— Томми, да у тебя в баре черномазый пацан.
Малыш Том и другой посетитель на секунду оторвались от хоккейного матча и посмотрели на темнокожего мужчину, который уселся на табурет у дальнего конца стойки.
— Виски, пожалуйста, — произнес он низким спокойным голосом.
Малыш Том не пошевелился: сначала этот гомик, теперь ниггер, ну и вечерок. Он перевел взгляд на дорогую рубашку чернокожего, его тщательно отглаженные джинсы, двубортный щегольский пиджак.
— Ты не из нашего города, пацан?
— Можно сказать и так.
Он даже не моргнул в ответ на второе за последние тридцать секунд оскорбление.
— В паре миль отсюда есть заведение для ниггеров, — продолжал Малыш Том, — там выпьешь.
— Мне здесь нравится.
— Ну, а ты мне здесь не нравишься. Шевели задницей, пацан, пока я не вышел из себя.
— То есть мне здесь не нальют?
— Нет. А сейчас мотай отсюда, или мне самому заставить тебя убраться?
Слева от него двое мужчин зашевелились, готовясь к потасовке. Однако объект их внимания невозмутимо достал из кармана бутылку виски и отвинтил крышку. Малыш Том полез правой рукой под прилавок. Оттуда он достал «лузвиль».
— Ты не можешь здесь пить, пацан, — предупредил он.
— Жаль, — произнес чернокожий. — И не называй меня пацаном. Мое имя Луис.
Затем он опрокинул бутылку и стал смотреть, как ее содержимое растекается по бару. Тонкая струйка повернула вдоль стойки — бортик не дал жидкости пролиться на пол — и протекла между тремя мужчинами. Они с удивлением взглянули на Луиса, прикурившего латунной зажигалкой «зиппо».
Луис встал и выпустил струю сигарного дыма.
— Ну, держитесь, белые засранцы, — произнес он и бросил горящую зажигалку в виски.
Мужик с татуировкой резко стукнул по крыше «линкольна». Мотор взревел, и машина дернулась пару раз, прежде чем сорваться с места в облаке грязи, сухих листьев и выхлопных газов. Казалось, на мгновение тело Эррола Рича замерло в воздухе, потом распрямилось. Его длинные ноги бессильно забились в воздухе. С губ сорвался хриплый звук, глаза выпучились, а веревка впивалась в его шею все сильнее и сильнее. Его лицо налилось кровью, задергалось в конвульсиях, красные капли потекли по груди, подбородку. Прошла целая минута, а Эррол продолжал сопротивляться.
Под ним мужик с татуировкой берет ветку, обернутую тряпкой в бензине, поджигает спичкой и делает шаг вперед. Он держит факел так, чтобы Эррол видел его, затем подносит к ногам жертвы.
Эррол отвечает страшным ревом, и, хотя его горло стянуто, он вопит — высокий тонкий звук полон нестерпимой муки. За ним следует второй вопль, затем пламя охватывает его рот, и голосовые связки пылают. Он бьется, извивается, воздух наполняет запах жареного мяса, и, наконец, судороги прекращаются.
Сожженный человек мертв.
* * *
Бар запылал, пламя перекинулось на бороды, волосы, брови. Мужчина с пистолетом под рубашкой отпрянул, левой рукой он прикрывал глаза, правой потянулся к оружию.
— А-а, — раздался голос. Девятнадцатый «глок» появился в сантиметре от его лица, твердо удерживаемый рукой незнакомца в яркой гавайской рубахе. Рука мужчины замерла: оружие уже обнаружено. Невысокий тип — они никогда не узнают, что его зовут Эйнджел, — разоружил незадачливого завсегдатая баров, и теперь у него в руках оказались два пистолета. Около двери Луис, выхватив «СИГ», нацелился на человека с ножом. А за стойкой бара Малыш Том тем временем заливал пламя. Лицо его налилось краской, он запыхался.
— Какого хрена ты это устроил?!
Он уставился на чернокожего и на «СИГ», который сейчас изменил положение и сместился к центру его груди. В лице Тома что-то изменилось, огонек проснувшегося страха быстро уступил место природной агрессивности.
— А что, какие-то проблемы, что-то не так? — поинтересовался Луис.
— У меня проблемы.
Это произнес мужчина с ножом на поясе, почувствовавший себя увереннее ускользнув из-под прицела. У него странные, словно размытые черты лица: слабый подбородок переходит в худую шею, в глубоких глазницах схоронились голубые глазки, а скулы выглядят так, словно когда-то были сломаны, а потом выровнены. Эти тусклые глаза безучастно смотрят на ниггера, а руки остаются поднятыми — подальше от ножа, но все же довольно близко. Было бы неплохо лишить его этого ножа. Человек, который носит нож таким образом, весьма ловко с ним обращается. Один из двух пистолетов в руках Эйнджела описал дугу в воздухе и уставился на мужчину.
— Расстегни пояс, — приказал Луис.
Немного помедлив, мужчина повиновался.
— Теперь вытащи его.
Он схватил нож и потащил. Ремень расстегнулся, ножны освободились, и нож выпал на пол.
— Вот так лучше.
— У меня все равно проблема.
— Жаль это слышать, — ответил Луис. — Ты Уиллард Хоаг?
Бесцветные глаза ничего не отразили. Не мигая, они смотрели на вопрошавшего.
— Я тебя знаю?
— Нет, меня ты не знаешь.
Что-то мелькнуло в глазах Уилларда:
— Вы ниггеры для меня все на одно лицо.
— Я в тебе не ошибся. Человек за твоей спиной — Клайд Бенсон. А ты, — «СИГ» сместился в сторону бармена, — ты Малыш Том Радж.
Лицо Тома стало багровым не только от жара горящей жидкости. В нем самом бушевало пламя. Оно билось в его трясущихся губах, в сжимающихся и разжимающихся пальцах. От этого татуировка на руках хозяина забегаловки двигалась, будто кто-то размахивал знаменем со словом «Кэтлин».
И вся эта ярость была направлена против чернокожего человека, который угрожал ему в его собственном баре.
— Ты мне не скажешь, что здесь происходит? — не выдержал он.
Луис улыбнулся:
— Искупление греха, — вот что здесь происходит.
Десять минут одиннадцатого женщина встает. Они зовут ее бабушка Люси, хотя ей нет еще и пятидесяти и она все еще красива, с молодыми глазами и кожей, почти не отмеченной морщинами. В ногах у нее сидит мальчик лет семи-восьми, рослый не по годам. По радио передают «Блюз плачущей ивы».
На женщине лишь ночная сорочка и шаль, ноги босы. Но она встает, выходит из дому и спускается по ступенькам осторожными, размеренными шагами. Рядом с ней идет мальчонка, ее внук.