— В романе "Горячий снег" — боль и страдание простого русского солдата, борьба за человека как символ самой жизни на земле. Благодаря тому, что роман был экранизирован и по нему поставили во многих театрах спектакли, я считаю, три поколения россиян сохранили в себе чувство патриотизма, и Россия продолжает придерживаться исконных национальных устоев.

— Спасибо за добрые слова, — смутился Юрий Васильевич. — По большому счету, мои книги — это дань памяти тем солдатам, которые погибли за Отечество и свободу. Жаль, что эти высокие понятия истрепали донельзя. Поражает, с какой легкостью ряд деятелей культуры отказались от прежних идеалов, взявшись проповедовать низменное, отвратное, пагубное. Видимо, на то были веские причины: и личного характера, и внешнего. Не хочется даже говорить о мерзостях! Это — как болезнь.

— Об этих "вывихах" вы довольно обстоятельно написали в романах "Тишина", "Берег", "Непротивление", где сплетены воедино злободневные и вечные вопросы бытия. Но идеал ведь так и не найден?

По лицу Бондарева пробежала легкая усмешка:

— Если бы идеал нашли, то тогда оказались бы бессмысленны и театр, и кино, и поэзия, и проза. Вообще — искусство. Вся жизнь — стремление к некой высшей цели. Можно назвать — идеалу. Хотя некоторые наши "революционеры" никогда не признавали и не признают слов "идея", "идеология", "идеал", не понимая, что сама жизнь — это и есть идея. Поэтому хвастать тем, что я, дескать, не служу никакой идее — означает, что не служу никому, даже себе. Сам человек — это есть Великая идея на этой земле.

— Может, вы излишне требовательны? — пытаюсь возразить собеседнику. — В тех же романах "Выбор", "Игра", "Искушение" показываете своих героев в обстоятельствах, будто они перед Высшим судом совести. Почему же в обыденной-то жизни забываем о Страшном суде?

— Простите, может быть, отвечу резко. — Бондарев весь напрягся, поднялся с кресла и заходил взволнованно взад и вперед по комнате. — Литература сама по себе изменить материальный мир не в состоянии! Она лишь способна повлиять на взгляды людей, отношение их к жизни. После того, что было написано и Шекспиром, и Сервантесом, и Толстым, и Достоевским, и Чеховым о проблемах этого мира, казалось бы, все пороки и страхи должны были исчезнуть, а они существуют. И всё же отношение к миру части читающей публики, конечно, изменилось. Особенно в России, поскольку у нас слово исторически играло и играет огромную роль. Это — фундамент всего. Если хотите, и Веры.

— В одной из своих миниатюр "Мгновения", вы пишете, что за один миг можно потерять себя как личность. Слишком много искушений ныне, и русскому человеку ничего не остается иного, как полагаться только на себя, собственные силы.

— Так было всегда. Да и в Библии сказано: "Спасись сам и спасутся тысячи вокруг тебя".

В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ БОНДАРЕВА проскальзывает одна и та же мысль: почему ложь часто заслоняет правду? И отчего порядочные люди проигрывают прохиндеям? Несколько лет назад возник конфликт в Международном сообществе писательских союзов. Сместили с поста председателя Сергея Михалкова и избрали на эту должность Юрия Бондарева. Не тут-то было! Начались какие-то проверки, наезды, провокации. Дошло до того, что "Дом Ростовых" взяли штурмом омоновцы. У парадного входа толпилась группа литераторов — в основном сторонников баснописца (поддерживали ОМОН). Хотя некоторые из них незадолго до этого клялись в верности Бондареву. На улице было зябко, неуютно. Спросил одного из стоявших:

— Кто в здании?

— Михалков и Бондарев, — ответил он. — Беседуют в окружении прокуроров и милиционеров…

Тускло светились в сумраке высокие окна. И подумалось: "Два патриарха русской литературы сидят друг против друга и спорят о суетном. А ведь вся эта заварушка не стоит и выеденного яйца".

Непостижимо: о существовании великого русского писателя-фронтовика власти вроде как забыли! Живет себе тихонько в уединении и пускай, мол, молча доживает век. Уж очень Бондарев неудобен: говорит жгучую правду, неподкупен. Липовые звезды меркнут перед талантом классика мировой литературы. Рядом-то некого поставить. Его книги переведены на 85 языков. На Западе прекрасно понимают, какой это мощный писатель. Но в шорт-листы Нобелевского комитета, отбирающего очередных лауреатов на премию в области литературы, фамилию Бондарева никогда не вносили. И вряд ли внесут.

