Ординарец принёс на подносе кофе и печенье. Серебряные кофейники, изящный мейсенский фарфор, начищенные до блеска серебряные столовые приборы. Имущество императрицы Елизаветы… во дворце полно было такого добра.

Доктор Волтерс взял кофейную ложку и стал пристально ее разглядывать. Потом перевернул чашку вверх дном и увидел скрещенные мечи. Действительно, настоящий Мейсен.

— И кофейники сделаны лучшими петербургскими мастерами по серебру, — насмешливо произнес фон Хальдерберге и приставил к глазу монокль. — Принадлежали ещё царю Петру Великому.

«Это мы тоже заберём, — подумал Волтерс, не обращая внимания на замечание генерала. — Всё заберём: иконы, серебро, коллекции драгоценных камней, люстры из золота, хрусталя и драгоценных камней в роскошных залах. Ничего здесь не оставим. Мой дорогой генерал, я точно знаю, какое огромное богатство находится в Екатерининском дворце. Доктор Руннефельдт не знает этого, вот и хорошо.Несколько самых старых и лучших икон будут потом висеть в моём рабочем кабинете… И мне не будет стыдно».

Услышав слова генерала Хальденберге, он прервал приятные размышления и вернулся в реальность.

— Ординарец проводит вас к герру Вахтеру, — сказал тот.

— Кто такой Вахтер? — удивился доктор Руннефельдт.

— Один сумасшедший, — небрежно махнул рукой доктор Волтерс. — Он ждёт в Янтарной комнате... Уже больше двухсот лет, по его словам. Семейная традиция. Воображает себя ее хозяином. Можно не обращать на него внимания.

— Но всё же я хотел бы с ним познакомиться. — Доктор Руннефельдт поднялся и потушил сигарету в позолоченной пепельнице императора Александра II. — Возможно, он даст нам ценные советы.

— Советы? Служащий музея — все равно что лакей, — надменно заявил Волтерс.

— Я буду рад любому совету. Служащий музея иногда знает о вверенных ему сокровищах больше директора. У меня был один смотритель зала, который обнаружил подделку. Мы, солидные эксперты, приняли её за подлинник и уже собирались подписать акт экспертизы.

Они молча попрощались, фон Хальденберге на короткое время поднёс пальцы ко лбу — не то отдал честь, не то еще что-то. Жест был явно двусмысленным. Дожидаясь ординарца в коридоре, они не разговаривали.

В Янтарной комнате сидел пожилой мужчина. Ординарец молча развернулся и ушёл.

Доктор Руннефельдт протянул руку, а доктор Волтерс демонстративно подошел к открытой янтарной панели и стал ее рассматривать, насвистывая песенку: «Так мы живём, так мы живём, так мы живём всё время…»

— Вы и есть герр Вахтер, верно? — дружелюбно спросил доктор Руннефельдт. — Герр генерал рассказывал о вас. Вы неразлучны с Янтарной комнатой?

— Да, — кивнул Вахтер и поинтересовался: — А вы — доктор Руннефельдт?

— Да.

— Из СС?

— Нет. Почему?.. Ах, это. — Он посмотрел на свою форму. Я руководитель международного отдела государственного музея в Берлине. Фюрер дал мне особое поручение. Я не солдат и не офицер, и до этого не носил форму. Теперь мне придали облик офицера СС и сделали зондерфюрером. — Доктор Руннефельдт пожал плечами. — Только поэтому я в форме.

Доктор Волтерс засвистел громче. Неслыханное дело, возмущался он про себя. Дружеский разговор с каким-то служащим. И его поставили командовать мной, ротмистром! А этот Вахтер! Его проверяли? Кто его проверял? Где его личное дело? Этот субъект может без зазрения совести наговорить что угодно, а на самом деле окажется советским агентом! Двести двадцать пять лет на службе у русских… И за эти годы он сам не стал русским? Кто в это поверит? Если на этого человека нет личного дела, надо как следует ему врезать, и тогда он расскажет всю правду про своё прошлое! Может, когда мы узнаем, кто он такой, у нас глаза на лоб полезут!

— Вы хотите разобрать Янтарную комнату и увезти? — спросил Вахтер. Он немного успокоился. Раз это не офицер СС, может, он не заберет комнату как трофей и она не исчезнет бесследно.

