— Подумаешь, всего лишь небольшой сувенир… И не заметишь при таком-то количестве янтаря. Вы правда первым напали на солдата?

— Да. Он ковырял штыком…

— Ладно, ладно! — нетерпеливо махнул рукой доктор Вендлер. — Мы проведем расследование. Для этого и существует военно-полевой суд.

— Военно-полевой суд? — протянул Вахтер. Боль в голове усилилась. Военно-полевой суд означает, что будет слушание дела и солдата наверняка оправдают, поскольку он оборонялся. О выломанном янтаре даже и не упомянут. — Это обязательно, герр доктор?

— Решение будет принимать генерал. — Доктор Вендлер снова взглянул на Яну и облокотился на изголовье кровати. — Как вы сюда попали, сестра?

— Из госпиталя. Из штаба позвонили и попросили помочь, — молниеносно отреагировала она. Яна подняла голову и посмотрела доктору Вендлеру в глаза холодно и бесстрастно. — Я приехала во дворец на велосипеде. Можете проверить, он прислонен к стене.

— Ну и ну! Как будто здесь недостаточно санитаров! В госпиталь с фронта поступают тяжелораненые, за которыми нужен тщательный уход, а кто-то вызывает сюда сестру, чтобы ухаживать за штатским! Идиоты!

— Обратитесь, пожалуйста, к генералу, герр полковник, — холодно сказала Яна. Её сердце бешено колотилось, но внешне она была спокойна. — Кто-то позвонил из штаба…

— Я это уже слышал. — Доктор Вендлер отодвинулся от стены. — Как долго вы пробудете во дворце, сестра?

— Пока во мне будут нуждаться.

— Как вас зовут?

— Яна Роговская.

— Звучит очень по-русски...

— Я родилась в Мазуре. Город Лык в Восточной Пруссии.

— Я знаю, где находится Мазур! — вскинулся доктор Вендлер. — Сражение у Мазурских озер. Гинденбург разгромил русскую армию… В 1914-ом, в Первую мировую. Яна Роговская, видимо, у вас есть пара капель русской крови.

— Ни капли. — И тут Яна сказала то, чего Вахтер от неё не ожидал. — У меня есть документ с генеалогическим древом. С 1680-го года. Мои предки были бранденбургскими поселенцами. Хотите посмотреть? Он у меня с собой…

— Спасибо! Спасибо! — Доктор Вендлер махнул рукой, еще раз кивнул Вахтеру и вышел, поскрипывая сапогами.

Вахтер некоторое время лежал не двигаясь, но потом сел в постели.

— Потрясающе! Кто тебе подсказал идею с документом о генеалогии?

— Пожалуйста, не вставайте, герр Вахтер. — Глаза Яны светились от радости. — Как-то я прочитала в «Правде», что немцы сходят с ума по родословным. Каждый хотел доказать, что он истинный ариец и в его семье никогда не было евреев. Я вдруг об этом вспомнила.

— Ты…. Извините… Вы чудесная девушка, Яна. И были бы еще чудеснее, если бы позволили мне встать и сходить в Янтарную комнату.

Через несколько минут он стоял уже в зале, опираясь на плечо Яны. От потрясения Вахтер потерял дар речи, на его глазах выступили слёзы. Во многих местах деревянные щиты были оторваны, в янтарных панелях зияли ужасные дыры, декоративные розетки и гирлянды отсутствовали — при виде такого у него разрывалось сердце. Но зал был пуст. Немецкие солдаты ушли. После них осталась лишь грязь на обивке кресел и кушеток, следы сапог на полу, куча бумажек, банок и бутылок, а на одной обнажённой женской фигурке из янтаря висела табличка с надписью «Руками не трогать!»

— Немецкий солдат ничего не разрушает… — тихо повторил Вахтер слова доктора Вендлера. — А мы всегда гордились своим немецким происхождением. Теперь мне стыдно.

Он потупился и закрыл глаза. Яна не мешала ему переживать эту боль и молча стояла рядом, стиснув зубы. Да и что тут скажешь? Идет война, а завоеватели во все времена вели себя одинаково.

Оба вздрогнули, когда за их спиной хлопнула дверь. Они тут же обернулись и увидели входящего в зал генерала фон Кортте. Тот окинул взглядом зал и разочарованно пожал плечами.

