На следующий день дождь все-таки пошел. Это был не тот дождь, в ожидании которого тянутся к небу зеленые стрелы ржи и пшеницы, не тот дождь, тугими струями которого радостно умывает желтую морду подсолнух, и не тот, что веселит душу громом и синими молниями, – это был самый противный из тех дождей, что в нарымской стороне идут часто, подолгу и зряшно. Утром следующего дня из серых туч просто-напросто полились прерывистые и от этого пестрые струи, забарабанили мелкими капельками по крышам, и через час после начала дождь стал таким ровным и постоянным, словно шел не прерываясь испокон веков.

Участковый Анискин, вышедший в седьмом часу из дому, поглубже нахлобучил на голову капюшон зеленого военного плаща, стараясь ставить ноги на островки травы и тверди, меланхолично двинулся в сторону сельского Совета. Капельки монотонно постукивали по обтянутой спине, грязь чавкала под ногами. Шагал Анискин осторожно и так же осторожно думал: «В старину разводиться было куда как несподручно… Землю с бабой резать нельзя, на разведенке никто не оженится – спорченная… Да и некогда было разводиться – три дня пропустил, зимой оголодаешь…» Вот так, тихонечко и осторожно размышляя, участковый добрался до сельсоветского дома и, покачав головой, остановился возле него.

Ну, вот не было в деревне хуже дома, чем сельсоветская контора! Были и у некоторых мужиков плохонькие дома, но в каждом из таких то белели на крыше две-три новые доски, то свежинкой лежал фундамент или гордились новые рамы. У сельсоветского дома были кривые окна и двери, плетня и ворот не имелось, вместо кирпичной трубы торчали три дырявых ведра, вставленные одно в одно; стекла в сельсовете были латаные-перелатаные, возле окон не росло ни деревца, ни кустика, а на том месте, где дому полагался двор, стояла новая дощатая уборная с вечно открытой дверью.

Сердито постукивая каблуками кирзовых сапог сорок пятого размера, Анискин вошел в единственную комнату сельсовета, пожал руку председателю Кузьме Петровичу Коровину, помотал головой секретарю Анне Борисовне Сафоновой и громко сказал:

– Дождь-то этот, а! Не меньше как на неделю, а!

– Серьезный дождь, – ответил Кузьма Коровин и радостно улыбнулся. – Да ты присаживайся, Федор Иванович!

Участковый сел, прищурился и милицейскими глазами осмотрел комнату – два черных школьных стола, застеленных белесым от времени кумачом, на котором еще были видны следы белых лозунговых букв; коричневый шкаф без стекол, беленькие занавески, из тех больничных, что секретарь Анна Борисовна выпросила у фельдшера Якова Кирилловича, три табуретки – и все. Ничего больше в сельсовете не было, зато пахло мышами, сургучом, как на почте, и тем нежилым запахом пыли и слежавшихся бумаг, которыми пахнут учреждения.

– Так! – сказал участковый. – Эдак!

– Сама пол мою, – после паузы проговорила Анна Борисовна. – Уборщица тетя Поля болеет…

Рамы в сельсовете были одинарные, тонкие, как в южном доме, и поэтому в комнате шум мелкого дождя был слышен так отчетливо, точно под открытым небом. Водосточных труб на крыше, конечно, не имелось, и водяные потоки лились тонкими простынными полосами на голую землю и под гнилой фундамент дома. Шум дождя в кабинете поэтому стоял ровный, усыпляющий, как шелест деревьев, и Анискин вдруг зевнул в кулак и грустно прицыкнул зубом.

– Федор Иванович, а Федор Иванович, деревянную уборную видишь? – весело захохотав, спросил Кузьма Петрович. – Наблюдаешь вот ту уборную на четыре очка?

– Но.

– В ней весь мой бюджет! – ответил председатель сельсовета и опять раскатисто захохотал. – Весь сельсоветский бюджет я на уборную убил, так как в райисполкоме мне проходу не давали: «Как это ты живешь без туалетного узла?» Вот я и построил туалетный узел, а в него только я да…

– Кузьма Петрович, – краснея, перебила его Анна Борисовна, – Кузьма Петрович…

Председатель посмотрел на участкового, участковый – на председателя, и под монотонный шум дождя они разом захохотали. Смеялись они просторно и громко, от души и без всякого стеснения, так как участковый Анискин посмеяться любил, а что касается председателя сельсовета Кузьмы Петровича, то во всей деревне не было человека легче и смешливее его. Так в деревне и знали, что если среди дня на улице раздается звонкий, раскатистый хохот, то это смеется председатель сельсовета Кузьма Петрович Коровин.

– Ху-ху-ху! – гремел он, сгибаясь в спине и разводя руки. – Ох, ху-ху-ху… Туалетный узел… Ух, ху-ху-ху!

– Ха-ха-ха… – кудахтал участковый. – Ха-ха-ха…

Секретарь сельсовета Анна Борисовна не смеялась, а только надувала все еще красные щеки. Она была очень серьезной женщиной, без мужа воспитывала трех детей и всегда носила черный жакет из дешевого сукна; на белую полотняную блузку Анна Борисовна накладывала черный не то бантик, не то галстук и в самые жаркие дни носила темно-коричневые чулки и синие спортивные тапочки с резиновой полоской вместо ранта.

– Смеются как дети, – недоуменно сказала Анна Борисовна. – А ведь взрослые люди…

Но участковый и председатель сельсовета сразу остановиться не могли – похохотали еще с полминуточки и уж тогда перестали, хотя мелко подрагивали, отчего под участковым, который в это лето весил около ста пятнадцати килограммов, жалобно пели половицы.

– Ишь как нас прорвало, – пробормотал он, покосясь на Анну Борисовну. – Просто нет удержу… – После этого Анискин трижды покашлял, набычил шею и с придыханьем сказал: – А я ведь знаю, Кузьма Петрович, почему ты весело смеешься…

– Почему? – продолжая подрагивать от хохота, спросил председатель. – Ну-ка, скажи, Федор Иванович, ну-ка, скажи…

– Ты потому весело хохочешь, Кузьма Петрович, – ответил участковый, – что жизнь у тебя легкая, лентяйская… Ты, Кузьма Петрович, так же мало работаешь, как спорченная баба, Верка Косая… Вот почему.

– Правильно! – хохочущим голосом закричал Кузьма Петрович и вскочил с места, как подброшенный. – Ох, и умный же ты человек, Федор Иванович…

Председателю сельсовета Кузьме Петровичу Коровину было двадцать шесть лет, на его гимнастерке еще не выцвели следы ефрейторских погон – потому по щелястому полу он забегал быстро, в углах поворачивался лихо, стучал железными подковками сапог так громко, что не слышно было, как идет нудный дождь и стекают с крыши ленивые потоки воды.