- Странная скала, - прокомментировал я, указывая на нижний слой.

- Лед, - сказал Стэйд. - Друг мой, вы смотрите на остатки позднего ледникового периода, который произвел жуткие разрушения, вторгшись в плейстоцен. Чем мы, кстати, собираемся питаться?

- У нас есть ружья, - напомнил я.

- Очень предусмотрительно было с вашей стороны получить разрешение на оружие и боеприпасы. Но что вы собираетесь стрелять?

Я пожал плечами.

- Что-нибудь здесь есть, Для чего тогда деревья? А в промежутке употребим сэндвичи и пару термосов горячего кофе. Надеюсь, горячего...

Оказалось, напрасно.

Я взял дробовик и пошел вверх по течению реки. Попался заяц, кожа да кости, и стайка птиц, похожих на куропаток. Когда я вернулся в лагерь, погода становилась угрожающей. К северу от нас собирался дождь. Видны были молнии, погромыхивал глухой гром.

Мы уже откатили самолет на западный, самый высокий участок прогалины и загнали его так глубоко под укрытие деревьев, как только смогли. Больше ничего нельзя было сделать.

Когда мы приготовили и съели ужин, зарядил дождь. Долгие северные сумерки были стерты сердитыми тучами, что катились низко-низко с севера. Гром рушился на нас. Молнии рассыпали бледные бриллианты вокруг. Мы заползли в кабину и расстелили подстилки и одежду на полу за сиденьями.

Дождь все лил. То, что он когда-то сделал с древней Арменией за сорок дней и сорок ночей, с безымянной рекой где-то в Сибири он сделал за одну ночь. Никогда не забуду этот потоп!

* * *

Не знаю, сколько я спал, но когда проснулся, лило не просто как из ведра, а как из бочки. Я выглянул в окно. Очередная вспышка молнии озарила реку, бурлившую в нескольких футах от плоскостей.

Я растолкал доктора Стэйда и обратил его внимание на наше опасное положение.

- Черт! - сказал он. - Подождем, пока поплывем. - Он перевернулся на другой бок и снова заснул. Конечно, это же не его машина, да и пловец, он, наверное, сильный. Я - нет.

Всю оставшуюся ночь я пролежал без сна. Поток поднялся почти на фут по стойке переднего шасси; лотом вода начала спадать.

На следующее утро вода бежала по новому руслу в нескольких ярдах от самолета, а утес отступил по крайней мере футов на пятьдесят к востоку. Передняя часть его обрушилась в реку и была снесена. Нижний слой был чистым, сверкающим льдом.

- Это интересно, - сказал доктор. - Там случайно не осталось зайца или куропатки?

Осталось, мы их прикончили. Затем вылезли и зашлепали по грязи. Я принялся за карбюратор. Стэйд изучал хаос, устроенный бурей.

Спустившись к краю реки до нового утеса, он вдруг громко позвал меня. Я никогда не видел, чтобы профессор проявлял столько энтузиазма, разве что когда он честил своих неприятелей - медиков. Пришлось бежать.

Ничего такого восхитительного я сначала не увидел.

- Что это вас так заинтересовало? - поинтересовался я.

- Иди сюда, ирландец тупой, и погляди на человека пятидесяти тысяч лет отроду, а то и постарше! - Стэйд наполовину немец, наполовину шотландец, только это и объясняет его жуткий юмор.

Мне стало тревожно. Я подумал, что это, возможно, жар, но у него не было жара. И действием высоты это не могло быть; поэтому я решил, что это наследственное, когда пробирался к нему.

- Гляди! - сказал он. Его палец указывал через реку на утес.

Я взглянул - и точно. В массивный лед вмерзло человеческое тело. Он был одет в меха и оброс могучей бородой. Человек лежал на боку, подложив руку под голову, словно крепко спал.

Стэйд был в экстазе. Он стоял там, выкатив глаза и таращился на тело. Наконец шумно перевел дыхание.

- Ты сознаешь, Пат, что мы смотрим на человека, жившего пятьдесят тысяч лет назад, человека каменного века?

- Это подарок для тебя, док, - сказал я.

- Для меня? О чем ты?

- Ты можешь оттаять его и вернуть к жизни.

