3. Гимель. В
ТРЕУГОЛЬНИК СОЛОМОНА
Совершенное слово — тройное, потому что оно предполагает принцип разумный, принцип говорящий и принцип, о котором говорят.
Абсолют, открывающий себя словом, придает этому слову смысл, равный ему самому, и создает Третьего самого себя в понимании этого слова.
Так солнце проявляется светом и доказывает это проявление или делает его действительным своей теплотой.
Тройное начертано в пространстве в бесконечной высоте, высшей точкой, которая посредством двух прямых и расходящихся линий соединяется с востоком и западом.
Но с этим видимым треугольником разум сравнивает другой невидимый, который, как он утверждает, равен первому; этот треугольник вершиной имеет глубину, а его опрокинутое основание параллельно горизонтальной линии, идущей от востока к западу. Соединение двух этих треугольников образует шестиугольную звезду, священный знак печати Соломона, блестящую звезду макрокосма. Идея бесконечного и абсолюта выражена этим знаком, великим пантаклем, т. е. самым простым и в то же время самым полным сокращением знания всех вещей.
Сама грамматика приписывает слову (глаголу — au verbe) три лица. Первое говорит, второе — то, кому говорят, и третье — то, о чем говорят. Бесконечный принцип, создавая, говорит себе о самом себе.
Таково объяснение тройного и происхождение учения о Троице. Магическое учение также одно в трех и три в одном.
То, что находится вверху, подобно или равно тому, что находится внизу.
Таким образом, две вещи, похожие друг на друга, и слово, выражающее их сходство, составляют три.
Тройное — универсальное учение.
В магии — принцип, осуществление, приспособление; в алхимии — азот, смешение и превращение; в теологии — Бог, воплощение, искупление; в человеческой душе — мысль, любовь и действие; в семье — отец, мать и ребенок. Тройное — цель и высшее выражение любви: двое ищут друг друга, чтобы стать тремя.
Есть три, соответствующих друг другу в иерархической аналогии, мира: мир естественный, или физический, мир духовный, или метафизический, и мир духовный, или религиозный.
Из этого принципа происходит иерархия духов, разделенных на три разряда, и эти разряды подразделяются дальше опять-таки по три. Все эти откровения — логические выводы из первых математических понятий о бытии и числе.
Единство, чтобы стать деятельным, должно размножиться. Неделимый, неподвижный и неплодотворный принцип был бы мертвым и непонятным единством.
Если бы Бог был только одно, он никогда не был бы ни творцом, ни отцом. Если бы Он был два, — в бесконечном был бы антагонизм или разделение, а это равнялось бы разделению или смерти всего возможного; следовательно, Он — три, чтобы создавать из самого себя и по своему подобию бесконечное множество существ и чисел.
Таким образом, Он действительно един в себе и троичен в нашей концепции, а это заставляет нас также смотреть на него, как на тройного в себе и единого в наших уме и любви.
Это тайна для верующего и логическая необходимость для посвященного в абсолютные и реальные науки.
Слово, проявленное жизнью, — осуществление или воплощение.
Жизнь Слова, выполняющего свое циклическое движение, — приспособление или искупление. Этот тройной догмат был известен во всех святилищах, просвещенных преданием мудрецов. Желаете ли знать, какая религия истинна? Ищите ту, которая наиболее осуществляет в божественном порядке, которая очеловечивает Бога и обожествляет человека, сохраняет в целости тройное вероучение, воплощает Слово, заставляя самых невежественных видеть и осязать Бога, — наконец, та, доктрина которая наиболее всем подходит и может ко всему приспособиться: религия иерархическая и циклическая, религия, имеющая аллегории и образы для детей, высокую философию и возвышенные надежды для взрослых и нежные утешения для стариков.
Первые мудрецы, искавшие причину причин, видели в мире добро и зло; они наблюдали мрак и свет; они сравнивали зиму с весной, старость с юностью, жизнь со смертью, и они сказали: Первопричина благодетельна и строга; она оживляет и разрушает.
— Значит, существуют два противоположных принципа, добрый и злой? — воскликнули ученики Манеса.
