Я приехал домой, внезапно почувствовав себя спокойно и беззаботно. Поднялся к себе на четвертый этаж. Умылся, побрился. Всем телом ощутил прелесть горячей воды. Вернулся в свою комнату. Мой взгляд остановился на телефоне. Он здесь, гладкий и черный, как жаба. Я ждал. Я все еще ждал. В ожидании была основа моей привязанности к Ирэн. Я ждал даже тогда, когда был рядом с ней, даже когда был в ней, забывая об удовольствии, потому что боялся момента, когда буду вне ее.

__________

Она позвонила мне к концу приема. Она находилась в районе Оперы и направлялась к Брюну, в чайную на улице Пирамид.

Я приехал туда раньше нее. Сел к окну. Она запаздывала. Она не спешила и медленно спускалась вниз по улице. Остановилась у какой-то витрины. Вуалетка приподнята, подбородок вздернут, тонкий сложенный зонтик под мышкой, как шпага чести, – она бросала витринам вызов. Пересекла улицу. Подошла ко мне.

– По дороге я видела очень красивые тарелки.

Я поздоровался с ней. Она засмеялась. На ее лице постоянно, одно за другим таились два выражения: надменное – в ее манере держать голову, в развороте плеч и задушевное – в овальной форме рта, в зеленых глазах. В зависимости от того, смеялись глаза или нет, преобладало одно из них, и потому она всегда выглядела так, как ей хотелось.

Она села рядом со мной. Выпила свой чай. Достала из сумки список покупок, которые ей предстояло сделать.

– В восемь часов я должна вернуться.

– Мы не поедем ко мне?

– Нам не хватит времени.

– Тогда в отель?

– Как хотите.

Отель – место, которое мы посещали в самом крайнем случае, – был открыт в любое время. Когда один из нас спешил – чаще это была Ирэн, – мы спали в том квартале, где с ней оказывались. Так стоило ли задерживаться по дороге, чтобы из-за этого попадать в подобную ситуацию?

– Ты выпила чай? Больше не хочешь есть? Тогда пойдем.

Я взял ее под руку, вывел на улицу. Моя игра состояла в том, чтобы ускорять покупки, быстро принимать решения при выборе туфель, тканей. Никаких колебаний. Тактика у меня была незамысловатая – я советовал покупать самое дорогое: что бы там ни говорили, оно-то как раз и оказывается самым лучшим. И я платил. Ирэн покупала, я платил, разрушая тем самым установленный ею план экономии: она хотела платить, но не так дорого. Я ускорял темп, сбивая с толку мою покупательницу. Я знал, что в конце концов, придя в отчаяние от того, что я истратил столько денег, она на три четверти сократит количество покупок.

Ирэн попросила выложить на прилавок несколько шарфов. Посмотрела на меня горящим взглядом. Она терпеть не могла расточительства. Но я решил быть безжалостным. Я сказал: «Зеленый. Он самый лучший». И заплатил. Я любил платить. У меня был этот порок, распространенный гораздо больше, чем принято думать, и заключающийся в том, чтобы покупать женщину, которой уже обладаешь. На теле Ирэн мои деньги обретали видимые очертания. Под видом шарфа они оставляли зеленое пятно в туалете моей подруги, ничтожное пятнышко среди денег мужа, водоросль на море.

Перчатки, шарф, чулки. Три или четыре покупки, сделанные на всех парах; с этим было покончено. Ирэн не любила ни расточительства, ни спешки. Не любила также, чтобы за нее платили больше того, во что она сама себя оценивала. Я почувствовал, что она начала испытывать отвращение к сделанным покупкам. И потом, видя мое нетерпение, заразилась им сама. В мою манеру покупать я привносил нечто нескромное, давая понять, что если мы еще не в отеле, то скоро там будем. Проходя вдоль прилавков магазинов, мы в какой-то момент коснулись друг друга плечом. «Я устала», – сказала Ирэн. Это был хороший признак. Вскоре мы должны были оказаться в отеле. Меня пленял вульгарный привкус этого этапа, я приходил в восторг от того, что он резко контрастировал со светской натурой моей любовницы. Отель был подобен пикнику любви. Начавшись у входа, он придавал реальные очертания тем обещаниям, о которых в добропорядочной среде говорить не принято.

