Бабушка бранилась, корила мать, но что поделаешь! Сенька своими глазами видел, что молоко продавалось плохо.

Когда Сенька пошел в школу, бабушка заболела, и мать вовсе перестала возить молоко.

- Невыгодно, - объясняла она дома. - Дешево больно, и то не берут.

Сенька обрадовался было, но, видно, поспешил. Мать стала возить в город зелень и овощи, цветы и яблоки и еще чаще брала с собой Сеньку. Только теперь они ездили не по утрам, а после школы, ближе к вечеру.

Мать всегда торопилась:

- Люди с работы двинутся, тут в самый раз продавать.

- А что, в городе нету, что ли, ничего? - интересовался Сенька.

Они всегда спешили, и, по существу, Сенька не видел города: с вокзала прямо в метро, оттуда куда-нибудь за угол, во двор или в подъезд, там продали и обратно.

- Есть-то есть, - объясняла мать, - да не такое. У нас свеженькое все, прямо с грядки, а в магазинах разве такое?

Порой и Сенька думал, что горожанам никак не обойтись без них. Зелень и овощи брали бойко, даже когда мать повышала цену. Правда, не всегда.

В плохие дни возвращались домой почти без выручки, с непроданным товаром.

- Опять редиску в магазины выбросили, - не без сожаления говорила мать. - И палаток этих понастроили, будь они неладны!

Это и Сенька видел: в городе много пооткрывали овощных палаток и лотков, и возле них всегда толпились люди.

И вновь в такие дни бабушка ворчала, хоть и лежала уже, не вставая, в постели.

- Ты, Елена, мест не знаешь! - говорила она. - А место выбирать надо с умом. От места все зависит. Вот поднимусь, с тобой поеду, сама покажу...

Но она уже не поднялась. Бабушку похоронили хорошим майским днем на сельском кладбище. Поставили крест, чтобы все знали, что она верила в бога. Мать плакала. Сенька жалел мать и старался быть серьезным и грустным. А на кладбище в это время вовсю галдели воробьи и грачи, лопались почки на деревьях, пробивалась сквозь рыхлую сырую землю трава. Все радовалось весне.

Уже во время поминок Сенька понял, что жизнь теперь в доме пойдет по-другому. И отец, и мать, и Митя непривычно много говорили, даже смеялись, и, как показалось Сеньке, теперь никто никого не боялся.

Вечером отец подошел к иконе Николая-чудотворца, которая висела в правом углу избы, минуту подумал и затушил лампадку. Потом осторожно снял икону, вынес в сени и сдул с нее хлопья пыли.

- Куда ее теперь? - спросил он у матери, протягивая ей икону.

- Может, нехорошо это, Коля? - робко сказала мать. - Может, грех какой снимать?

- Какой же здесь грех! - сказал отец. - Ты же не собираешься молиться?

- Не собираюсь, - сказала мать, принимая икону.

- Ну и спрячь куда-нибудь или отдай кому, - посоветовал отец. - Да пыль в углу протри, накопилось.

А через день или два отец отвел корову в племенное стадо. Это значило, что корова теперь будет совхозная, что не надо думать о сене для нее и о том, куда девать молоко. За корову дали деньги.

- Как же это мы без коровы? - заволновалась мать. - Ни молока своего, ничего... Страшно.

- Чего ж страшно! - смеялся отец. - Молоко в совхозе можно покупать, как все люди.

- В совхозе обезжиренное, какое это молоко! Да и деньги платить надо, - продолжала беспокоиться мать.

- Нам хватит, маманя, и мороки меньше, - поддержал отца Митя.

Мать заплакала, но объяснила, что не из-за коровы: вспомнила бабушку.

- Теперь в самый раз тебе, Лена, в совхоз идти, - посоветовал отец.

Мать, кажется, не возражала:

- Вот дела подгоню чуть-чуть, да и цветы пройдут - обидно...

В это время они собирали по полям и лугам немудреные майские букетики и возили их в город. Чаще мать возила одна, пока Сенька был в школе, но порой приходилось и Сеньке.

Сенька все ждал, когда отойдут цветы. Но они отходили медленно, и на смену им появлялось что-то новое. Сначала лук прорезался и укроп, редиска поспела, ягоды пошли, огурцы...

Отец ругался.

- Портишь ты, Лена, парня! - говорил он матери.

- Чем же? - не понимала мать. - И в газетах пишут, что с малолетства к делу надо привыкать...

- Привыкать, да не к тому. Что ты, торгаша из него готовишь?

- Ну уж и торгаша! - не соглашась мать. - Просто трудно мне одной. Вот Сенечка и помогает нам чуток. Что же тут худого?

Получилось, так, что мать права. Как же не помочь ей?

Вот и шло все по-старому.

Теперь яблоки поспели. Хорошо хоть, что яблонь у них всего три штуки, а ежели бы целый сад!

С мыслью об этих яблоках и бежал Сенька домой.

"Наверное, мамка сейчас заставит обрывать к завтрашнему, - думал он. - А утром опять в город..."

Но Сенька ошибся. Возле дома он увидел мать, которая держала на веревке козу.

- Это чья? - спросил Сенька.

- Наша, - сказала мать. - Купила вот у Сушковых. Недорого отдали. Смотри, какая ладная.

Сенька посмотрел и даже потрогал козу. Белая, с бородой, в костях широкая. Коза как коза.

- А зачем? - спросил он. - Зачем нам? И папка заругает.

- Поругает, поругает и отойдет, - сказала мать. - Зато молочко свое будет.

Сенька посмотрел на мать и заметил, что лицо ее было счастливым и немного виноватым.

3

И верно, оказалось, что иметь козу не так уж плохо. И вовсе не из-за молока.

- Завтра, сынок, я в город поеду, - сказала мать, - а ты уж попаси ее. Только к речке иди или к леску. Там трава посочнее.

Сенька обрадовался так, что даже закричал "ура" и запрыгал по избе.

- Вот и Сенечке радость, - сказала мать, - а ты сердишься...

Это она - отцу.

Отец только рукой махнул:

- А, чего там сержусь! Делай как знаешь! Все одно с тобой не сговоришься...

- Наследие прошлого, - пошутил Митя, - частнособственничество называется.

- Ну ладно, ладно, - попросила мать. - Не нападайте уж... А ты, сынок, до обеда только попаси. Я вернусь, подою Катьку.

В Старых Двориках всех коз звали Катьками.

Наутро Сенька проснулся с петухами. А петухи в деревне так рано начинали кукарекать, будто и вовсе не ложились спать. Мать уже встала и собиралась в город. Отец и Митя спали.

- Ты много не бери, - посоветовал Сенька. - Тяжело.

- Я и так одну корзиночку, - сказала мать. - На первый раз. Неизвестно еще как...

Сенька, не умываясь, выскочил на улицу и, прошлепав босыми ногами по росистой траве, открыл хлев. Катька повернула к нему голову и потрясла бородой.