Но не это печалит. Россия перестала быть читающей страной. Социологические опросы показывают: 95 процентов старшеклассников не способны воспринимать художественные тексты. Так низко пала наша культура! Дух нации подорван. В войну Сталин вернул народу великих полководцев Суворова, Кутузова, Ушакова, Нахимова, Багратиона, учредив ордена их имени. Придет время, вернутся к читателям и великие книги Юрия Бондарева, очищающие души, несущие добро и свет.

И ВНОВЬ СТОИМ У ВОРОТ. В сухощавой, слегка сутулой фигуре Бондарева — что-то щемящее, грустное. Годы. Завожу разговор о прекрасных женских образах в его произведениях, и лицо Юрия Васильевича светлеет, в зрачках вспыхивают веселые искорки:

— Мужчина, потерявший интерес к женщине, теряет самого себя, — говорит он твердо, — меняется и характер и привычки — пропадает интерес ко всему. Героини моих романов очень разные. Господь создал женщину для любви, и это великая тайна, постичь которую способен далеко не каждый. Я чувствовал себя хорошо до семидесяти пяти лет. Даже до семидесяти шести! Но потом сдал. А в душе столько нерастраченных чувств! Вот опять весна. Всегда ждал конца февраля, когда небо станет синим, а воздух особенно будоражащим. К февралю завершал все свои романы и как-то преображался душой.

Он пожал мне руку, и мы расстались. Возвращаясь в Москву, всю дорогу думал о нашем разговоре. Вот ведь как бывает в жизни: простой москворецкий паренек и классик вселенской литературы. "Почему Бондарев поправился? Какая разница между семьюдесятью пятью и семьюдесятью шестью годами? Потом дошло: любовь мужчины — это ведь тоже величайшая тайна".

Материал подготовил Александр Арцибашев

Акции протеста, голодовки происходят ежедневно в крупных и мелких городах. Село безмолвствует. Последний всплеск деревенских бунтов пришелся на время развала колхозов. Период безысходности на земле закончился. И сейчас уже фермеры поднимают головы. Кризисные тревоги подпитываются весенним возбуждением. На сходках и съездах вольных земледельцев крик: "коммерсанты с асфальта", спасая от кризиса личные капиталы, бешено скупают паи у единоличников. Окольцовывают, блокируют своими мертвыми гектарами родящие земли крестьян. Более 200 фермеров на съезде в Алтайском аграрном университете выдвинули местным властям требование: не превращать землю в кубышку! Чуя беду, припадают к земле-матушке.

В Подмосковье межуют крупные площади, переключаются в распродажах с опта на розницу: активизировались владельцы "мелкого" капитала в 1-3 миллиона рублей. Спешат "инвестировать", а на самом деле спасаются от девальвации. Лет через пять перепродадут с выгодой или, по крайней мере, без потерь.

Такие времена настали, что земельный продукт на рынке становится востребованным уже не гектарами, даже не сотками, а квадратными метрами. В деревне Юрлово, что под Бронницами, тяжба между двумя соседями из-за 140 квадратных метров земли. Уже за колья хватаются. Как не вспомнить Дубровского. Там тоже разбой на большой дороге свое начало взял от неправого межевания.

Забастовщики в Балаково, вроде бы городские жители, рабочий класс, а и те, покричав у здания заводской администрации, расходятся по домам с мыслью: цветники, клумбы на дачном участке придется нынче перепахать под огород.

И в Химках в самом разгаре война за землю. Вознамерились власти прорубить просеку для дороги Москва- Питер по местной роще — восстал народ. Тоже, казалось бы, интеллигенции, рабочему классу какое дело до того, что произрастает из земли, а взбунтовались не на шутку. Причина, по-моему, еще и в том, что эта самая интеллигенция и рабочий класс только во втором поколении таковыми себя считают. А на 99% они люди деревенские, крестьяне. У них обостренное чувство земли. Это ведь сплошь и рядом случалось прежде. Общинные выпасы помещик оттяпает — бунт. Начнет рубить кедровую рощу — красного петуха ему под стреху. Крестьянин, он только до поры до времени смирный.