— Если бы даже пророк прислал к нам одного из своих братьев, ты и в нем, и в его родственниках нашел бы множество изъянов, — ворчала иногда ее мать, сокрушаясь о непримиримости мужа.

— Не кощунствуй! — кричал на нее отец, замахиваясь своей палкой. — Я строг, но справедлив и не собираюсь хулить невинных. А то, что дорожу своей честью, — так кто сказал, что это плохо?

Фейруз любила отца и не могла помыслить, что когда-нибудь осмелится пойти против его воли. Но когда она читала про каких-нибудь влюбленных — разумеется, прислушиваясь, не раздаются ли в коридоре тяжелые отцовские шаги, — ей становилось грустно. Неужели любовь живет только во Франции, в Америке, в прекрасных, но далеких странах, а у них существует только выбор родителей, свадьба, долгая супружеская жизнь — без влюбленности, сомнений, надежд, ожидания встреч, боли разлук. Вот если бы и под ее балконом, как под балконом юной Джульетты стоял сейчас прекрасный юноша, готовый все на свете отдать за одну минуту свидания с ней!

Будто подслушав ее, кто-то тихонько засвистел на улице, явно подавая знак. Фейруз подскочила на постели, глядя в сторону открытого балкона, и прислушалась. Свист повторился. Фейруз встала и, закинув на спину распустившуюся косу, на цыпочках пошла по направлению открытой двери балкона. Однако выглянуть она не решалась — кто его знает, что за человек стоит внизу и кому подает свои дурацкие сигналы. Может, какой-нибудь подвыпивший приятель Секандара перепутал их комнаты. Или у кого-нибудь из прислуги роман, и этот свист означает, что дружок уже на месте и ждет объект своей страсти. Фейруз боялась попасть в глупое положение и обнаружить свое присутствие, но любопытство наконец взяло верх, и девушка, отодвинув гардину, высунулась наружу.

Под окном, прислонясь спиной к уличному фонарю, стоял высокий молодой человек с книжкой в руках. Очевидно, дома у него случались перебои с электричеством, и потому он решил устроиться где-нибудь под чужим балконом, чтобы спокойно почитать. Но почему-то в момент, когда наверху показалось удивленное девичье лицо, он именно туда и устремил свой взор. Обнаружив, что его присутствие не осталось незамеченным, незнакомец довольно улыбнулся и послал девушке воздушный поцелуй.

Это было уже слишком! Фейруз отпрянула от окна, возмущенная такой фамильярностью.

— Нахал, — сказала она и с шумом задернула гардину, будто стараясь отгородиться от него прозрачной тканью.

Такого в Лакхнау не позволяют себе воспитанные юноши по отношению к девушкам из хороших семей. Но проявляя все признаки недовольства, Фейруз отлично сознавала, что в глубине души считает неизвестного молодого человека скорее сумасбродом, чем наглецом. Собственно, она была даже заинтригована его легкомысленным поступком и уж конечно сильно взволнована им. К тому же она только что мечтала о Ромео — как знать, может быть, этот юноша и воображал себя им.

Поразмыслив, Фейруз пришла к выводу, что видела внизу автора письма — это было вполне вероятно. Ей очень хотелось бы выглянуть еще раз, чтобы хорошенько рассмотреть его и проверить свое первое впечатление о том, что незнакомец молод и очень недурен собой. Но это было совсем уж немыслимо! Если бы опрометчивость своего первого появления на балконе она могла бы оправдать в своих же глаза тем, что не знала, кто именно свистит внизу, то теперь это было уже невозможно. Да и незнакомец мог вообразить невесть что, увидев, как она заинтересована его появлением.

Фейруз опять устроилась на кровати, но пробыла там недолго. Теперь она не могла уже читать даже письмо, не то что учебник по географии. Девушка сначала села на постели, потом встала и, покружив по комнате, отправилась к брату.

— Секандар, ты не спишь? — постучалась она у дверей.

— Входи, — невнятно ответил брат — рот у него, как всегда, был набит печеньем. — Не спится?

— Эй! — воскликнула Фейруз, входя в спальню Секандара. — У тебя был только один синяк под глазом. Откуда остальные?

— Защищал твою честь! — ответил брат, подбоченившись, и тут же, как заслуженную награду, отправил себе в рот еще одно печенье.

