"Провезу, - думает Христо, - тайком провезу. И продадут верные люди".

Не ждал Христо, сорвался ночью и побежал парусом домой. На пятую ночь прокрался к берегу. Тихая ночь стояла на море. Черная вода дышит - издалека идет усталая зыбь, с того берега.

Свистнул Христо тихонько пять раз и подползла к нему шлюпка. Черные греки-дангалаки сидят. Чернее ночи. Перекатил им Христо четыре бочки, а они ему от себя рыбы насыпали полфелюги. Как серебра налили камсы-азовки.

- Ну, - говорит Христо, - завтра деньги приготовьте, разбойники.

- Хоть нынче ночью, господин, - шепчут дангалаки. - Верный твой товар.

- А кинжал мой вернее, - и вынул свой турецкий кинжал.

И вот горит мутным светом в темной ночи кинжал, змеится по воде серебряный блеск. Христо чуть его из рук не выпустил.

- Айя, метера! - говорят дангалаки. - На сейчас тебе деньги, - и стали разматывать пояса.

"Святое мое дело! - думает Христо. - Некого мне бояться, некого мне бояться", - и пошел к красному маяку.

XVIII

Фира сидит на фелюге, торгует камсой, глупая баба.

- Не дорожись, - говорит Христо, - дорвалась дура до рыбы.

Хорош ветерок, дует прямо в море. И вот уже вечер ползет на землю.

Можно ли греку - а, диаволос! - терпеть бабьи штуки?

"Слетаю еще, еще слетаю, - думает Христо. - Весь Трапезунд, всю Турцию привезу домой; со всех мечетей ковры сорву; набью денег полный дом и все куплю! Весь Крым, с Балаклавой и с Севастополем!"

- Скорей ты, баба, давай остатки даром!

И вот белая борода на пристани. Стоит старик и красными глазками хлопает. Стоит старый дьявол, что-то шепчет здоровому хохлу на ухо. Что-то вертит в костлявых пальцах. И показалось Христо, что щурится еврей на камсу, на фелюгу одним глазом.

"Не даст он мне жизни! - думает Христо. - Стал мне старый черт на дороге".

Что, грек не знает, как тарарам сделать?

- Что?! - орет Христо, - что ты говоришь?

А еврей не смотрит - шепчет хохлу в ухо.

- Что тебе, собачья душа, надо? - и зашагал Христо по доске на берег.

"Пхну в воду старого черта, - думает Христо, - за него ответа не будет. Его ветром валит". И тискается Христо к еврею.

А старик держит в руке перстень, тычет на него хохлу пальцем. Горит как кровь на перстне красный камень.

- Ты что? - наступает на старика Христо: узнал Христо турецкий перстень.

- Колечко человек торгует, - шепчет еврей, пятится.

Толкнул его Христо, как бумажный опрокинулся старик, а кольцо упало в море. Бросились люди подымать старика.

- Что ты, сдурел? - кричат греку.

А Христо на фелюгу, тискается меж людей.

- Зачем не зарыл могилы? Бросил там руку! На мертвой руке это кольцо блестело!

- А, проклятое племя! Семя Иудино! - бормочет Христо.

- Да, - говорит сосед, - этот глянет - молоко киснет.

Рассердился Христо, выкинул камсу в море.

- Фира! Иди домой! - кричит. - Нечего тут бабам делать! Живо!

Фиру в спину толкнул. Завизжал Филос: ногой его в зад стал колотить Христо. Обрезал канат, обрезал якорь, и в море.

Один Христо в море, не взял и собаки, думает: зачем старик бросил в море перстень? Кто его там подымет!

- Э! Когда высохнет море, пускай берут свой перстень каменные турки! Ничего не сделал ни кинжал, ни перстень - один Христо да лопата. Трелля! Святое мое дело.

XIX

Набрал Христо двенадцать бочек платков, ковров и целый бочонок масла розового.

"Отдам масло в собор, - думает Христо, - и буду святой человек".

Вот уж третья ночь. Низкое небо стояло и стал ветер. Повисли паруса. Одно море кругом, и один Христо среди моря. И вот пошла зыбь с востока видно, там работает ветер. Слепые зыбины ходят. Чуть по гребешкам всплескивают. И показалось греку, что ищет слепая зыбь фелюгу, щупает гребешками. Тронет фелюгу, обшарит, как слепой, и покатит дальше. Сидит Христо, руль держит, сжался, съежился, а фелюга болтает обвисшими парусами и нет ходу.

Огляделся Христо и никого не видать, только черно стало с востока. Идет ветер - левант. Двинул ветер в паруса, и понеслась фелюга, как с испугу. Оскалилась зыбь, пошла белыми гребнями. Бьет в фелюгу, бросается в паруса.

"Нашла меня, нашла? - думает Христо. - Выноси, фелюга!"

А еще полморя впереди.

Темно стало, и рванул шторм от леванта. Сидит Христо, вцепился в руль и уж не уворачивается от зыби - неси, неси, фелюга! Увидать бы наутро свой берег. Воет ветер в снастях. Остановится черная зыбь над Христо, постоит и разорвется белым гребнем, рухнет на палубу. Мокрый Христо сидит и уж не оглядывается на зыбь. Вдруг слышит сквозь вой, сквозь рев - шум идет от леванта: будто небо оборвалось и метет подолом по морю.

Повернулся грек, глянул тайком из-под козырька, и показалось, будто облако несется на него, сбоку, с леванта. Не мог глаз оторвать, держался за руль и не знал, куда свернуть. Ближе серое облако. Паруса! Обмер Христо узнал паруса.

- Элчан-Кайя!

Элчан-Кайя идет на каменных парусах, уходят мачты в черное небо и белой пеной режет надвое море.

Вьется фелюга меж зыбей, но уж полнеба закрыл Элчан-Кайя, прямо на Христо идет.

Крикнуть не мог Христо и шепчет без звука:

- Аман! Аман!

И прошел каменный корабль по фелюге, а сам растаял в шторме, в черном небе.