Немцы не скупились на бомбежки, артобстрелы, минометные налеты. По-моему, мы попали как раз во время первого штурма Севастополя. Здесь хорошо почувствовали, что такое массированные бомбежки, когда в воздухе беспрерывно висят самолеты и бомбят, бомбят, бомбят…

Больше нигде мне не приходилось испытывать столь жестоко силы организма. У меня появилась странная на первый взгляд особенность – во время сильных бомбежек или артобстрела я засыпал. Как только очередной налет кончался, просыпался как ни в чем не бывало. Находясь на передовой, мы все время искали связи со штабом армии и наконец узнали, где он находится. Всякими правдами и неправдами удалось послать одного сержанта в штаб, чтобы сообщить о нас и узнать, что дальше делать – оставаться в этой части или возвращаться в свой батальон, если он существует. В конечном счете получили предписание со всеми оставшимися людьми явиться в штаб армии. А командование действующей части не пожелало нас отпускать – пусть, говорят, дают замену. Через несколько дней нас все же отпустили, и мы наконец-то добрались в расположение своего батальона, который находился в здании строительного техникума. Оказалось, что часть батальона, когда нас оставили в Алуште, была брошена в заповедник перекрыть дорогу на Ялту, т. е. туда, куда мы не успели дойти. Весь командный состав батальона, за исключением пом. по хозчасти, двух или трех командиров взводов, комиссара и отсекра батальона и отсекра комсомола, которого кто-то видел мчащимся через Ялту на велосипеде, и двух политруков, оказался налицо. И тут мы подверглись длительному пристрастному допросу особистов, которых интересовало, где эти недостающие люди из командного состава. Началась вновь служба по охране штаба армии. Питались мы в штабной столовой. В первый день появления в столовой я встретил недоуменные взгляды моих знакомых командиров и никак не мог понять, в чем дело, пока один хорошо знакомый интендант второго ранга не подошел и сказал: «А ты, оказывается, жив. Мы получили данные, что ты геройски погиб в бою под Биюк-Ламбатом». Что было ответить на это? Я только с усмешкой сказал: «Нет, я геройски не погиб, а геройски остался жив и, как видишь, нахожусь здесь».

Город с каждым днем подвергался все более свирепым бомбежке и артобстрелу. Недалеко от техникума, где мы находились, и от штаба армии находился какой-то большой собор, подвалы которого превратили в бомбоубежище для штаба, но мы туда никогда не ходили, тем более во время обеда. А обед был очень приличен – первое, второе, третье и бутылка шампанского на столик (4 человека). Как раз в это время подоспел тираж шампанского и его постарались вывезти, чтобы не оставить немцам. Даже мы, батальон, послали машину и привезли для себя полную машину прекрасного шампанского. Оно было очень кстати, так как в городе ощущался острый недостаток воды. В один из дней в очередной налет нас чуть не накрыло бомбой. Мы находились в левом крыле здания на втором этаже. Одна из бомб попала в правое крыло здания, а вторая угодила на дорогу прямо под окнами левого крыла. Взрывной волной вышибло не только окна и двери, но и нас, находящихся в комнате, и вынесло на лестничную площадку. Были ушибы, царапины, но все остались живы. Все личные вещи, конечно, пропали, а я остался даже без шинели. В ноябре, даже в Крыму, уже достаточно холодно. Пришлось помимо интендантской службы доставать шинель, и тут помогло шампанское. А бомбежки продолжались.

В свободное от службы время приходилось отсиживаться в помещении, так как пойти в город – это ежеминутно подвергаться риску гибели от осколков или взрывной волны. Мы как-то с одним командиром роты решили посмотреть, что делается в городе. Вышли, дошли до какой-то площади, и тут нас застала очередная бомбежка. Укрылись в каком-то проезде. На наших глазах бомба ахнула на середине площади, над нашими головами провизжала стая осколков, а нас самих бросила на землю взрывная волна. Вот так мы и погуляли, а ведь могли вообще не вернуться. В конце ноября поступил приказ о вывозе штаба и частей 51 армии из Севастополя. Мы ничего не понимали. Видели, что в Севастополь прибывают части с Большой земли, а подразделения, очень, правда, небольшие, 51 армии должны вывозиться. Понимай – не понимай, а исполняй. В штабе были составлены списки командного состава, кто вывозится, а кто остается. Я и еще несколько командиров нашего батальона попали в список эвакуируемых. Перспектива не особенно блестящая. Нужно будет плыть морем под воздействием подводных лодок и авиации противника, и очень мало шансов благополучно добраться до какого-то берега. Куда нас вывозят, не сообщали.

