- Есть! - воскликнул он.

Все вскочили на ноги. Двадцать шесть рук и сто тридцать пальцев вцепились в камень.

Сержант в волнении встал и направил на тайник свой мощный фонарь.

Исцарапанными в кровь пальцами плита наконец была вынута. За плитой оказалась зияющая дыра. А в дыре...

Сержант сунул фонарь внутрь, оглядел углубление... Ничего. Решительно ничего...

Нет, что-то есть! Он нащупал какой-то изъеденный ржавчиной металлический предмет. Достал. Династронавты затаив дыхание не сводили с него глаз.

Это была обыкновенная металлическая табакерка, основательно изъеденная временем. С трудом удалось её открыть. Внутри - пожелтевший листок. Сержант развернул его. Как ни пытался он унять дрожь, руки всё-таки дрожали и бумага тихонько шуршала. С первого взгляда он всё понял...

- Ребята! - еле шевеля пересохшими от волнения губами, проговорил он. Прочесть вам, что тут написано?

Династронавты молча сгрудились вокруг него. Три фонарика осветили бумагу, которую сержант держал в руках. Громко колотились взволнованные сердца.

Вокруг было темным-темно, только жёлтый лист бумаги светился, точно огонёк в ночи. Этот листок был голосом из прошлого...

Люди будущего! Мы не знаем, дойдёт ли до вас наше письмо. Может быть, оно останется навсегда замурованным в этой стене. Но если вы его найдёте, знайте: мы умираем ради вас.

Четверо суток мы были тут погребены заживо. Нас четверо - трое мужчин и одна женщина. Без пищи, без воды... У нас осталось пять патронов, последние, мы оставили их для себя...

Позавчера Веселин сделал попытку пробиться через полицейский кордон, чтобы добыть нам воды. Его убили.

Вчера Стефан вскарабкался по стене колодца. Его убили очередью из пулемёта.

Нас осталось двое: Мария и я. Мы любим друг друга, но нам не быть вместе: скоро смерть.

Два часа назад пустили газ. Он медленно, неумолимо ползёт сюда, поднимаясь всё выше и выше. Мы задыхаемся, лёгкие готовы разорваться. Хотели подойти к колодцу, но сверху швырнули гранаты. Вернулись снова сюда, на эту площадку, где ещё есть немного воздуха.

Мария в бреду, она захлёбывается в мучительном кашле. Газ проникает в лёгкие. Батарейка скоро сядет. Фонарь еле светит. Голова у меня кружится. Внутри всё горит. Мария умоляет застрелить её, прекратить мучения... Но я не в силах направить на неё пистолет. Я не могу убить свою любимую. Лучше умрём с нею вместе в открытом бою...

Я дал Марии последний глоток воды, хранившийся в фляжке. Она заставила себя подняться, и мы идём... Надо спешить, пока газ не дошёл до свода и мы ещё держимся на ногах...

Люди! Через несколько минут мы погибнем. Но мы не боимся смерти. И ни о чём не жалеем, потому что знаем, что умираем за вас, за свободу, за будущее, за детей, которых нам с Марией растить не довелось... Даже если вы никогда не увидите этого письма, мы знаем, что вы, люди будущего, не измените нашему делу, что вы продолжите его и будете бороться, как боролись мы, до тех пор, пока на земле не останется ни угнетённых, ни угнетателей!

Люди будущего! Мы умираем, но наши руки чисты!

Пусть и ваши руки всегда будут чистыми! Мы уходим.

Симеон. София, водосточный канал, 29 марта 1943 года.

Вокруг была кромешная тьма, и только заветный листок светился в ночи, точно факел...

13. ЧИСТЫЕ РУКИ.

Письмо Симеона Бесстрашного произвело на династронавтов огромное впечатление. Долгие часы и дни оно было предметом самых горячих обсуждений. Ребятам становилось всё яснее: если они хотят стать достойными продолжателями дела Бесстрашного и бороться за свободу, надо, чтобы их руки тоже были без пятнышка.

Поначалу Кынчо думал, что иметь "чистые руки" - это лишь значит каждый раз мыть руки перед едой, а он терпеть не мог воды и мыла. Но Майор Димчо ему растолковал, что "чистые руки" в том смысле, как понимал это Симеон Бесстрашный, означают чистые чувства в сердце и чистые помыслы в голове, другими словами - чистую совесть.

- Майор, - спросил Кынчо, - как ты думаешь, а у меня чистые руки?

- Не знаю. Много ты врал в последнее время?

- Нет.

- А красть - ничего не крал?

Кынчо призадумался. Потом повёл Майора за сарай. Оглянулся по сторонам, стал разрывать землю руками и вырыл изумительный, сверкающий ятаган с вычеканенными на рукояти цифрами "1874".

- Ух, хорош! - воскликнул Майор. - Откуда он у тебя?

- Папин, - уклончиво ответил Кынчо. - Для экспедиции взял.

- А отец знает?

- Нет.

Майор подумал и сказал:

- Ну ничего, это ведь для борьбы против империалистов. А обращаться ты с ним умеешь? Раз-раз! - Он взмахнул ятаганом, и тот со свистом разрезал воздух. - Сто очков за такую штуку, это уж точно!

- Димчо, - снова спросил Кынчо, ещё больше раскрыв большие свои глаза, чистые у меня руки?

- Ну конечно! - ответил командир Красной бригады.

Они отнесли ятаган на базу.

С материально-технической стороны бригады были, можно сказать, почти готовы к отъезду. Всего запасено вдоволь: и продовольствия, и всякого снаряжения, в том числе нейлоновых чулок, американских сигарет, французских духов и трубочек с белым порошком. Радиопередатчики тоже были готовы, недоставало лишь микрофонов. С оружием дело обстояло хуже: кроме браунинга без обоймы, который нашли тогда в тайнике, ничего больше не было. Но и эта проблема в скором времени должна быть разрешена, потому что после письма Симеона Бесстрашного ничто, ну буквально никакие трудности не могли остановить интербригадовцев.

В сущности, оставались нерешёнными всего несколько незначительных вопросов. Как писала в те дни газета "Звёздный голос", они сводились к следующему:

1. Командир Красной бригады должен исправить двойку по родному языку.

2. Наско должен прочно закрепить шестёрку по арифметике. Это для него теперь пустяки, потому что в последнее время он выполняет домашние задания всё лучше и лучше.

3. Командир Чёрной бригады Саша Кобальт Болокуду должен любой ценой перейти в шестой класс, потому что не может династронавт быть необразованным. Какой пример он подаст народам колониальных стран? Но, разумеется, это не даёт ему права стричься.

4. Следует принять самые энергичные меры для ращения бород и усов. Если же до седьмого июня они не появятся, надо найти научный способ, как их вырастить в один присест.