— Нет, два принципа мирового равновесия не противоположны, хотя они и кажутся такими, ибо единая мудрость противополагает их друг другу.
Добро — справа, зло — слева, но высшая доброта выше их обоих, и она заставляет зло служить для торжества добра и добро — для исправления зла.
Принцип гармонии — в единстве, и это придает в магии столько силы нечетным числам.
Но самое совершенное из нечетных чисел — три, ибо оно — трилогия единства.
В триграммах Фоги высшее тройное состоит из трех янов, или мужских фигур, потому что в идее Бога, рассматриваемого как принцип плодородия в трех мирах, нельзя допустить пассивного.
Поэтому также и христианская троица совершенно не допускает олицетворения матери, которое уже выражено в олицетворении сына. На том же основании олицетворение Святого Духа в виде женщины противоречит законам священной и ортодоксальной символики.
Женщина исходит из мужчины, как природа — из Бога; Христос сам возносится на небо и берет с собой Деву-мать; говорят "восшествие Спасителя" и "успение Божьей Матери".
Бог, рассматриваемый как Отец, имеет дочерью природу.
Как Сын, Он имеет мать — Деву и супругу — церковь.
Как Святой Дух, Он возрождает и оплодотворяет человечество.
Так само, в триграммах Фоги трем высшим «янам» соответствуют три низших «инь», ибо триграммы Фоги — пантакль, подобный двум треугольникам Соломона, но только с тройным толкованием шести углов блестящей звезды.
Учение божественно только постольку, поскольку оно действительно человечно, т. е. несколько оно резюмирует наивысший человеческий разум; так, мы называем Учителя Человеком-Богом, хотя сам Он назвал себя Сыном человеческим.
Откровение — выражение верования, допущенного и формулированного мировым разумом в человеческом слове.
Потому-то и говорят, что в Человеке-Боге божество человечно, и человеческая природа божественна.
Все это я говорю философски, а не теологически, и это нисколько не затрагивает учения церкви, которая осуждает и всегда должна осуждать магию.
Парацельс и Агриппа не воздвигали алтаря против алтаря, и подчинялись господствующей религии своего времени. Избранникам науки — дела науки, верующим — дела веры!
Император Юлиан в своем гимне царю Солнцу дает теорию тройного, почти тождественную с теорией иллюмината Сведенборга.
Солнце божеского мира — бесконечный духовный и несотворенный свет; этот свет ословляется,[7] если можно так выразиться, в мире философском и становится центром душ и истины; затем он воплощается и делается видимым светом в солнце третьего мира, центральном солнце всех наших солнц, и неподвижные звезды — вечно живые его искры.
Каббалисты сравнивают дух с веществом, которое остается флюидом в божественной среде и под влиянием существенного света, но внешность его затвердевает подобно воску, выставленному на воздух, в более холодных областях рассуждения или видимых форм. Эти корки или окаменевшие оболочки (я скорее сказал бы «омясневшие», если бы существовало такое слово) служат причиной заблуждений или зла, которое зависит от тяжести и твердости душевных оболочек. В книгах «Зогар» и "О круговороте душ" злые духи, или дурные демоны, называются не иначе, как корками, «cortices».
Корки мира духов прозрачны, корки материального мира темны; тела — только временные корки, и души должны от них освободиться; все, подчиняющееся в этой жизни телу, создаст себе внутреннее тело или флюидическую корку, которая после смерти делается их темницей и пыткой вплоть до того момента, когда им удастся расплавить ее в жару божественного света, в который подняться мешает им их тяжесть; они достигают этого только ценой бесконечных усилий и помощью праведных, протягивающих им руку, и все это время они пожираются внутренней деятельностью духа, плененного как бы в пламенном горне. Те, кто достигает костра искупления, сами сжигают себя, подобно Геркулесу на горе Эте, и, таким образом, освобождаются от своих мучений; но большинству не хватает храбрости перед этим последним испытанием, которое кажется им второю смертью, более ужасной, чем первая, и таким образом, они остаются в аду, который вечен и по закону и на деле, но куда души никогда не ввергаются и не удерживаются против собственной воли.
7
Становится словом (se verbalise).