— Да, — ответил доктор Руннефельдт. — Завтра и начнём. Мы разберём комнату на отдельные панели, упакуем в специально приготовленные ящики и перевезём в другое место. Для этого нам выделят восемнадцать грузовиков. — Доктор Руннефельдт посмотрел в спину доктора Волтерса, который всё ещё свистел. Теперь это был парадный марш. — Вы нам поможете, герр Вахтер? — спросил он громко.

— Если это необходимо...

— Если кто и знает Янтарную комнату, как самого себя, так это вы.

— Самого себя я знаю меньше всего, герр доктор.

— Вы правы. Многие в отношении самих себя совершенно слепы.

Это был выстрел в сторону доктора Волтерса. Он понял это сразу, стиснул губы, и свист превратился в шипение.

— И куда вы повезёте комнату? — спросил Вахтер безо всякой надежды.

Однако доктор Руннефельдт откровенно ответил:

— В Кёнигсберг.

Мозг Вахтера лихорадочно заработал. Кёнигсберг. Восточная Пруссия. Янтарная комната останется на востоке! Есть маленькая надежда… поехать в Кёнигсберг вместе с ней. Доктор Руннефельдт не такой человек, который сразу же откажет. С ним можно договориться. Его напряженные отношения с доктором Волтерсом могут оказаться дверцей в будущее.

— Потом, после победы, её разместят в самом большом в мире музее. — Доктор Руннефельдт сделал широкий жест руками. — Янтарная комната будет его основной частью. Музей, который фюрер построит в Линце, станет храмом искусства на тысячу лет…

— Я уже слышал об этом. Линц на Дунае, в Австрии.

— В Остмарке, мой дорогой Вахтер. Но этот нюанс вы не знаете. — Доктор Руннефельдт широко улыбнулся. — Ваша семья всё это время служила русским… Почему вы не обрусели?

— Таково было указание короля Фридриха Вильгельма I. Где бы ни оказалась Янтарная комната, при ней должен находиться Вахтер, который всегда должен оставаться немцем и заботиться о ней.

— И вы теперь последний из Вахтеров?

— Да, — ответил Вахтер после секундной паузы. — Да, герр доктор. Мне не удалось зачать ребёнка. Моя жена умерла очень рано. Я её очень любил и не захотел жениться снова. Я знаю, что совершил ошибку. За двести двадцать пять лет у всех Вахтеров были сыновья, и только я не выполнил указание короля.

Некоторое время он молчал, вспомнив о Николае, который в эту минуту, возможно, находится в Эрмитаже, в Ленинграде. Будет большим счастьем, если он переживет эту убийственную войну. А если нет… тогда он сейчас не соврал. Собрав всё мужество, Вахтер посмотрел доктору Руннефельдту в глаза. Добрые глаза, снова подумалось ему. Но форма офицера СС делает его опасным.

— И поэтому… поэтому у меня к вам просьба, — сказал Вахтер и глубоко вздохнул. — Как у последнего из Вахтеров… Может, я ещё пригожусь? Могу ли я сопровождать комнату в Кёнигсберг?

Доктор Волтерс повернулся на каблуках. Подошвы его сапог заскрипели по наборному паркету.

— Невозможно! — возмущенно рявкнул он. — Что этот человек о себе возомнил?! Пусть охраняет пустой дворец и гоняет здесь крыс, клопов и тараканов.

Он резко замолчал — ему стало ясно, что он совершил крупную и не предвещающую ничего хорошего ошибку.

Доктор Руннефельдт среагировал без промедления.

— Я буду о вас ходатайствовать, герр Вахтер, — сказал он. — Я отвечаю лишь за доставку комнаты в Кёнигсберг. А там всё решает доктор Финдлинг. Между нами — доктор Финдлинг очень приятный человек и прежде всего главный эксперт по янтарю.

— Я могу надеяться?

— Без надежды жизнь была бы бессмысленной.

— А вы… вы возьмёте меня в Кёнигсберг?

— Я ещё не знаю. — Доктор Руннефельдт положил руку на плечо Вахтеру. Этот жест можно было расценить, как молчаливое обещание. — Во всяком случае, приготовьтесь.

Сразу после этого разговора Вахтер вбежал в свою комнату, обнял и расцеловал Яну, и, как молодой и пылкий возлюбленный, закружил её по комнате, сияя от счастья.

— Я поеду с ней, доченька! — воскликнул он. — Поеду в Кёнигсберг… с моей комнатой… Я останусь при ней… пока Николай не вернётся с войны и у вас не родится сын. Возможно, даже лучше, что её увезут из дворца. Она будет спасена и не погибнет от бомб и снарядов. Яна, доченька, судьба нам благоволит!