И старшина, как знаменосец и заслуженный фронтовик, по традиции получает первым, и не одну кружку, а две. Первую он выпивает залпом, под вторую закуривает дорогую, командирскую, по случаю торжества, папиросу "Казбек" и уже через затяжку вытягивает пивко по глоточку и со смаком. Парад окончен.

Теперь -- в гарнизон, столы уже накрыты, столовая украшена: праздничный обед. К этому обеду полковник приказывал резать кабана из подсобного хозяйства, баранов, закупить в деревне соленых огурцов, и давал ротным негласное указание организовать наркомовские сто граммов всему личному составу -- без рекламы, так сказать. Во славу оружия и память Победы.

Хороший был полковник. Больше таких уже нет. Полк за ним -- в огонь и в воду. И у командования на прекрасном счету, в пример всем ставили. Но -- не продвигали... Не то он когда-то где-то сказал не то, или по возрасту попал в неперспективные, или замполит про сто граммов стучал в политотдел дивизии... В общем, вся его жизнь была -- родной полк, и как апофеоз службы -- эти парады.

Значит, старшина выбрасывает окурок, ставит с сожалением пустую кружку, и протягивает руку за знаменем, которое, свернув, прислонил к ларьку сбоку...

Не стоит там что-то знамя. Это он перепутал -- он его с другого бока прислонил.

Смотрит он с другого бока: нету. Нету там знамени.

Странно. Ставил же. Сзади, значит, поставил...

Но только сзади ларька знамени тоже нету.

Старшина спрашивает лейтенантов-ассистентов:

-- Ребята, у кого знамя?

Они на него смотрят непонимающе:

-- Как у кого? Ты ж его из рук не выпускал.

-- Да вот,-- говорит,-- поставил здесь...

Они вместе смотрят ларек со всех сторон -- нет, у ларька знамя не стоит.

Начинают вертеть головами по сторонам. Взять никто не мог. Кругом в пулеметном темпе полк пиво пьет повзводно и поротно, и вольным шагом марширует в расположение.

-- А кто сегодня дежурный по посту N 1? Во балда! Не иначе разводящий распорядился сдуру знамя сразу после парада доставить на место -- и отрядил караульных прямо к концу церемониального марша. Так спрашивать же надо! салаги...

Старшина с ассистентами, спрятавшими шашки в ножны, идет в штаб полка, к знаменной витрине, где на посту N 1 стоит с автоматом "на грудь" часовой.

Пуста витрина.

-- Знамя где? -- спрашивает старшина у часового.

Тот от удивления начинает говорить, что ему на этом почетном посту категорически запрещено:

-- Как это? Так вы же знаменосец...

-- Тебе его что -- не приносили?

-- Кто?

-- Ну... внешний караул...

-- Никак нет. А что -- должны были?

Идут к начальнику караула:

-- Знамя ты брал?

Тот смеется -- оценил шутку.

-- Ага,-- говорит.-- Пусть, думаю, повисит немного над КПП, чтоб сразу было всем видно, что они входят не куда-нибудь, а в гвардейский орденоносный полк.

-- Ну же ты мудак!! Где оно?!

-- Да вы чего?.. Я ж так, ребята... шучу... а что?

-- Шутишь?! ничего. Молчи... понял?!

У старшины делается все более бледноватый вид, и пышные усы постепенно обвисают книзу. Лейтенанты-ассистенты -- те откровенно мандражируют. И они начинают перерывать полк: какой идиот взял знамя и где его теперь держит.

Возвращаются к ларьку. Там уже свернуто все пивное хозяйство.

-- Не,-- говорит ларечник,-- вы что. Ничо не видел. Да ты ж его из рук не выпускал.

-- Не выпускал,-- мрачно басит сержант, сделавшийся ниже ростом.

Может, в кабинет командира полка занесли? Или к начштаба?

Идут обратно в штаб. Нет -- пусто. Во все окна заглянули. Только часовой у пустой витрины смотрит выжидательно, болван.

Они проходят по всем ротам. Идут в автопарк: может, знамя у ларька упало, соскользнуло по стенке, и кто-то в толчее его поднял и положил, например, на броню, и так на танке оно в парк уехало.

Нет; нету.

