Свою маленькую свиту мама остановила в нижней хоромине, куда и пригласили, по её приказу, дежурную верховую боярыню. Последней она объяснила, что боярышня Анастасия Романовна шлёт великому князю пояс, без которой, по книжным сказаниям, византийские цари и не приступали к обряду восхождения на престол. Хотя боярышня по своему мастерству могла почитаться на Руси первой золотошвеей, но всё же мама просила от её имени не осудить строго её сердечный дар, если в нём не всё окажется достойным царя всея Руси.
Вышедшая к маме боярыня отличалась завистливым нравом, но и она не могла не ахнуть от изумления, когда золотошвейные детишки развернули пояс. Орлята и ястреба, вышитые шемахинским шёлком, казались, несмотря на их миниатюрность, готовыми вспарить под небеса. Парили и херувимы. Львам не доставало только, чтобы они зарычали. По летописным сказаниям, такую чудную вещь изготовила в своё время царица Анна для Багрянородного, а Иоанн Васильевич, по преданиям, заверенным патриархом Иосифом, считал себя потомком царицы Анны, и Апокалипсис будто бы предвещал нарождение от неё царя, которому Господь вручит шестое царство.
В это время ко дворцовому подъезду прискакала конная группа с великим князем во главе. Мама опустилась на колени и преподнесла пояс.
— Приехали монахи греческие со Святой горы и остановились, как всегда, в нашей усадьбе, — объясняла мама тогда как Иоанн Васильевич с любопытством разглядывал преподнесённую ему вещь. — Узнав о предстоящих торжествах, они поведали, что при венчании на царство пояс имеет такое же значение, как и корона. Византийские василевсы, всходившие на трон не опоясавшись, всегда были несчастливы. Константин, сдавший Царьград туркам, пренебрёг старым обычаем, и оттого пострадало всё царство. Они, т. е. монахи, привезли с собой древний пояс, долго лежавший на гробе великого святителя, и готовы уступить его великому князю за малую цену. Моя Настя, осмотрев пояс, нашла в нём какой-то изъян и отчитала греков по-своему: «Не нужно-де нам торжковское изделие; у нас-де в Москве лучше изготовят». После этого греки больше о поясе не вымолвили ни слова. С того часа Настя три дня постилась и молилась на свои пяльцы, да как принялась за вышивку, так вот сам, Государь, оцени её усердие.
— Чем же отблагодарить твою доченьку? Впрочем, завтра сам увижу её на торжестве...
— Она не будет.
— Почему?
— Не звана, Государь. Сестрица её, княгиня Анна Романовна звана, а она не удостоена.
— За эту выходку поплатится мне князь Шуйский! Позвать его сюда.
— Почему не звано семейство Захарьиных на завтрашний праздник?
Князь Шуйский очень смутился, не мог же он оправдаться тем, что запамятовал.
— Государь, ты повелел звать только истинно боярские семьи, а главой у Захарьиных состоит окольничий.
— Ты, князь Шуйский, лжёшь и не краснеешь. Знай, что твоё своеволие надо мной окончилось. Позвать сюда дьяка Шестопалова.
Дьяк Шестопалов ютился в какой-то дворцовой каморке и во всякую минуту, по зову, мог явиться с чернильницей на боку и с пером за ухом. На груди под епанчой у него была в запасе стопка привезённых из-за границы папирусов.
— Пиши! — диктовал ему великий князь. — Повелеваю приказу разрядных дел окольничьего Захарьина писать и именовать отныне боярином и оставить ему место выше князя Шуйского.
— Это, Государь великий, ты не по закону! — вставил своё князь Шуйский, — мой род... да к тому же окольничий Захарьин-Юрьев давно скончался.
— И мёртвого произведу в бояре! Пиши! Половину вотчин, пожалованных мной князю Шуйскому, передать от него в род умершего боярина Захарьина... Ты, мама, видела и слышала, что я сказал. Поторопись домой и передай боярышне Анастасии Романовне, чтобы она непременно участвовала в завтрашнем торжестве. В храме привратники проведут её на хоры. А пока прощайте, мне тоже нужен отдых.
