Ахтар быстро поднялся по лестнице особняка, которую, к его удивлению, вообще никто не охранял, и, пройдя полутемным залом, толкнул дверь следующего. Хлынувший оттуда поток света в первое мгновение просто ослепил его, и он инстинктивно поднял руку, чтобы защитить глаза. Когда они немного привыкли к свету, молодой человек смог разглядеть место, куда попал. Этот зал явно предназначался для того, чтобы устраивать здесь представления, петь и танцевать. Огромный, с высокими сводами, со сверкающим, недавно заново отшлифованным мрамором пола, он был почти полностью лишен мебели — только несколько кресел вдоль стен и ковер в углу с разбросанными по нему подушками и валиками для тех, кто предпочитает наслаждаться зрелищем полулежа. Стены затянуты золотистым шелком, и это усиливает поток света, исходящий от многочисленных свечей в стеклянных шарах, расставленных прямо на полу, и ламп в форме цветов лотоса, укрепленных на высоких подставках из стволов кипариса.

Зал казался готовым к представлению, даже как-будто ждал его, но в нем никого не было — ни зрителей, ни танцовщицы, и оттого все вокруг производило странное впечатление. Ахтар испытывал такое чувство, будто взялся читать роман, из которого вдруг исчезли главные герои, сделав все остальное бессмысленным.

Однако в глубокой тишине, царившей в доме, вдруг раздались шаги. В стене напротив отворилась дверь, которую Ахтар сразу и не заметил, и вошли двое — мужчина и женщина в платье жемчужного цвета и такой же вуали, скрывающей ее лицо. Мужчина был слишком хорошо знаком Навазу, но самое странное заключалось в том, что он узнал и его спутницу. Узнал, даже не видя лица, по одной только фигуре, осанке, манере держать голову, а может просто потому, как забилось его сердце. Это была та самая женщина, которую он встретил несколько дней назад у магазина игрушек.

— Так вот кто такая Хусна! — Навазу показалось, что он произнес эти слова про себя, но вошедшие вдруг обернулись к нему.

— Ты… Что ты здесь делаешь? — недовольно спросил Джахангир, но Ахтар не слушал его.

Он не отрываясь смотрел на женщину, и она вдруг устремилась к нему, как будто притягиваемая его взглядом. Вуаль, развеваясь от ее быстрых движений, открыла лицо, и Ахтар увидел сияющие глаза, матовую бледность кожи, высокую шею. Женщина подошла совсем близко и молча глядела на него. От нее исходил необыкновенный, волнующий аромат, подобного которому он никогда не вдыхал. Это не был традиционный запах притираний, используемых уроженками этих мест, но и на дорогие западные духи он тоже не походил. Этот аромат как-будто составлял часть волшебства, которое Ахтар ощутил при первой встрече и которое неожиданно вернулось сейчас, когда он меньше всего был настроен на романтический лад. Но он смотрел на Хусну и не мог оторвать взгляда от ее лица, от глаз, охваченных непонятным ему волнением, от всего ее облика, при всей своей женственности так мало напоминавшего обычный образ земной красавицы. «Может, она марсианка? — подумал Ахтар. — Нет, скорее всего она из старой сказки, из Перистана — царства, где живут пери — волшебные девы, умеющие летать, а главное — сводить людей с ума».

— Как вы меня нашли? — вдруг спросила Хусна.

— Весь город только и говорит о вас, — ответил Ахтар и, поколебавшись мгновение, добавил: — О вашей красоте…

— А что думаете вы?

Наваза странно поразило то, что в ее вопросе он совсем не услышал кокетства — она спросила так, как будто знать его мнение на этот счет для нее очень важно, как будто многое зависит от того, что он о ней думает.

«Я считаю, что красивее вас никого никогда не видел», — хотел сказать он в ответ. Но что-то мешало ему. Казалось, что эти слова будут предательством по отношению к Насемар. Признать, что Хусна сводит с ума, лишает воли — значит, оправдать Джахангира. Разве он, Наваз, здесь для этого?

«Хусна — чудесное видение, волшебница — мой враг, враг всей моей семьи, — сказал он себе, собрав остатки поколебленной решимости. — Я буду говорить с ней, как с врагом, как с продажной танцовщицей, живущей на деньги тех, кого она ослепляет. Это мой долг, и я выполню его».

Наваз обошел вокруг женщины с одобрительной, вызывающей откровенностью разглядывая ее фигуру. Сделав круг, он опять заглянул в ее глаза и, усмехнувшись, проговорил:

— Я думаю, что теперь прекрасная Хусна будет танцевать и петь только для меня.

