И на "мужском" совете было решено, что Вовчик должен Тоську трахнуть, раз она сама на это нарывается. - Когда она ко мне приставала, - сказал их главарь Костыль (почеловечески - Костя), - я долго не думал, зазвал её в палатку после отбоя, Семке велел уши ватой заткнуть и трахнул.
Она не девушка, все знает, - и Костыль эффектно пустил дым из сигареты кольцами.
Вовчик испугался до дрожи. Он тоже все знал, но при отсутствии девчонки, девушки, женщины... Не говорить же об этом ребятам! Наверное, никто из них не занимается "этим" (теперь он знал, что "это" называется онанизм)!
Поэтому он усмехнулся, чтобы не видели, как он испугался, и нарочито лениво спросил, - на когда её звать-то? - На когда хочешь, - ответил Костыль. - У тебя ведь первая будет? - спросил он безо всякой подначки.
Вовчик хотел соврать, но слишком уважал Костыля, потому и, покраснев до маковки, только кивнул: да.
Дело сварганилось быстро: Вовчик, понукаемый своей кодлой, которая по пятам ходила за ним, подошел к Тоське и, будто ухаясь в холодную воду, промямлил: Тось, приходи ко мне вечером, мне винишка достали...
Винишко организовал тот же Костыль, у него везде были знакомства и даже в сельмаге, где торговала бойкая девка Зойка.
Тоська по обыкновению облизнула губы, выпятила их и спросила капризно. - А шекалат будет? Я шекалат до обалдения люблю. - Будет, - совсем упавшим голосом заверил Вовчик, хотя абсолютно не представлял себе - откуда возьмется шоколад.
Но Тоськины претензии на "шекалате" не окончились, она посмотрела на Вовчика искоса и снова капризно протянула. - А музычка у тебя есть?
Честно говоря, Вовчику хотелось свалить от этой противной девчонки, которая, видимо, решила, что он в неё влюбился, а она сто лет ему была не нужна. Откуда он ей ещё музычку доставать будет?.. Чего ребята к нему привязались? Наверное, думают, что ему сильно хочется, а ему...
Молчание Вовчика Тоське не понравилось, она вовсе не собиралась отказываться от свидания, мальчишка красивенький, и к ней не ровно дышит, поэтому, поняв, что подзагнула, Тоська сказала уже не лениво. - Ладно, есть у меня маг маленький, и битлы есть, я принесу.
Конфеты притаранил от кого-то Славчик, сосед Вовчика по палатке.
Все очень интересовались вступлением Вовчика в мужское сословие и спорили друг с другом: получится, не получится.
Заткнул всех Костыль, он сказал, подумаешь, бабу трахнуть, да если она ещё хочет. Получиться, ещё как!
Но всеведущий Костыль ошибся. Ничего у Вовчика не получилось, и не получилось больше никогда.
Тоська явилась, припозднясь, так как считала, что "порядочная девушка" на свидание обязана опаздывать.
Славчик давно ушел в кусты с одеялом и подушкой (пионервожатые выпивали в своем домишке, и оттуда неслись крики и песни), а Вовчик был напряжен до предела.
Начало было нудным: Тоська лопала конфеты, все время перематывала пленку "на самую любимую" - "Мишел, май белл", которую он слушать уже не мог и, видно, ждала начала от Вовчика, а он, злясь и потея от злости, мучительно придумывал, - о чем бы с ней поговорить.
Но тут она взяла инициативу в свои толстенькие, крепкие, красноватые от полнокровия ручки. - Ну, наша вожатиха дает...
И стала длинно рассказывать, как их вожатиха бегает за физруком, а тот плюет на неё с высокого дерева...
Вдруг Вовчик жутко захотел в туалет. Видимо, от волнения. - Я сейчас, - буркнул он и опрометью выскочил из палатки. А когда вернулся, то увидел незабываемое зрелище: Тоська лежала на раскладушке, расстегнув халатик, под которым ничего не было, и оглаживала свои здоровые груди... Полбутылки вина уже не было.
Она посмотрела на него пьяно-туманным взором и сказала. - Ну, давай, а? А то мне идти, вон уж светает...
Когда Вовчик увидел все, он поначалу как-то сильно возбудился и почувствовал, что у него "встал".
Тоська это тоже заметила и хихикнула. - Сам маленький, а вон он какой большой, - и, раздвинув ноги, томно прошептала: ну, иди...
Вовчик, трясясь, стащил треники и попер на Тоську.
Она сама завалила его на себя, и он долго тыкался, как слепой кутенок, пока Тоська не сделала все, как надо, своей крепенькой, бестрепетной ручкой и только было заохала, как у Вовчика все исчезло.
Будто и не было никогда этого большого красного красавца, готового на подвиг.
Тоська двинулась и недовольно промычала. - Ну, ты чего? - Откуда я знаю, - чего?.. - мог бы ответить Вовчик, но вслух сказал, - я сейчас, Тось...
На что Тоська снова промычала. - Скорее, а то сгорю...
Но Вовчик каким-то десятым-двадцатым чувством, - скорее ощущением понимал, что ничего у него не получиться...
Почему?
Он не знал. Просто чувствовал, что ему не нравится потное горячее толстое тело Тоськи, её огромные груди с твердыми теперь шероховатыми сосками, - не нравится все...
Как было хорошо, когда он был один и даже, когда только увидел голую развалившуюся напоказ Тоську...
А вот когда надо было что-то делать с ней - ему и не хотелось, и было противно.
Он ещё пошебуршился на ней, посовал свою загогулинку туда, к Тоське, но она вдруг выскочила из-под него и со слезами на глазах закричала. - Не умеешь, не лезь к красивым девчонкам! Я - ладно! А другая наломала бы тебе! Дурак! Импо!
И, запахнув халатик, Тоська выбежала.
Так получилось у Вовчика с "потерей девственности", которую с дамами он так и не потерял, но, в принципе, сам с собой потерял давно и весьма приятно.
Пару раз он ещё пытался понять, может ли он быть с женщиной, хочет ли он и сумеет ли?
Оказалось: не может, не хочет, не умеет.
Возбуждаясь вначале от вида обнаженной и возбужденной дамы, он, подходя к самому интимному моменту и месту, внезапно терял всю мужественность под стоны или плач, или проклятия, - смотря по темпераменту несостоявшейся партнерши.
И В.Н. прекратил эксперименты, поняв, что ему не дано то, что в принципе, дано каждому мужику.
Но он нисколько не расстроился: ну что ж, он - таков. И, может быть, в этом заложен свой смысл - он свободен, свободен ото всего в мире, потому что самая основная зависимость мужчин и женщин - секс.
Единственное, что он ещё про себя в этом плане понял, - тоже из опыта, - что он возбуждается и продолжает, и заканчивает со всем истинным трепетом тогда, когда со стороны наблюдает сексуальные действа. Они были, пожалуй, поинтереснее и подейственнее, чем одиночные любовные игры с самим собой.