От тех, кто впервые приезжает в Буэнос-Айрес, нередко можно услышать: «Скажите, пожалуйста, как вы разбираетесь в этом бедламе?»
Если походить по улицам Буэнос-Айреса дня два-три, то перестаешь считать этот город сумасшедшим домом. У Байреса, как и у многих других американских городов, имеется достойная похвалы особенность: его кварталы рассечены на правильные квадраты и прямоугольники и одеты в строгую униформу номеров. Когда-то мы хвалили Марокко за то, что там ориентируются по километрам. Господин Дювье живет на Рю-де-Пари, на километре 7, 60. На улицах Триполи нумеруется каждый вход, каждая дверь. В Найроби тщетно искать нумерацию. Там у каждого жителя свой почтовый ящик, и они обходятся без почтальонов. В Буэнос-Айресе улицы разрезаны на куадры, которые, впрочем, ничего общего не имеют с геометрией. Просто это аргентинская мера длины: каждая куадра — 130 метров.
Если спросить у кондуктора, где находится улица Альсина, он на вопрос ответит вопросом:
Quй altura? — На какой высоте? Эта альтура — гордиев узел запутанных проблем Байреса: транспортной, планировочной и строительной. Если известно, что магазин фирмы «(Кодак» находится на Альсине 951, можно дать голову на отсечение, что у всех домов в улицах, параллельных Альсине, на этой «высоте» одинаковые номера. В восточном направлении они уменьшаются, в западном — возрастают. Каждый квартал начинается с единицы или двойки и кончается числом 99 или 100, невзирая на то, что отдельные номера внутри самого квартала пропущены, так как некоторые дома оказались шире и с меньшим количеством входов. Город рассечен на две половины — северную и южную, и нумерация возрастает от центра к южной окраине точно так же, как и в одноименных улицах противоположного северного направления. Авенида Ривадавиа и есть тот хребет, который держит всю эту удивительную систему.
Наш путешественник, добравшийся, наконец, за многие часы изнурительного похода до западного предместья города, увидел бы на домовых номерах цифры от 11 600 до 11700 и был бы весьма удивлен, что тут, на окраине, Ривадавиа раза в два шире, чем в начале, в центре города. Здесь к ней присоединилось инородное тело пятиколейной железной дороги, и через шестнадцать километров Ривадавиа сбегает от столичной жизни за городские ворота. Здесь кончается территория столицы и вступает в силу власть провинции Буэнос-Айрес.
Над Ривадавиа по бетонированным лентам авениды Хенерал Пас, огромной подковой охватывающей город, мчатся тысячи автомобилей и мотоциклов. На эту современную окружную дорогу не смеет выезжать тихоходный транспорт. Здесь запрещены какие-либо остановки. Рядом, на станции Линьерс, каждые пять минут останавливается пригородный поезд, у которого одна конечная станция в подземелье на Пласа Онсе, вторая — среди вилл Морено. У вокзала, перед киоском со сластями и кока-колой, гаучо в широких бомбачас зажигает лампу, а мимо мчатся поезда, набитые тысячами людей, возвращающихся с работы. Над грудой глиняных горшков и тарелок возвышается лимонное дерево с желтеющими плодами, а его ствол служит рекламной тумбой для объявлений посреднической конторы. «Если вы хотите продать дом или парцеллу,[12] посоветуйтесь со мной». Внизу стрелка, указывающая в сторону гаучо с керосиновой лампой. Портеньо любят покупать и продавать. Надо пользоваться любым удобным случаем, чтобы делать деньги.
Да, Буэнос-Айрес держит мировой рекорд. Его установила не ширина авениды Нуэве-де-Хулио, а длина Ривадавиа, двадцатикилометрового позвоночника города.
Транспортная проблема в наши дни — больное место любого крупного города. Растет число жителей, все больше и больше появляется автомобилей, люди не хотят тратить драгоценное время на дальние переезды к месту работы или отдыха. Это одна из причин, объясняющая, почему из центра Буэнос-Айреса изгоняются медленные и неуклюжие трамваи. Они горделиво красуются на картинах времен 1892 года, когда первое появление их привлекло внимание и местных щеголей и бородатых гаучо на конях. А сегодня?