Дежурный по парку сильно удивляется вопросу и, конечно, тоже ничего не видел.

Тем временем полк окончил праздничный обед. Половина солдат валит в увольнение: сбрасываться на самогон, драться в очередь вокруг четырех деревенских девок и склонять к любви средний школьный возраст. Офицеры компаниями шествуют по домам -- за столы с выпивкой и закуской. Тихо в расположении. И нет нигде знамени.

Человек, не служивший в Советской Армии первого послевоенного десятилетия, а тем паче вообще штатский, ужаса и масштаба происшедшей трагедии оценить не может. В лучшем случае он слыхал, что высший знак солдатской доблести -- это трахнуть бабу под знаменем части. Сейчас, когда лейтенант в автобусе не уступает место полковнику, когда и солдат не солдат, и офицер не офицер, и присяга не присяга, и армия развалилась на части, и не то что знамена -- крейсера крадут и танковые колонны продают контрабандой за границу,-- сейчас старая сталинского закала армия может восприниматься только как седая легенда. Потому что колхозный парень в армию шел как за счастьем: сытная еда! теплая красивая одежда! простыни, одеяло, койка! а через три года -- паспорт в руки -- и свободен, езжай куда хочешь! А посреди службы -- десятидневный отпуск домой! Это ж был солдат. Не то, что иное, когда призванный в воздушный десант не может раз подтянуться на турнике. А офицер был -белая каста! Диагоналевая форма, паек, оплаченная дорога в отпуск, две тысячи зарплаты у взводного -- офицер был богатый и уважаемый человек, и ездил исключительно в купейном, а от майора -- полагалось в мягком вагоне.

И отсутствие Знамени части -- это кощунственнее, чем попасть в плен. Это граничит с изменой Родине. Это трибунал и вечный несмываемый позор. Это... это невообразимо, невозможно! За знамя можно умереть, спасти его ценой своей жизни, вынести простреленным на собственном теле, встать на колено и поцеловать; в самом крайнем случае его можно склонить над телом павшего героя. Но лишиться его принципиально невозможно ни в коем случае. Провались белый свет! -- но знамя должно быть сохранено.

И вот кругом весеннее солнце и пролетарский веселый праздник, а знамени нет. Законы чести рекомендуют выход единственный -застрелиться. Потому что второй выход, по законам чести,-- это сначала с тебя перед строем сорвут погоны, а уже после этого ты можешь, опять же, застрелиться.

Но старшина -- все-таки не офицер, и вообще он чудом уцелел, пройдя насквозь такую войну, и стреляться он не хочет. Тем более что у него семья и дети. И вообще знамя еще не пропало, оно явно ведь где-то здесь есть, должно найтись.

Лейтенанты-ассистенты, которые по статуту церемонии призваны охранять со своими шашками вышеуказанное знамя, стреляться также не хотят. Они его в руках не держали, у них его не отбирали, чего ж им стреляться. Им еще жить да жить...

Они втроем еще раз и еще перерывают полк со всем его хозяйством вдоль и поперек -- и нигде знамени нет. Его нет в Ленинской комнате, нет у полкового художника, нет в оркестре среди их тромбонов и геликонов, и нет даже на свинарнике в подсобном хозяйстве. На кухне нет, на стрельбище нет, и в санчасти тоже его нет.

А все уже обращают внимание, что они рыщут где ни попадя троицей, и вид у них прибабахнутый. И на вопросы они не отвечают. А что тут ответишь? Что святыня части как-то ненароком потерялась?

Вечером один лейтенант говорит:

-- Ну что... Надо докладывать.

Старшина -- с мертвой безжизненностью:

-- Кому?..

-- Кому... По команде... дежурному по полку.

Старшина садится на завалинку, закрывает глаза и говорит:

-- Докладывать будет старший по званию.

Лейтенанты хором говорят:

-- Вот уж хрен тебе. Я дежурному докладывать не буду. Знамя поручено знаменосцу, вот ты и докладывай.

Старшина говорит:

-- Я дежурному докладывать не буду. По уставу докладывает старший.

-- По уставу тебя расстрелять перед строем за утерю знамени!

-- Верно,-- соглашается старшина.-- Я буду стоять перед тем строем посередине, а вы по бокам.