— Я к вам заходил, герр Вахтер, — сказал он, — но вас не оказалось в квартире. Я решил, что наверняка найду вас в Янтарной комнате, и оказался прав. Я знаю, что вы хотите сказать… хоть мне и неловко, но должен извиниться за моих солдат. Вам от этого легче не станет, выломанные куски уже не вернешь, четверых солдат ждет наказание, а в отношении остальных ничего не доказано… Война не обходится без потерь.

Генерал фон Кортте обошёл зал, внимательно рассматривая янтарные панели, фигурки, картины, гирлянды и снова подошёл к Михаилу Вахтеру и Яне Роговской.

— Я мало в этом смыслю, — сказал он. — Музеи всегда вызывали у меня отвращение. Коллекция мёртвых предметов… Я предпочитаю иметь дело с живыми людьми. Но теперь вижу: здесь находится бесценное сокровище. Это произведение искусства никого не оставит равнодушным. — Немного подумав, он добавил: — Как я вам уже говорил, в рейхе, кажется, с этим согласны.

— Что… что вы имеете в виду, герр генерал? — В голосе Вахтера послышались тревожные нотки. — Что вы узнали?

— Завтра к нам прибывают две специальные комиссии, спецотряд АА, как его называют в Министерстве иностранных дел, и люди из «специального штаба Розенберга». Все они искусствоведы, реставраторы, разбирающиеся в искусстве люди. Эксперты, одним словом. Почему все они устремились в Пушкин, причем именно в Екатерининский дворец?!

— Это простая загадка, герр генерал. — Вахтер сильнее опёрся на плечо Яны, почувствовав, как слабеют колени. — А мне что делать?

— Ничего.

— Это очень мало.

— Ничего другого вам предпринимать не следует, герр Вахтер.

Генерал фон Кортте вопросительно посмотрел на Яну. Медсестра из Красного Креста ухаживает за штатским… Кто позаботился о таком роскошном уходе? Но он не стал задавать вопросов, как и все остальные, для которых присутствие медсестры было обычным делом.

— Я могу чем-нибудь вам помочь?

— Не пускать во дворец спецотряды, герр генерал.

— Как вы себе это представляете? Мне об этом сообщил командующий 18-й армией, генерал-полковник фон Кюхлер. Я же не могу сказать генерал-полковнику: «Отправьте их обратно!»

— Почему не можете?

— Такой вопрос может задать только штатский. Во-первых, я не могу давать указания генерал-полковнику, а во-вторых, спецотряды не подчиняются армии, только своим министерствам. Я же не идиот, чтобы обращаться к Риббентропу или Розенбергу.

Генерал фон Кортте открыл дверь и собрался уходить. Но в резном, позолоченном дверном проёме он обернулся.

— Не делайте глупостей, — сказал он серьёзно. — Человека можно заменить, а такое сокровище — никогда. Не имеет значения, где оно будет находиться. Ваша семья длительное время образцово выполняла свои обязанности. Теперь в этом нет необходимости.

***

В ставке фюрера «Волчье логово» в Восточной Пруссии, близ Растенбурга, рейхсляйтер Мартин Борман, шеф партийной канцелярии и один из немногих доверенных людей Гитлера, готовился к обязательному обеду у фюрера.

Хотя Гитлер ел мало и преимущественно вегетарианскую пищу, это никоим образом не снижало ежедневной напряженности, предшествующей этому мероприятию. За столом Гитлер произносил бесконечные монологи с размышлениями о будущем, о своих целях и надеждах, о взглядах на искусство и науку, на стратегию и мировую политику, на экономику и национал-социалистическую правовую реформу, на внешнюю политику и архитектуру. Эти разговоры день за днём всё больше обнажали сущность фюрера, задумавшего изменить весь мир.

В этот день двадцать второго сентября 1941 года стало ясно, что Ленинград захватить не удастся и преимущественным направлением военных действий становится движение на Москву. Кольцо окружения замкнулось, началась блокада с целью заморить голодом полтора миллиона человек. Все лишние на этом участке фронта войска перебросили на московское направление, прежде всего Четвертую танковую группу генерала Хёйпера. В это решение не поверили ни Сталин, ни Жуков, посчитав его отвлекающим манёвром. Но когда Четвертая танковая группа появилась на севере Москвы, стало ясно, что немцы не будут штурмовать Ленинград, его жителям суждено умереть от голода.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: