— Послушай, надо бы остановиться, чтобы эта мерзость не попала в мотор и не забила ребра цилиндров. Кто станет потом убирать этот гуляш?

Некоторые люди смертельно боятся мышей. Сунь в руки такому человеку мышь, и он свалится как подкошенный. Не один год, вероятно, им бы снились кошмары, если бы они взглянули на эту марширующую дрянь. Куда только хватает глаз, вся земля движется. Какой-то саранчовый генерал отдал команду «на приступ», и вот они двинулись: без разбору, напропалую, лезут по спинам, по крыльям, наступая друг другу на головы, но все равно лезут, поглощая дециметры пути, и, к удивлению, в этом походном экстазе даже и не думают об обеде. Если на минуту остановиться, они лезут по ногам, отскакивают от штанин и — снова вперед, вперед, на врага! Делаешь шаг вперед, и зелено-коричневая каша крыльев и тонких ног брызжет на метр от тебя, но дыра снова уже залеплена: в их рядах не должно быть бреши. «На приступ!» — таков был приказ. Гринго будет ошарашен и не обратит внимания, что давно уже наступил рассвет, что снова настал день и солнце может спокойно взирать на эту дрянь. Через полчаса из штаба поступил новый приказ: конец марша, направление северо-запад, приготовиться к полету! Снова наступили сумерки, в одном месте земля посветлела, в другом — потемнела, телефонные столбы похудели, ветви деревьев выпрямились. И боже милостивый! — ведь все осталось, как было: трава не тронута, с деревьев не пропало ни одного листочка!

— Но такое чудо случается редко, — говорили нам потом земляки, когда мы, все еще пораженные, рассказывали об этом наступлении саранчи. — Во время долгого полета они нуждаются в отдыхе. Не пожелаем вам увидеть, что остается после них, когда они голодны. Как после пожара!

В каком-нибудь километре дальше нас остановил водитель «виллиса» и предложил подождать, пока проедет колонна спасательных машин, потому, что поднимаемая нами пыль могла бы им помешать. Это грузовики с распылителями и бочками дезинфекционного раствора, ударные отряды министерства сельского хозяйства.

— Иногда с саранчой борются также самолеты и геликоптеры, — похвастался он, прежде чем тронуться за своей колонной.

Да, поединок с этой гадостью — неравный. Соотношение один к миллиону, а может, и к десяти миллионам.

Три дня спустя в газетах было опубликовано следующее: две манги (стаи) саранчи, перелетевшие из провинции Санта-Фе, затопили район Оран в провинции Сальта и уничтожили весь урожай. Убытки предположительно исчисляются в 12 миллионов песо. Одна манга занимала площадь 200 квадратных километров, вторая — 400.

Если вы внимательно всмотритесь в карту Аргентины, страны, площади которой немного не хватает до 3 миллионов квадратных километров, вам бросится в глаза удивительная деталь. Шестьдесят пятый меридиан, внизу недисциплинированно убегающий в море, как бы разрезает страну по длине на две совершенно отличные друг от друга части. Одна окрашена в прекрасную бледную зелень, которая переливается и за границу, в Уругвай, а другую словно залили шоколадом, особенно на западе, где шоколадная плотина поднимается до лазурных высот Кордильер и где просветы в голубом, незабудочного цвета, небе открывают ледниковые вершины на чилийской границе.

Эта бледная зелень обозначает плодородную почву, коллекцию подарков, сделанную Кордильерами и миллионами лет. Но немало потрудились и реки, особенно Парана, Парагвай, Уругвай, Соленая река — Рио-Саладо (Сладкая река — Рио-Дульсе дошла только до Маленького моря — Мар-Чикито), Красная река, Черная река, не говоря уже о Третьей реке, Четвертой реке и Пятой реке, заслуги которых в этом процессе намного меньше.

Фактом можно считать одно: здесь никто не знает, какова глубина пахотного слоя земли. Одни скажут — метр, другие — десять, третьи — шестьдесят. Большинство же пожмет плечами, услышав столь странный вопрос, и откровенно скажет:

— Бог его знает. Мы никогда не измеряли.

Слово «абоно» — удобрение — здесь известно только литераторам. Кому придет в голову таскать куда-то в поле навоз? Да и откуда, если скот проживает в пампе. И еще сыпать в землю какие-то порошки? Помилуйте, зачем? Это невероятно! Когда об этом слышит европеец из Центральной Европы, который привык к земле, истощенной в течение многих веков, он бледнеет от зависти.

И второй факт: разница в высоте между городами и селениями, удаленными друг от друга на сотни километров, достигает, самое большее, 10 метров. Стрелка высотомера как остановилась на 90 метрах над уровнем моря, так целых два дня и не трогалась с места. Вы скажете, что при таком рельефе дорога должна быть прямой как струна. Так и есть. Однако в этой части Аргентины бывает и совсем наоборот.

Первые колонисты, поселившиеся здесь десятки лет назад, определенно обладали опытом детской игры «в ножички», смысл которой состоял в том, чтобы воткнуть перочинный нож в нарисованный на земле квадрат. Иначе они не сумели бы так хитроумно понатыкать в пампу колья и натянуть между ними аламбре. Обнесенные проволокой участки нисколько не похожи на пеструю мозаику маленьких полей в наших горах, на некогда воспетые заплаты в склонах гор, сверкающие зеленью, желтизной, кармином. Здесь, в пампе, границы земельных участков почти так же прямы, как границы федеральных штатов в США. Каждый участок — это либо прямоугольник, либо квадрат.

Соответствуют им и дороги. Точно так рисовал их известный аргентинский карикатурист Ф. Молина Кампос: изображенные им гаучо на кобылах с огромными копытами по-военному делают поворот на углах прямоугольных участков с поломанными варильонами. Едешь вдоль этих кольев — и вдруг конец. Словно по команде, колья, а вместе с ними и дорога шагнули вправо. Через 100 метров колья раздумали и под углом 90 градусов делают «налево», вместе с ними «налево» делает и дорога. Это похоже на трассу слалома. Никому и в голову здесь не приходит, сообразуясь со здравым смыслом, перерезать прямой дорогой огромный прямоугольник земельного участка. И вот петляешь между кольев, словно заяц, вправо, влево, вправо, обратно, снова вправо и так до одурения. Там, где из этого правила было сделано непостижимое исключение, Аргентина может похвастаться кое-чем, но это способен оценить не гаучо, а только автомобилист.

Мы выехали из Тостадо. Если хотите, можете найти его на карте: 29°15 южной широты, 61°45 западной долготы, почти на границе провинции Санта-Фе и Сантьяго-дель-Эстеро. Шесть раз подряд вправо, влево точно под прямым углом — и только после этого терраплен выпрямился. Пять километров, десять, двадцать — абсолютная прямая.

— Взгляни, пожалуйста, на карту, когда будет первый поворот?

Делаем подсчеты, пользуясь некоторыми сведениями подробнейших аргентинских карг, не имеющих себе в мире равных по качеству.

— Через шестьдесят девять километров. Перед болотами Лос-Саладильос поворот вправо.

— Ты это серьезно?

— Серьезно. Paciencia!

Оказалось, что это действительно не шутка. Через час мы пришли к выводу, что руль нам не нужен. Бесконечный ряд кольев с клочьями травы. Тучи пыли, которую ветер гонит перед нами. Сигналим в пыль, боясь, как бы из нее не появился огромный силуэт «дизеля» о горою хлопка. Гаучо в широких бомбачас и еще более широком сомбреро гонит стадо диких лошадей и при этом тренируется в ловкости набрасывать лассо. На счетчике спидометра прибавляются километры, и соответственно с этим растет доверие к тем, кто чертил карты для Аргентинского автоклуба.

— У тебя там семьсот шесть? Через восемь километров будет поворот.

На горизонте вынырнула лента пальм с низкими веерами — предвестник того, что дальше последуют болота. И затем на 714-м километре мы действительно свернули вправо, абсолютно так, как диктовала карта. До чего все просто! Через 80 километров по прямой повернешь руль и возвращаешься снова на прямую, как будто ничего не произошло. А в путевой дневник записываешь, что между Тостадо и Паралело Вейнтиочо был побит африканский рекорд. Там, в Южной Родезии, мы весьма гордились, когда на протяжении 28 километров могли не думать о поворотах.