— От кого? — поинтересовалась Фейруз.

— Неважно, — бросил Секандар.

По тону, которым это было сказано, можно было предположить, что ему пришлось биться с десятью обидчиками.

— Не с тем ли, кто написал мне стихи? — допытывалась сестра. — Кстати, кто он? Мне просто любопытно знать, кто в нашем городе сочиняет сейчас на урду, — прибавила она, стараясь придать невинный вид своему подозрительному любопытству.

— Я бы на твоем месте не стал так им интересоваться, — морщась, отозвался брат. — Противная рожа!

— Да? — разочарованно протянула сестра. — А мне показалось…

— И не сомневайся, такого урода ты никогда не видала! — горячо проговорил Секандар. — Даже не знаю, как это возможно, ведь сестра у него — о-очень милая девушка.

— У него и сестра есть? И ты уже успел с ней познакомиться? — удивилась Фейруз.

— Ты же меня знаешь… — Секандар искоса взглянул в зеркало на стене, чтобы полюбоваться своим отражением. — Ни одна устоять не может. Думаю, она в меня уже влюблена!

Фейруз тяжело вздохнула. Ей казалось, что у нее в глазах растаяло в воздухе чудесное видение: ночь, Верона, юноша со шпагой…

— Он хоть высокий? — на всякий случай спросила она, едва сдерживая слезы.

— Ну, как тебе сказать? Довольно-таки рослый, — вынужден был согласиться брат. — Но что толку — он больше похож на носорога, чем на человека, особенно как подведет глаза сажей, как надует свои щеки — ну точно два барабана!

Голос Секандара достиг трагической высоты, он выкатил глаза, насупил брови и от избытка чувств даже приподнялся в кресле.

— Ой! — закрывая рот руками вскрикнула впечатлительная Фейруз. — Не надо больше!

— Что, испугалась? То-то же, — удовлетворенно проговорил Секандар и вернулся в кресло, сознавая, что сделал все возможное для счастья сестры.

Но она, как это ни странно, совсем не чувствовала себя счастливой, Более того, выглядела Фейруз довольно расстроенно — сидела, подперев кулачком подбородок, и шмыгала носом.

— И почему поэты так безобразны? — с горечью проговорила она. — Казалось бы, всю жизнь живут рядом с красотой, могли бы и сами… А кстати, кто же тогда тот, кто мне сейчас свистел?

— Еще один? — подскочил Секандар. — Тоже пишет стихи? О ком ты говоришь?

Девушка поняла, что попалась.

— Да там, — махнула она рукой в сторону своей комнаты. — Стоит себе под фонарем и книгу читает — можно подумать, ему больше негде.

— Проклятье!

Похоже, что честь сестры составляла для Секандара предмет особенной заботы в этот период его жизни, потому что он немедленно покинул свою комнату и, не взглянув даже на оставляемую без присмотра тарелку с печеньем, устремился в спальню Фейруз.

— Где он? — кричал Секандар, выбегая на балкон.

Фейруз влетела к себе следом за ним, ругая свою оплошность и обдумывая, что предпринять, чтобы помешать неизбежному кровопролитию. Однако через несколько секунд Секандар вернулся с балкона совершенно спокойным.

— Читает? — осторожно спросила Фейруз, стараясь выяснить, что все-таки происходит.

— Да нет, — равнодушно пожал плечами Секандар, отправляясь к себе. — Газету ест.

— Что-о?

Забыв о приличиях, Фейруз бросилась на балкон.

Секандар не соврал. Тот, кто стоял сейчас под фонарем, действительно жевал газету. Его позолоченные рога излучали в свете фонаря слабое сияние. Однако не всякий решился бы назвать его молодым, и уж тем более — человеком. Скорее, это был вол, нарядный, как свадебный гость: в вышитой шапочке, с яркими бусами на шее и красными пятнышками на лбу.

«Бедняжка — изголодался по свежим новостям!» — подумала Фейруз и, смеясь, вернулась в комнату.

Черный скорпион ревности ужалил Джахангира и отравил его сердце ядом, от которого не было спасения ни днем, ни ночью. Не в силах больше терпеть страшные муки, он решился на отчаянный поступок.