У дверей отеля я вынул из бардачка машины пластмассовую коробочку с мылом. Помахал ею перед Ирэн. Она улыбнулась. В отель мы по крайней мере знали, зачем пришли. Эта приятная уверенность подтолкнула меня взять в лифте мою спутницу за руку. Она улыбалась спокойно, столь же непринужденно, как и в лифтах больших магазинов: «3-й этаж. Мебель, шторы, обои». Она вошла в спальню. Мимоходом нажала кулаком на кровать, чтобы проверить ее мягкость. Пошла в ванную и сунула палец под кран с горячей водой. После этого вновь надела перчатки, чтобы приступить к раздеванию в нужном порядке: шляпа, затем – костюм, потом – панталоны, чулки, и в самом конце – перчатки, так как чулки были очень тонкими и снять их можно было только облаченными в замшу пальцами.

Я уже давно был в постели. Она присоединилась ко мне. Откинула простыни, подоткнула себе под голову подушку.

– Ради Бога, не помните мне прическу.

– А губную помаду ты не сотрешь?

– Зачем? Разве у нас нет дел поважнее, кроме как целоваться?

Она лежала на кровати, словно большая уютная подушка. Она была составной частью кровати, своей пассивной волей стремясь стать подушкой, валиком.

Конечно же она не была безразлична к удовольствию. Но даже ее интерес, казалось, превращался только в способ мне понравиться. Скорее всего, она просто хотела выглядеть услужливой. Ее спокойное бесстыдство, слегка надменное и великодушное, было вне досягаемости. Ее великодушие, в чем-то трогательное, – и я утешал себя этим – сводило любые наши разногласия к минимуму. Мне бы хотелось, чтобы она была более непосредственной. Но Ирэн не поддавалась тонкостям любовных игр. В конечном счете, когда мы вновь оказались лицом к лицу, ничто в нас не изменилось. Лишь ее глаза стали чуть светлее. Я, несмотря ни на что, был в прекрасном настроении. Мне хотелось смеяться. Переправа на борт Ирэн, трансатлантический лайнер в буржуазном круизе, прошла без непредвиденных осложнений.

Она улизнула. На цыпочках прошла в ванную. Крикнула: «Хотите, я приготовлю для вас ванну?» Вернулась. Одним полотенцем она обмотала бедра. Другое стянуло ей грудь.

– Все готово. Хотите, чтобы я потерла вам спину? Сквозь дрему в теплой воде я смотрел на белые успокаивавшие меня ступни Ирэн. Ее благородство сказывалось в тонких лодыжках, в легком движении мышц под кожей. Она терла меня с чрезмерным усердием. Я почувствовал: она что-то живо обдумывает и сейчас заговорит – и опасался неприятного известия.

– Какой сегодня день?

– Вторник.

– Может быть, мы могли бы поужинать вместе? Я забыла, что муж поехал к матери.

Так чего же я боялся все эти три года? Был вторник, и мы собирались вместе поужинать. Ирэн сама предложила это. Как же с ней все было просто.

– Где ты хочешь поужинать?

– У Мартина, на улице Мюэтт.

Ирэн всегда знала, чего хочет. Она пошла прямо к выбранному ею ресторану. Направилась к понравившемуся ей столику. Остановившись, сделала знак, чтобы стол отодвинули. Села, взяла меню. Прочла его всего один раз, от начала до конца. Затем сделала заказ приглушенным голосом, но так, что любая ошибка казалась невозможной.

Мы сидели напротив друг друга. Я охотно расположился бы рядом с ней на диване, но тогда мне бы захотелось дотронуться до ее руки или плеча. На людях это было недопустимо.

– Помнишь, как мимоходом ты зашла ко мне в вечернем платье всего на четверть часа?

Она усмехнулась и спросила, почему я задал этот вопрос.

– Ты настолько сдержанна, что мне всегда кажется, будто ты ханжа. И тогда, чтобы восстановить истину, я припоминаю случаи, когда ты не слишком дорожила своим целомудрием.

Она и глазом не моргнула. Она улыбалась. Она прекрасно знала, что, подчеркивая таким образом особенно острые моменты в наших отношениях, я пытался утвердиться в обладании, которое время постоянно ставило под сомнение. И даже если бы я сжал протянутую ею руку, то имело ли бы это для нее хоть какое-нибудь значение? Я бы сжал горсть песка. Коли меня это забавляло, я мог сколько угодно развертывать перед ее взором картины наших ласк, подобно тому как раскладывают серию порнографических открыток. С невозмутимым видом она продолжала улыбаться. И все же разные оттенки ее реакции ограничивали мое красноречие. Существовали темы, которые я не мог затрагивать. Так, мне было запрещено говорить о своей готовности все бросить и уехать с ней в какую-нибудь далекую страну. Я мог мечтать только о дозволенном, о том, что основано на реальных возможностях, и лишь в тех рамках, какие отводила нам жизнь.