Ему вдруг показалось, что женщина сейчас упадет. Она пошатнулась и резко откинула назад голову. Ахтар рванулся к ней, чтоб удержать, как в прошлый раз, на улице, но она отпрянула от него и быстро отошла на несколько шагов.

«Что это с ней? — подумал он. — Тогда ее сбили мальчишки, а что теперь? Неужели мои слова? Неужели она так впечатлительна? Но ведь она куртизанка, и должна привыкнуть ко всякому обращению».

В глубине души ему было стыдно за то, что он сделал, но стыд только усиливал искусственно вызванную неприязнь к Хусне.

— Назови цену! — быстро сказал Ахтар, боясь, что это чувство может исчезнуть под ее взглядом.

Хусна вздрогнула и как-то сжалась, будто ее ударили. Но это продолжалось всего мгновение.

— Так вы покупатель? — усмехнулась она, выпрямляя спину и так же, как только что он, обошла вокруг него, как бы выясняя, что он из себя представляет. — И сколько дадите?

— Сколько хочешь, — сказал Ахтар, доставая чековую книжку.

— Кто знает мне цену? — пожала плечами женщина. — Думаю, она велика, только вряд ли измеряется в золоте. Я танцую просто потому, что бьется мое сердце, а его не заставишь стучать чаще при помощи денег.

Она отошла в угол и отвернулась. Ахтару показалось, что ей больно смотреть на него или, может быть, противно.

— Уходите, — тихо произнесла женщина, не поворачивая головы. — Никогда не приходите сюда, слышите? Купите себе все, что вам нужно для того, чтоб развлечься. Я не продаюсь.

Никогда Наваз не испытывал такого презрения к себе, как в эту минуту. Он пытался унизить ее, а унижен сам. «Где твое благородство, где твоя честь? — с горечью думал он. — Ты никогда бы не позволил себе так обращаться с женщиной, кто бы она ни была. И вот итог: танцовщица в сто раз достойнее тебя, ты чувствуешь свое ничтожество перед ней. И все это на глазах у Джахангира!» Он метнулся к двери, надеясь, что, как только переступит порог этого дома, кошмар закончится и он навсегда забудет о своем постыдном поведении здесь, но услышал за своей спиной оклик.

— Постой-ка, дорогой шурин! — насмешливо проговорил Джахангир. — Я должен кое-что объяснить Хусне, не так ли?

Ахтар остановился. Его уход и так напоминал бегство, а тут еще Джахангир! Какие новые унижения он ему готовит?

— Ты думаешь, Хусна, этот молодой человек пришел сюда случайно, привлеченный слухами о твоей красоте? — сказал тот женщине. — Нет, он здесь не для того, чтобы купить тебя. Это Ахтар Наваз, брат моей жены. Он охраняет здесь ее интересы.

— Ах вот как! — прикусила губу Хусна. — Это многое объясняет…

— Ты хочешь еще что-нибудь сказать? — с ненавистью глядя на Джахангира, спросил Ахтар. — Нет? Тогда я пойду.

— Нет, постойте! — на этот раз его остановила Хусна. — Вы пришли в мой дом, дом танцовщицы, и я хочу танцевать для вас.

Все, о чем мечтал сейчас Ахтар, это уйти отсюда, но в ее голосе была такая сила, что он не смог открыть дверь. Хусна дернула шнурок колокольчика, и через минуту в зале появились музыканты. Один из них принялся постукивать кончиками пальцев по табла, другой — водить смычком по саранги, третий достал флейту шахнай. Наконец они были готовы и ждали знака Хусны, вышедшей на середину зала.

Закрыв глаза, женщина готовилась танцевать. Она сняла вуаль, так что стала видна ее коса, скрепленная несколькими рядами жемчужных нитей. Кружевное платье жемчужно-серого цвета подчеркивало стройный стан Хусны, ее высокий рост и длинные ноги. Вдруг она открыла глаза, и в ту же секунду полилась музыка.

Хусна танцевала катках — особый вид индийского танца, сочетающий в себе элементы многих танцевальных школ. Ахтар с детства любил и знал этот танец, как каждый лакхнаусец, имевший возможность наслаждаться искусством танцовщиц. Здесь, в Северной Индии, каткаху пришлось приспособиться к особым условиям, и он, как и многое другое, соединил в себе индуистские и мусульманские элементы. Классический катках — танец эпический, у него всегда есть основа, своеобразное «либретто». Это может быть индуистская легенда — например о любви бога Кришны к прекрасной пастушке Радхе, вдохновлявшая многих исполнительниц, но может быть и персидская газель.