Настал день погрузки, и нам объявили, чтобы мы явились в Килен-бухту для погрузки на крейсер «Красный Кавказ». Известно было, что за этим крейсером пристально следит фашистская авиация и флот, так как он (крейсер) причинил большой урон фашистам под Одессой.

Утром отправились в Килен-балку. Весь берег, причальная стенка прикрыты батареями полуавтоматических зенитных пушек. Крейсер стоит у стенки, и идет погрузка. Мы решили пока на крейсер не идти, остались на берегу. Не прошло и получаса, как начались беспрерывные налеты. Тройками, шестерками, девятками фашистские самолеты начали бомбить «Красный Кавказ». Заходят с носа, с кормы, с бортов, одновременно со всех сторон, чтобы разделить заградительный огонь. Корабль отбивается счетверенными зенитными пулеметами и зенитными пушками, береговые батареи зениток прямо неистовствуют, гул, шум, разрывы бомб, свист и визг падающих бомб, словом, какой-то кромешный ад, а мы забрались под деревянный навес и только наблюдали за этой адовой картиной, а сделать ничего не можем. Чем поможешь? Винтовкой? И так продолжалось целый день почти без перерыва. А погрузка идет, если ее остановить, то вообще никогда ничего не погрузишь. Был один особенно страшный момент. Мы все время наблюдали за отрывающимися от самолетов бомбами, определяли, что оторвавшаяся бомба, судя по ее траектории, неизбежно попадет в то место, где находились мы. Все находившиеся рядом рванулись вперед, убегая от бомбы. Я тоже побежал и, добежав до какого-то строения, остановился, повернувшись спиной к морю. Почему-то решил, что это спасет лицо от осколков. Нарастающий свист падающей бомбы заглушил все на свете. Взрыв – и все вокруг потемнело. В чем дело? Живой или неживой? Никакой особой боли не чувствую, только по спине как будто бы прошлись чем-то твердым, жестким, рубчатым. Стою. Прошло какое-то время, и стало светлеть. Когда окончательно просветлело, только тогда разобрались, в чем дело. Оказывается, убегая от бомбы, мы бежали под нее. Нас спасла только одна случайность. На берегу для бункеровки лежала огромная куча угля, мы к этой куче бежали, бомба попала в край этой кучи со стороны моря, взрывная волна и осколки, по существу, были погашены углем, а поднявшаяся пыль привела на какое-то время к полной темноте. Вот так, удирая из-под бомбы, бежали под нее. Можно представить, какие черномазые мы были после угольной купели.

Достали ведра, почистились, умылись – воды сколько хочешь – целое море, и все же на крейсер не пошли. Трудно при бомбежке сидеть в закрытом помещении. Так продолжалось до самого вечера. Часов в 6 утра была дана команда – все на борт, и мы отошли от стенки и стали на банку или бочку, не знаю, как по-морскому, посреди бухты, ожидая полной темноты. Только часов в 8 вечера вышли в море. А море-то встретило нас не особенно хорошо – разыгрался 9-балльный шторм. С точки зрения безопасности плавания это было хорошо – торпедные катера, подводные лодки и авиация противника в такой шторм, да и ночью еще, не страшны, а нас качает и бросает во все стороны, так это неизбежное зло морского плавания. Командный состав крейсера пригласил нас, командиров батальона, в кают-компанию. Угостили настоящим морским чаем – горячим и черным от крутой заварки, а к чаю печенье, которого мы не видали уж много времени. Но недолго длилось наше блаженство. Прозвучали колокола громкого боя, а это значит боевая тревога. Моряки сорвались с места, а нам только оставалось последовать за ними и искать такое место, чтобы не мешать морякам работать. Приблизительно через час отбой. И тут выяснилось, что радистами крейсера пойман SOS какого-то нашего корабля, который просил помощи, но координаты свои не указал. Крейсер пошел на поиски этого корабля, но так его и не нашли. Моряки рассказывали нам, что идем к турецким берегам, а потом поворачиваем на восток и плывем к Кавказу. В какой порт зайдем, еще неизвестно, будет зависеть от обстановки и приказа свыше.