Так обстояло дело до последней декады ноября 1741 года, когда в действие вступило испытанное средство неожиданных и насильственных "коронных перемен" - петербургская гвардия.

Толчком к совершению государственного переворота послужили два обстоятельства. Во-первых, 23 ноября на куртаге (торжественном приеме), состоявшемся в Зимнем дворце, Анна Леопольдовна сказала Елизавете, что попросит отозвать Шетарди во Францию, а Лестока прикажет арестовать.

Во-вторых, 24 ноября гвардии было приказано выступить в поход к Выборгу, где шли военные действия против шведов. Да и чисто по-человечески можно было вполне понять нежелание гвардейцев уходить в самом начале зимы из теплых петербургских квартир под Выборг. А кроме того Елизавета и ее сторонники-гвардейцы не без оснований опасались, что если они покорно уйдут из столицы, то заговор будет немедленно разгромлен, лишившись своей единственной серьезной опоры.

И в этих обстоятельствах решающую роль сыграли не холодность расчета, не полная готовность заговорщиков, а, как это ни парадоксально, трусость Лестока, более всего боявшегося пыточного каземата Петропаловской крепости. Он ежечасно торопил Елизавету и пугал ее тем, что и она разделит его участь и будет не просто насильно пострижена и навечно заточена в монастырь или пожизненно заключена в крепость, но и, возможно, повешена.

Лесток рассказывал, что поздним вечером 24 ноября 1741 года, он в последний раз пришел к Елизавете и положил перед нею две игральные карты. На одной из них Лесток нарисовал цесаревну в короне и мантии, на другой ее же в монашеском клобуке и черной рясе, стоящей под виселицей.

Взглянув на рисунки Лестока, Елизавета решилась. Переворот начался.

Долгий пролог к молниеносному действию

О том, как он происходил, читатель вскоре узнает. Но для того, чтобы не прерывать последовательность повествования, возвратимся к тому времени, когда мы на страницах этой книги расстались с Елизаветой Петровной. А это произошло, как Вы помните, уважаемый читатель, после того, как в Москве появилась Анна Ивановна, настолько ее не любившая, что порой даже размышляла об аресте своей двоюродной сестры и заточении ее в крепость.

Немаловажно заметить, что такие идеи подавал Анне Ивановне Миних, а Бирон и Остерман возражали против этого. Особенно категорическим противником ареста Елизаветы Петровны был Бирон, что впоследствии отразилось на его судьбе. Впрочем, на судьбах Миниха и Остермана их отношение к Елизавете Петровне тоже сказалось должным образом. Но об этом чуть впереди.

А теперь вернемся в 1730 год, ко дню коронации Анны Ивановны и постепенно восстановим основные моменты из жизни цесаревны до начала 1741 года.

Близкие ей люди утверждали, что Елизавета Петровна спаслась от тюрьмы и ссылки вследствие веселого, легкомысленного нрава, а также изумительно малой образованности. До конца дней своих она, например, так и не поверила, что Англия - это остров (действительно, что за государство на острове!).

В "Записке о воцарении Екатерины II", граф Никита Панин, говоря об Елизавете Петровне, замечал: "Государыня эта была очень умна от природы, но столь мало образована, что недостатком образования выделялась даже среди женщин".

Зато внешне цесаревна была необыкновенно хороша, и по справедливости считалась одной из красивейших женщин России. По словам одного современника, во время коронации Анны Ивановны принцессу Елизавету разглядел некий гамбургский профессор, который "от красоты ее сошел с ума и вошел обратно в ум, только возвратившись в город Гамбург".

Восторг, приведший некоего гамбургского профессора к безумию, разделяли по отношению к цесаревне почти все, кто ее видел. Ее бесспорно считали одной из самых красивых, буквально, умопомрачительных женщин России. Видный русский историк, прекрасный знаток XVIII века В. А. Бильбасов так писал о Елизавете Петровне: "Стройная, с густою каштановою косою и темными бровями, оттеняющими большие голубые глаза, с привлекательною улыбкой, легко переходившей в шаловливый смех, выказывавший строй белых зубов, всегда приветливая с чужими, ласковая с близкими, живая, любезная, веселая, царевна Елизавета Петровна производила чарующие впечатление.

Враждебно относившийся к царевне испанский посланник герцог де Лириа называл ее красоту сверхъестественной. Французские резиденты Лави и Кампредон считали ее красавицей...

Трудно пересчитать все проекты брачных союзов, составлявшихся ради Елизаветы Петровны, всех искателей ее руки и счастливцев, избранных ее сердцем".

Во всяком случае ее сватали и за Людовика XV, и за трех французских герцогов, и за семь германских принцев, и за наследника португальского престола, и за сына персидского шаха Надира, не считая русских претендентов - ее племянника Петра II и двух князей - Ивана Долгорукого и Алексея Александровича Меншикова, единственного сына всесильного фаворита.

Что же касается "счастливцев, избранных ее сердцем", то наиболее близкими и любимыми ею были не короли и принцы, а чаще всего люди простого звания.

Первым галантом цесаревны считается Александр Борисович Бутурлин, солдат гвардии, определенный в Морской шляхетский корпус. Выпущенный из него мичманом, Бутурлин был взят царем Петром в денщики. После смерти Петра Екатерина I обратила на него свое благосклонное внимание и в 1725 году сделала Бутурлина гоф-юнкером двора своей дочери - цесаревны Елизаветы.

В ту пору Елизавете было шестнадцать лет, а Бутурлину шел 31-й год. Несмотря на то, что до этого он был одним из денщиков Петра I, он сохранял хорошие отношения и со сторонниками царевича Алексея и с окружением императора.

Как только Петр II взошел на престол, он отблагодарил Бутурлина за расположение к своему отцу, наградив его орденом Александра Невского и пожаловав чины действительного камергера и генерал-майора. Однако благополучие его было нарушено, как только Петр II узнал об истинных отношениях Бутурлина с Елизаветой, в которую юный император был тогда влюблен. Бутурлина отправили на Украину, в армию князя Гольцына. Это произошло и потому, что в политической борьбе при дворе он занял сторону Бестужева, своего старого друга и единомышленника, и именно из-за этого враждебные Бестужеву князья Долгоруковы донесли Петру II о близости Елизаветы с Бутурлиным и император тут же отправил своего счастливого соперника в Украинскую армию, а в 1731 году еще дальше - на границу с Персией.