Стэйд посмотрел на меня безо всякого выражения, словно не понял, о чем это я. Губы его некоторое время бесшумно двигались, потом он покачал головой.

- Боюсь, этот экземпляр промораживался слишком долго, - сказал он.

- Пятьдесят тысяч лет, конечно, это срок, но почему бы не попытаться? По крайней мере будешь занят, пока я чиню двигатель и пытаюсь вытащить нас отсюда.

Он снова уставился на меня пустыми глазами. Они были так же холодны и безжизненны сейчас, как тот далекий ледяной утес.

- Ладно, Падди, дружок, - сказал он наконец. - Но тебе придется помочь мне.

* * *

Мое предложение было шуткой, однако Стэйд был убийственно серьезен, когда принялся за дело. От меня толку было немного, потому что через пару дней я свалился в странной комбинации простуды и лихорадки, отчего большую часть времени был слегка не в себе. Но когда я мог, я работал.

Две недели у нас ушло на постройку грубой хижины из молодых стволов, скрепленных глиной. Там были очаг и скамья для принадлежностей, захваченных с собой Стэйдом. Еще две недели мы вырубали нашего пещерного человека изо льда. Мы вынуждены были быть очень осторожными: была опасность расколоть его.

Я дал ему имя. Во льду, облаченный в шкуры, с мохнатым лицом, он был похож на громадного мордатого медведя-гризли, которого я видел однажды в Йеллоустоуне. Звали того гризли Джимбер-Джо, так же я окрестил и наше открытие. Лихорадка меня шатала - я чувствовал себя, словно после недельного загула.

Так или иначе, мы вырубили нашего замороженного, оставив его заключенным в небольшой кусок льда. Затем переправили его через реку и доволокли до "лаборатории" на специально сделанных грубых санях.

Все время, что мы работали над ним, мы здорово ломали головы. Я по-прежнему считал это шуткой, но Стэйд был с каждым днем все серьезнее. Он работал со свирепой энергией, которая захватывала и меня. Ночами у огня он снова и снова говорил о той памяти, что заперта в промерзшем мозгу. Что видели эти скованные льдом глаза в дни, когда мир был юн? Что за любовь, что за ненависть кипели в этой могучей груди?

Вот оно, создание, жившее в дни мамонтов, саблезубых тигров и громадных летающих монстров. Он выжил наперекор всему, с каменным копьем и кремневым ножом в мире хищников, и только холод великого ледника смог сковать его...

Стэйд сказал, что он, наверное, охотился и попал в метель. Окоченевший, он свалился прямо на лед, поддавшись непреодолимому желанию заснуть, которое охватывает всех замерзающих. Никем не потревоженный, он проспал пятьдесят тысяч лет.

Когда пришло время последнего теста, я уже совсем выдохся. Резко подскочила температура, и все утро я шатался, как лунатик. Но Стэйд настаивал на моем присутствии, и мне пришлось оставаться на ногах. Напичкав меня хинином и виски, он добился того, что я стал как новенький, вспоминались даже слова песен, которые я давным-давно позабыл.

Именно поэтому я превосходно помню одни моменты этого дня и совершенно не помню другие.

Стэйд развел в очаге ревущее пламя, и наша хижина - лаборатория нагрелась, как духовка. Пропеллер с самолета, медленно вращаясь, обеспечивал циркуляцию воздуха сквозь проделанное для этой цели отверстие в стене, Я помогал устанавливать ледяную глыбу с нашим подопытным перед огнем, затем окончательно отупев, свалился, предоставив все прочее Стэйду. Это был его праздник.

Он продолжал переворачивать Джимбер-Джо с одного бока на другой перед огнем, пока весь лед не стаял. Затем начало оттаивать тело.

Мое отупение отступило, и я начал понимать происходящее. Предвидя, что скорее всего через положенное время наш исторический экспонат посинеет и начнет "благоухать", я почему-то не мог победить растущего восторга. Напряжение Стэйда влилось и в мою кровь. Громадный доктор старался выглядеть хладнокровным и собранным ученым, однако ему это плохо удавалось. Его глаза сверкали, а могучее тело было каменно-напряженным. Когда он зажигал сигарету, пальцы тряслись, а полуулыбка на губах выглядела примерзшей к ним нервной гримасой.