Кому нужен этот гремучий хлам, если под землею мчатся элегантные салон-вагоны метрополитена, а над землей грохочут американские автобусы с моторами в двести лошадиных сил! Долой трамвай!
За него взялись основательно. На каждом шагу встречаются группы рабочих, разбирающих деревянные шашки торцовой мостовой и освобождающих изношенные трамвайные рельсы. Одновременно с обеих сторон рельсов исчезают и глубокие канавы, которые за десятки лет проездили в деревянной мостовой шоферы такси, сберегая покрышки, автомобили и собственные нервы. Все, что остается после разборки, заливают асфальтом, и с трамваем покончено.
А между тем в Байресе насчитывается еще 99 трамвайных маршрутов. Желтоватые старомодные колымаги без прицепов, как угасающие воспоминания о прошлом веке, бродят по предместьям. Их свидетельства о рождении еще и сегодня можно прочесть на табличке перед вагоновожатым: «AEG Berlin».[13]
Американских пришельцев с ревущими сзади моторами портеньо называют омнибусами, строго отделяя их от микроомнибусов, таких же ветеранов, как и трамвай, и колективо, значимость которых подчеркивается трехзначными номерами маршрутов.
Действительно, есть что-то романтичное в этих колективо. Они совершенно не имеют ничего общего с настоящими коллективами, союзами или вообще с группами людей. Называются же они так только потому, что сажают пассажиров по пути. Водители их пользуются безграничным авторитетом. Если водитель вывешивает табличку со словом «completo», никому из стоящих на остановке и в голову не придет ломиться в автобус. Выйдет один пассажир, и шофер, как диктатор, распорядится: «uno solo» — «только один!» — и автобус трогается. Очередь, укоротившаяся на одного человека, подвигается на шаг и продолжает спокойно листать свои «Ла Пренса» или «Ла Насьои».
Что же можно сказать о шофере, о колективеро? У него не две руки, а все десять. Он отличается от шоферов всех остальных автобусов прежде всего тем, что работает без напарника, продающего билеты. Каждого пассажира он встречает вопросом «Cuanto?».[14] Войдя в автобус, мы уже успели обратиться к нему с абсолютно тем же вопросом и встретили совершенно не понимающие взгляды шофера и пассажиров. Aгa, гринго! В Байресе на шофере лежит обязанность спрашивать пассажира, сколько тот хочет заплатить за проезд. За десять сентаво он отрывает от своей бесконечной катушки билет и не требует больше ничего, кроме того, чтобы этот же билет был возвращен ему при выходе. У колективо только одни двери, чем достигается абсолютный контроль, не проехал ли кто два тарифных участка вместо положенного одного.
Колективеро поспевает всюду. Он выслушивает взятых по пути пассажиров, сует им билеты и сдачу, поддает газу, посматривает на сеньорит, ужом проскальзывает между машинами, едва не задевая их, обгоняет такси и своих коллег, ежеминутно поглядывает на часы (ему платят с количества сделанных за день рейсов), засовывает использованные билеты в ящик, расположенный под рукой, смотрит в зеркало и строит гримасы мальчугану, который впервые в жизни видит подобное цирковое представление, и выносит безапелляционные приговоры тем, кто терпеливо ждет на остановке своей очереди. На кольце он вытаскивает завернутое в бумагу асадо и перед тем, как двинуться в обратный путь, забегает запить его глотком красного вина.
Проехав почти через тридцать стран, мы только в Буэнос-Айресе впервые встретили метрополитен. Ни один из больших африканских городов не был еще загнан под землю для решения хлопотных транспортных проблем.
Subterráneo, или subsuelo, или subte, как называют в Байресе подземку, нужно решительно отнести к самому лучшему из того, чем обладает Аргентина. Метро экономит обыкновенному туристу уйму времени, не говоря уже о портеньо, который без него просто не может существовать. В городе имеется пять линий метро. Четыре из них, по сути дела, идут в одном направлении — с востока на запад, от порта к предместьям. Пятая линия пересекает их у конечных станций возле порта.