То был минутный порыв. Затмение. И оно не повторится. Он больше не совершит подобной ошибки.

Но сейчас, стоило ему увидеть эту брошенную, забытую на полу розу, на него снова нахлынули чувства, которые он старался вытравить из себя.

Он вновь испытывал вину и раскаяние. Она пробуждала в нем нежность и желание. Он жалел ее, более того – он страдал вместе с нею. Ее глаза, полные слез и мольбы, заставляли его сердце сжиматься от боли.

Макс, пожалуйста, помоги мне. Я не хочу умирать.

Он оторвал взгляд от увядшего цветка и посмотрел на нее. Она спала, беззащитная и трогательная. Помоги мне. Черт бы ее побрал. Почему она просит его об этом? Можно подумать, что некто, хорошо знавший его, снабдил ее подробнейшим его жизнеописанием, и она, ознакомясь с ним, выбрала тот единственный путь, что прямиком ведет к его сердцу.

Уж кто-кто, а он знает, что такое страх перед неизвестностью. Страх смерти. Видит Бог, он познал его.

За время его болезни случались дни, когда каждый его вздох казался ему последним, когда отчаяние захлестывало его и он молил о том же. Помогите, не дайте мне умереть, я не хочу умирать.

Все то время рядом с ним были любящие родные. И они помогли ему. Никогда, даже в самые тяжкие минуты, он не чувствовал себя...

Брошенным и одиноким.

Эти слова не выходили у него из головы, так же как стоял перед глазами ее взгляд, полный ужаса и отчаяния. И как бы он ни старался, он уже не сможет забыть их. Словно железные крючья вонзились они в его сердце, заставляя его содрогаться от боли.

Помрачнев, он поднял розу, сам не зная для чего. Ему просто не хотелось оставлять ее на полу.

Собрав платья, он направился к двери, но, проходя мимо кровати, остановился. Он вдруг понял, для чего ему нужен был этот белый цветок. Он знал, как поступить с ним.

Хотя, если он положит его рядом с ней, она догадается, что он заходил в ее комнату, пока она спала.

Впрочем, тут же успокоил он себя: об истинной цели его визита она не узнает. Пусть думает, что он, как любящий и нежный муж, заходил удостовериться, что она заснула, и в знак того, что он всегда рядом, положил ей на кровать цветок. Это будет лишним подтверждением его любви и заботы.

Он выиграет дополнительное очко, сказал он себе.

И положил розу на подушку.

На мгновение он застыл, завороженно глядя на нее.

Затем повернулся и вышел, тихо притворив за собой дверь, а после секундного раздумья запер ее. Охапку платьев он свалил в своем шкафу, где уже была порядочная куча всевозможных женских тряпок и туфель, не пришедшихся Мари по размеру. Завтра он избавится от них.

В руке у него оставался только ключ от двери, разделяющей их комнаты. Он прошел к камину, достал с полки лаковую шкатулку, расписанную в китайском вкусе, опустил в нее ключ, но затем, немного подумав, вынул его и решительно направился к двери.

Осмотрев дверь, он спрятал ключ за наличник. Подальше, чтобы не видеть его.

Нет, так тоже не годится.

Он снова вынул его. Этот маленький ключик жег ему ладонь. Подыскать для него укромное место труда не составило бы, если бы, конечно, он знал, кого он хочет запереть – Мари или... себя.

Он раздраженно оглядел комнату. Размерами она ничем не отличалась от ее спальни, но была убрана в ослепительные красно-золотистые тона, милые сердцу каждого француза.

Он прошел к конторке в углу, на которой игриво поблескивала золоченая чернильница, выполненная в виде фигурки Дианы – само воплощение французской чрезмерности, – и открыл колчан, в котором богиня-охотница должна была бы держать свои стрелы. Стрел там не оказалось, как не оказалось и чернил, и тогда он опустил туда ключ.

Покончив с этим, он некоторое время задумчиво смотрел на статуэтку, а потом, стряхнув с себя оцепенение, нервно провел пятерней по волосам. Он понимал, что лучше всего сейчас лечь спать. Однако, если два часа назад все его тело ныло от усталости, то сейчас он чувствовал, что в нем бурлит какая-то нездоровая, беспокойная энергия.

Он подошел к ночному столику, на который дворецкий предусмотрительно поставил бокал и целых три графина с ликерами, – видимо, чтобы было из чего выбирать. Но он никогда не увлекался алкоголем. Алкоголь притупляет сознание, а он любит мыслить ясно и четко.

Именно поэтому он предпочел бы держаться подальше от этой кареглазой особы. Даже зеленый змий вряд ли смог бы так взбудоражить его, как это удалось его очаровательной пленнице.

Он тряхнул головой, потер глаза и, вздохнув, решил ложиться. Провалиться в сон и не думать о ней.

Перед тем как снять сапоги, он вытащил из-за правого голенища пистоль и положил ее под подушку. Его губы скривились в усмешке. Если уж эта вещица напугала Мари, то что сказала бы она, кабы увидела спрятанную в ящике его стола двустволку? Наверное, пришла бы в ужас. Не говоря уж о стальных ножах – больших и маленьких, зачехленными спрятанных в потайных карманах в подкладке его жилета. Или о скромных взрывных устройствах и прочих орудиях его нынешнего ремесла, которыми снабдили его Вульф с Флемингом и которые пока уютно покоятся в запертом саквояже, что стоит в у него в шкафу.

Он снял жилет, вынул один за другим все ножи и сложил их в ящик, где лежала двустволка. Очки, вытащенные из правого кармана, он положил поверх книга на ночной столик.

Он ломал голову над тем, что ответить Мари, если она вдруг спросит, почему он запер обе двери в ее комнату. Не запри он наружную дверь, ему пришлось бы провести ночь рядом с ней.

А это решительно невозможно.

Хватит того, что он оплошал, поцеловав ее, недовольно подумал Макс, вешая жилет в шкаф. Эта девушка, похоже, обладает удивительной силой, если от одного взмаха ее черных ресниц он теряет голову и не может совладать с собой. Само ее присутствие пробуждает в нем пылкие, мучительные желания.

И сейчас, после того как он испытал вкус ее губ, он уже не мог обуздать свое воображение. А оно разыгралось не на шутку, назойливо предлагая ему образ этой женщины, его врага, обнаженной и в его постели. Он снова видел ее темные мерцающие глаза, ощущал ее мягкие губы, приоткрытые для поцелуя.

Его плоть незамедлительно и весьма убедительно отреагировала на этот образ, и Макс, рассердившись, отогнал его от себя, быстро стянул через голову рубаху и зашвырнул ее на полку. Нужно следовать не зову плоти, а духа. Он всегда придерживался этого принципа. Однако он не мог не признать, что никакая женщина не захватывала его так, как эта. Она подчинила себе все его мысли, его волю.