Да что же это такое?! Словно злые демоны судьбы ополчились сегодня против него, Авдеева. Хуже истолковать его "з" было трудно! Ведь теперь у него полностью связаны руки.

- Встань! - рявкнул капитан, обращаясь к неудачливому нарушителю воинской дисциплины. - Бери фонарь. Будем искать повреждение.

Но Авдеев сам понимал, что это уже бессмысленно. Минута - и полный отчаяния голос лейтенанта подтвердил его худшие опасения:

- Товарищ капитан! Вода уже заливает станцию! Мы гибнем! Жду вашего сигнала!

"Это конец... И он готов был пожертвовать собой! Господи, насколько лживы такие слова! - подумал Авдеев. - Да ведь никто никогда не готов. Все мы не готовы... Но она когда-то придет. Смерть. И все мы не готовы... Но надо! Надо, капитан Авдеев! Там люди. Много людей. Там дети!" Рука с ракетницей стала подниматься вверх.

- Папочка, купи мне слоненка живого, - явственно прозвучало в ушах.

"Сигнал, Базилио!" - приказал себе Авдеев.

Внезапно он вспомнил о тех двоих, что были с ним. Да, они солдаты, это их долг. Но ведь они не манекены. Надо сказать им.

- Ребята, - начал капитан Авдеев, - там наверху люди гибнут. Среди них дети, женщины, старики. И мы обязаны...

- Не надо!! - взвыл сержант, падая на колени.- Подожди! Выслушай меня, капитан! Я ведь соврал! Они идут сюда! Я их не предупредил!

- Ты врешь! Врешь, трус! - зарычал Авдеев.

- Не вру! Тогда врал, а сейчас не вру! Испугался я, понимаешь! Не добежал до них. Испугался, что разминусь с ними, что пропаду там один. Судите меня! Наказывайте!

Капитан Авдеев отставил в сторону рацию, положил на нее ракетницу и достал из кобуры пистолет.

- Судить тебя не будут, - сказал капитан. - Я сам сейчас тебя расстреляю. Ты все равно умрешь, Так умри же как мужчина. Будь хоть сейчас честным! Подумай хотя бы о детях! От тебя зависит их жизнь.

- Клянусь, не вру! Вот последней собакой буду! - плакал сержант. - Да они уже идут сюда! Да вот же они! Я их вижу!

Можно было бы предположить, что сержант от страха лишился рассудка, если бы в свете внезапно и явно нарочно выглянувшей из-за туч луны не показались фигурки движущихся по дну канала людей. Тень досады скользнула в сознании Авдеева: ведь он уже решился, поборол в себе страстное желание жить. Но разобраться в собственных чувствах он не успел. Рыжеволосый парнишка, угрюмо молчавший с того момента, как уронил рацию, вдруг заорал истерически: "Врет он! Врет!", потом с неожиданным проворством цапнул ракетницу и, прежде чем Авдеев успел схватить его, отскочил назад.

- Брось ракетницу, стрелять буду! - крикнул Авдеев.

- Стреляй! Стреляй! Я все равно дам сигнал! - Парень отступил, размахивая ракетницей.

"Прихлопнуть его? - быстро подумал Авдеев. - Ведь если он даст сигнал, он все равно погиб. Вместе со всеми!"

- Отставить! Слушай мою команду! - по-казарменному пропел капитан Авдеев. - На счет "три" дашь сигнал ракетой!.. Раз...

Солдатик остановился и неуверенно поднял ракетницу, Авдеев выстрелил навскидку. Ракетница полетела на камни. Три длинных прыжка, и Авдеев уже держал ракетницу в руках. Впрочем, рыжеволосый и не пытался больше ею овладеть, он просто держался за простреленную руку.

А фигурки людей приближались.

И тут рация надрывным стенанием лейтенанта напомнила Василию Авдееву о той поистине неразрешимой моральной дилемме, которую ставила перед ним судьба:

- Това-а-рищ капитан! Мы погибаем! Надо сбрасывать воду!

О ужас! Какой страшный выбор! И по какому принципу выбирать?! Там люди и здесь люди. Там дети и здесь дети! Тех больше. Но кто сказал, что они от этого лучше?!! И разве дано ему, Василию Авдееву, брать на себя роль господа бога, чтобы решать, кому даровать жизнь, а кому смерть?!

- Лейтенант!!! - взревел Авдеев, яростно прибавляя самую лаконичную из нецензурных словесных конструкций. - Ну спроси меня: "По какому каналу пускать воду?", и я отвечу тремя ракетами!

Но в этот момент все было кончено. Раздался протяжный гул и вместе с ним истошный вопль лейтенанта: "Плотина рушится! Нас сносит!" И в то же мгновение в сиянии луны взору представилась жуткая в своем чудовищном великолепии картина: огромные массы воды, словно липкое тесто, стали медленно падать с трехсотметровой высоты. Вихрем пронеслись в душе Авдеева дикий животный страх... и внезапное облегчение. Ну конечно - нет больше моральной пытки! Погибать, так всем! И не он, Василий, в этом повинен. Но это ощущение длилось какие-то тысячные доли секунды - его сменило глубокое отчаяние от того, что гибнут люди, и от того, что в такой ужасный момент что-то личное могло иметь хоть какое-то значение! А потом все эти чувства вытеснила всеобъемлющая злоба, захлестнула душу так, что в глазах аж побелело. И на фоне этой белой злобы возникло вдруг, очень крупно, лицо профессора.

- Испытание окончено. Все в порядке. Авдеев, проснитесь.

Стены канала, рушащаяся плотина, массы воды, грозовые тучи в небе, все это окончательно поблекло, растворилось.

- Авдеев, проснитесь. Испытание окончено, - повторил профессор.

Василий ничего не соображал. Сердце его тяжело стучало. Потом он внезапно вспомнил все. И чувство бесконечной досады охватило его. Провалился! Не прошел. Рухнули все мечты. Столько лет напряженной подготовки - и все даром! Он выбрался из-под колпака гипногенератора, встал, угрюмо буркнул: "Теперь, надо полагать, я свободен", - и двинулся было к выходу, но профессор удержал его:

- Погодите, погодите, Авдеев. Да подождите, говорят вам!

- А чего там ждать? - сказал Авдеев. - Все и так ясно. Провалился!

- Не торопитесь с выводами! - рассердился профессор. - Учтите, что комиссия вовсе не ставит своей целью нанесение испытуемым душевных травм, поэтому спешу уведомить вас, что предложенная вам задача вообще не имеет решения. Так сказать, задача типа "цугцванг".

- Благодарю, профессор. Не надо меня утешать.

- Послушайте, голубчик, я, кажется, никогда не давал вам оснований сомневаться в правдивости моих слов, - холодно заметил профессор.

- Извините, если я был груб, но моя неудача оказала на меня...

- Опять вы свое! Вы обязаны мне верить! Задача не имеет решения!