Овчаров Виталий

Жестокие истины. Часть 1-я

Долго размышлял, стоит ли выкладывать тут произведение, которое еще не вполне закончено. Однако, потом решил - выкладывать, так как для дальнейшей работы мне очень нужна дискуссия. Сейчас в поте лица тружусь над 2-й частью. Первая часть закончена, но еще предстоит увлекательное занятие: вылавливание блох в тексте. Ну, кажется, всё. Примите.

  I

  Вьюга дико завывала в подворотнях, как голодный пес. Сквозь бешено крутящиеся снежные вихри смутно желтело пятно света - там была будка сторожа. Сторож, наверное, сейчас пил бульон с аррской булкой: городские часы как раз пробили восемь. На рынке болтали, что у императорского казначея этим вечером будет званый ужин с танцами, приглашен сам адмирал Сандро, герой битвы у мыса Опид. Элиот знал, что это правда: собственными глазами он видел, как хорошо известный всей столице казначейский повар покупал целую бочку грабенских угрей; ясно, что для гостей. Угри, засоленные с тмином, эстрагоном и перцем, считались в Терцении деликатесом. Когда бочку выкатили, у Элиота аж голова закружилась от таких ароматов. Нет, что ни говорите, а таких дурней, как грабенцы - еще поискать! Элиот, будь он на их месте, продавал бы угрей по сто коронеров за бочку, а они же просят только десять. Совсем зажрались...

  А вот интересно, Ангел что-нибудь ест? Ведь это не какой-то там башмачник с Вдовьей улицы! Наверное, всё-таки, ест: хоть он и бессмертный, да всё же человек. Брюхо - оно ведь чинов не различает. Ему всё равно, что ты за птица: сын божий? рвань нищая? Во всяком случае, к вареной полбе Ангел точно никогда не притронется, хоть ты его озолоти с ног до головы - этакую пищу способны переварить только каменные желудки самих башмачников. Элиот зябко поежился. Сейчас он не отказался бы и от полбы: его собственное брюхо подвело от голода. За весь день ему удалось перехватить только ломоть хлеба в харчевне у Дубернского моста - плата за то, что он натаскал полную кадушку зеленой, пахнущей тиной, воды из Линна.

  Элиот - это долговязый подросток с улицы пяти Дубов. За плечами у него четырнадцать лет нелегкой жизни, из которых семь он провел на улице, и еще один - на каторге. На каторге было хуже всего. Почему Ангел так строг к бродягам? Ведь все люди - дети божьи. Элиот знал, конечно, что Ангел любит бедняков, но почему-то бродяг он любит меньше других. Нет, Ангел здесь ни при чем - во всем виноват жандарм Луами, это он отправил Элиота на рудники. Но теперь-то Элиот снова на свободе, и отомстит Луами за всё, будь он трижды проклят! За издевательства охраны, за голодные дни, за Бредда, который так и остался навеки там, в красных пещерах! Он перережет ему глотку: медленно, не торопясь, чтобы эта жирная тварь захлюпала кровью, а потом вспорет живот одним точным взмахом! Сейчас жандарм, наверное, жрет куропаток и запивает их аррским вином. Ничего, за это он тоже заплатит!

  Святой Йоб, как ему хочется есть!

  На снег поверх желтого пятна легла расплывчатая тень. Какое-то время она оставалась неподвижной, но потом уползла в сторону, освобождая место другой тени. Заскрипела рогатка, пропуская запоздалого прохожего. Элиот напрягся. Действовать надо четко и быстро. Главное - это чтобы человек не успел позвать на помощь. Впрочем, сторож из-за вьюги всё равно ничего не услышит. Элиот никогда раньше не занимался грабежами, и оттого горло его перехватило от волнения. Прохожего он убивать не хотел. Так, припугнет ножом, чтобы не очень брыкался. А вдруг он не испугается? