– Этика чистой улицы? – спрашиваю с усмешкой.

– В том числе и это. Тебе кажется слишком пафосным название этой программы?

– Не то чтобы пафосным, но чересчур торжественным, что ли.

– Да, немного есть. Но ведь это Восток, не забывай. Местная специфика. Главное же не слова. Улицы-то ведь действительно стали чище, правда?

Я, наверное, не имею права писать о характере тайбэйцев. И не только потому, что времени – один университетский семестр – недостаточно, чтобы постичь любой национальный характер. Но и потому, что «феномен тайваньца» – понятие, не открывшееся до конца даже серьезным исследователям. И все-таки я накопила кое-какие наблюдения и хочу ими поделиться.

Вообще-то с этого рассказа надо было бы начинать, потому что первое, что впечатляет иностранцев на Тайбэе – улыбчивость и приветливость. У меня такое ощущение, что мне рады и улыбаются все. Клерк в банке, сестра в поликлинике, приемщица в химчистке и, конечно, продавцы – от зеленщика за углом моего дома до менеджера современного супермаркета. На улице прохожий, увидев в толпе мое неазиатское лицо, ловит мой взгляд. Поймав, посылает мне улыбку и приветственно машет рукой.

Как-то вечером пошли с коллегой Ириной, доцентом из Петербурга, прогуляться. Она потянула меня в горы. Тьма накрыла нас внезапно, без переходных сумерек. Я пугливо съежилась, попросила держаться поближе к городским огням. Но она хотела показать мне город с высоты гор и тянула все выше.

– Да ты что, трусишь? – смеялась она. – Здесь же нет ни одной живой души.

И вдруг мы услышали хруст ветки.

– Ерунда, какой-то зверек пробежал, – отмахнулась Ирина.

И в ту же минуту мы увидели в этой угольной черноте огонек сигареты. Фигуры видно не было, но светлое пятнышко уверенно двигалось в нашу сторону. Мы стояли оцепеневшие. Тень приблизилась, вспыхнуло пламя зажигалки, и стало видно, что это мужчина-китаец.

– Ни хау. Хэлло! – сказал он. – Вы не боитесь? Не надо вас проводить?

Мне стало очень стыдно за только что пережитый страх. Он помахал ладошкой и пошел дальше.

«Ни хау. Хэлло!» – то и дело слышу я это «здравствуйте!» на двух языках. Вот и сейчас, в метро, меня окликает женский голос. Пассажирка лет 30, по виду служащая конторы, обращается ко мне по-английски: «Я вижу, вы ищете нужную станцию, иностранцам не так-то легко разобраться в нашем метро. Давайте я помогу. Вы меня хорошо понимаете?» Вопрос этот не праздный. У большинства тайваньцев, владеющих английским, весьма специфическое произношение. Непривычные интонации; кроме того, «р» они произносят вместо «л»; а главное, заглатывают последние звуки слов. Окончания как бы столь несущественны, что их вообще не стоит произносить. Например, «фай» – я пытаюсь угадать: то ли это «файв» (пять), то ли «файн» (прекрасно), то ли «файт» (драка). Или «най» – это «найт» (ночь)? или «найн» (девять)? или «найс» (мило?). Впрочем, я уверяю, что понимаю ее хорошо.

– Тогда, – предлагает она, – давайте пойдем вместе.

Мы спускаемся к поездам. Народу на платформе много. И я привычно пытаюсь вычислить место остановки вагона, чтобы, когда он подойдет, войти первой. Но моя попутчица, сконфуженно улыбаясь, качает головой: нужно встать в очередь. Тут я замечаю, что множество людей на платформе не просто масса: она организованно разделена на очереди. Каждый поезд – а они в час пик ходят так же часто, как московские – забирает с собой ровный отрезок этой очереди, остальные дисциплинированно ждут следующего.

Мы едем довольно долго. Два раза пересаживаемся на другие ветки. По дороге моя попутчица рассказывает, что служит в одном государственном учреждении, что день выдался жаркий, а кондиционер в ее офисе еле тянет, что ей еще надо зайти за продуктами в магазин и она очень устала. Наконец мы поднимаемся наверх, она объясняет, куда мне идти, когда я выйду на улицу, но сама за турникет не выходит: «Вы что, проехали свою станцию или, наоборот, не доехали?» – спрашиваю я удивленно. Она смотрит на меня, не понимая:

– Но моя станция там, где мы встретились. Я просто хотела вам помочь.

…Недавно в Москве, возвращаясь с работы, я увидела пару иностранцев, они растерянно озирались по сторонам. Я спросила, куда им надо попасть, поняла, что им предстоит пересечь весь город, да еще и с пересадкой, и проводила их до самого выхода на улицу. Возвращаясь обратно, я подумала: а ведь раньше, до Тайбэя, я бы этого, пожалуй, не сделала.

Об улыбчивости тайбэйцев говорят много. Некоторые даже считают, что это этническая особенность. Но это не так. Вспоминаю своего коллегу, американского профессора университета в Новом Орлеане (штат Луизиана). Он сообщил мне, что недавно женился на китаянке Ли, учительнице музыки из Пекина. Приглашая в гости, он попросил: «Слушай, ты не можешь уговорить ее чаще улыбаться, а то мне перед друзьями неловко. Ты же знаешь, как улыбчивы американцы. А у нее такой вид, будто она все время чем-то недовольна. Но мы оба очень счастливы. Она говорит, что просто китайская традиция такую повсеместную улыбчивость не предполагает».

Ли оказалась милейшей женщиной. Деликатная, нежная, радушная, но действительно неулыбчивая.

– О, я сейчас веду себя значительно лучше, – сказала она мне, когда я попыталась выполнить просьбу ее мужа. – А вначале, когда только приехала в Америку… Знаете, на первом занятии с моей американской учительницей музыки я ужасно расстроилась. Она все время улыбалась, и я решила, что это она надо мной смеется.

А вот свидетельство другого американца, Джефри Уильямса: «Я приехал сюда из Гонконга и поразился разнице между улыбчивостью и дружелюбием тайбэйцев и холодностью гонконгцев. А ведь те и другие – китайцы».

Значит, не все китайцы одинаковы? Значит, улыбка и приветливость – это не особенность китайской мимики? Отнюдь нет. Я бы даже сказала, что по чисто этнической характеристике китайские лица скорее неподвижны, маловыразительны. На них редко увидишь ярко выраженную эмоцию: радость, горе, страдание. Мне кажется, права была пианистка Ли: в традиционной китайской культуре поощряется скорее сдержанность в выражении чувств. Откуда же эта открытость, эта эмоционально выразительная улыбчивость у тайваньцев?

Меня заинтересовал этот вопрос, я обсуждала его со многими моими друзьями, тайбэйскими интеллектуалами. Объяснения я услышала разные. По одной, так сказать, «духовной» версии, все китайские религии, а их тут много, пронизаны духом доброты, любви к людям, готовностью прийти на помощь страждущему. И когда оказалось, что западная культура позволяет эту доброту не скрывать, а напротив, выражать открыто, тайбэйцы, особенно молодые, охотно восприняли эту манеру поведения.

Другая, «прагматичная», версия видит объяснение этому «феномену тайваньской улыбки» в быстрых темпах роста торговли как следствия развития отечественной экономики и международных связей. Товаров на Тайване – в многочисленных лавках, ларьках, магазинах, супермаркетах, на рынках – много больше, чем их можно продать. Конкуренция продавцов огромная. Каждый старается понравиться покупателю, каждый стремится его привлечь, то есть просто вынужден улыбаться много и часто. Звучит эта версия убедительно, хотя и коробит меня некоторым цинизмом.

Мне больше по душе объяснение третье. Сегодня тайваньцы отнюдь не замкнуты границами своего острова. Они много бывают за границей: путешествуют, занимаются бизнесом, учатся. Правительство всячески поощряет их к этому. Выделяет гранты студентам, захотевшим учиться в зарубежном университете. Субсидирует аспирантов, молодых ученых, участников всевозможных международных программ. Среди моих студентов в университете Ченчжи, например, я просто не знаю ни одного, кто бы не побывал, и не один раз, за рубежом. Возвращаясь домой, они привозят с собой новый, более широкий взгляд на мир, на человеческие отношения. Эта широта предполагает открытость, отсутствие ксенофобии и подозрительности. Ну а кроме того, конечно же, тайбэйцы заимствуют у европейских и американских горожан их манеру общения – с улыбкой.