Было видно, что Иоанн Васильевич доволен своими сегодняшними распоряжениями. Особенно тешило его душу то, что он так властно и решительно сбил спесь с князя Шуйского. Взяв пояс в свою опочивальню, он предался молитве по чёткам, которых у его божниц красовался целый набор. Приятны были и его сновидения накануне торжества: ему виделись многие тысячи преклонённых голов, море златотканых одежд духовного сословия, тучи фимиама и груды папирусных листов с поздравлениями иноземных властелинов, приславших к празднеству своих послов. Про немцев и говорить нечего, они были соседями, а вот подалее — английская королева, испанцы, голландцы, шведы — все добивались чести присутствовать при венчании первого русского царя. И всё-таки великокняжеский двор очень печалился. Через проезжих греков была выписана из Царьграда книга царского венчания греческих царей. Книга эта была доставлена значительно позже, уже ко времени воцарения Фёдора Иоанновича.
Печалился и митрополит, требовавший из Италии малое количество мира от мироточивых костей святителя, который покоился в Баре. Это требование, несмотря на посулы больших денег, тоже не было исполнено вовремя.
Поэтому митрополит, явившийся в храм Успения значительно ранее виновника торжества, осмотрев всё, что требовалось при короновании, распорядился убрать приготовленный сосуд — кробийцу — для священного мира. Всё прочее оказалось в порядке. Сидение для него — митрополита и трон Иоанна III для венценосца были поставлены рядом.
На столах были разложены доставленные из казённого двора: золотое блюдо с животворящим крестом, цепь, скипетр и держава. Держава была, также времён Мономаха.
Москва пробудилась в этот день под неумолкавший звон колоколов. Вообще картиной шествия во храме удовлетворилось бы и величайшее честолюбие. Виновник торжества отправился из дворца в сопровождении бояр, окольничьих, думских людей, стольников, стряпчих, дворян и детей боярских. Стрельцы построились в две линии и надёжно ограждали царский путь. Духовник шёл впереди всех и окроплял святой водой путь, с которого перед тем. рынды и боярские дети убрали всякую подозрительную пушинку.
При входе в собор духовный чин встретил Иоанна Васильевича со святой водой, после чего он занял своё обыкновенное место, но по окончании молебна митрополит возвёл его с обыкновенного места на чертожное, где он и занял царское сиденье. По правую сторону от него стали бояре, а по левой расположились соборные старцы.
После обмена благожелательными речами митрополит поднёс всё ещё великому князю венец с речением: «Прими, государь, высшую славу — венец царствия на главу свою, венец был на главе предка твоего Владимира Мономаха. Да процветёт от твоего корня величие всего твоего государства». Затем были возложены на Иоанна Васильевича, отныне уже царя, крест от животворящего древа, цепь и вручён ему скипетр. Держава введена в регалию венчания на царство только при венчании Бориса Годунова.
Вместе с нововенчанным ликовала и вся Москва. Отныне Москва — столица всей Руси и Царьград, откуда чуть не указы шли от патриархов, принуждён будет умерить свою гордость.
По возвращении во дворец среди раздвинувшейся и ликовавшей толпы, нововенчанный был на первых же ступенях крыльца осыпан князем Шуйским золотым дождём; поступком этим он надеялся загладить свои прегрешения, а их набралось достаточно, чтобы не утихал гнев царский. Верховая боярыня Турунтай-Пронская высыпала к ногам царя целую казну из золотых монет, но всё же Иоанн Васильевич ощутил наибольшее удовольствие, когда его встретила боярышня Анастасия Романовна дождём из хмеля и зерна. Она решилась на этот поступок по указанию полюбившей её верховой боярыни.
Торжество завершилось во дворце царским застольем, а для народа были поставлены бочки крепкой браги и сладкого мёда. Царский стол, за которым распорядитель не нашёл места для женского пола, ознаменовался тем, что поданного царю лебедя он приказал разделить на две половины, и одну из них доставить в дом князя Сицкого и там вручить, боярышне Анастасии Романовне. Блюдо велено было взять из Казённого Дома и при том не какое-нибудь, а изукрашенное яхонтами и лалами. Кроме того, из Казённого же Дома доставили боярышне рукомойник, осыпанный бирюзой, обладавшей, как было известно, особой силой возбуждать любовь в сердцах дев.