо шепнула:

- Сбрось один матрац, подушку, одеяло и ложись на пол.

Я так и сделал.

В комнату ввались двое. Слышно было, как они молча сели на табуретки. В комнате стоял полумрак, но вдруг стало светлее, видно, подвернули фитиль лампы.

- Ты с ним это тут пировала? - спросил Лапушенко.

- А я тебе что? - ехидно откликнулся визгливый голос. Я уже слышал его однажды ночью в избушке стариков Зайцевых и узнал бы из тысячи других.

Значит, это и был тот последний бандит, которому удалось от нас вырваться. Теперь он наверняка меня узнает и тогда… Что делать?

- Кто это? - с дрожью в голосе спросил Лапушенко.

- Так, один геолог, - ответила Мотька.

- А-а, - понимающе протянул визгливый, - понятно.

С минуту стояло молчание, потом Лапушенко сказал:

- Сначала выпьем.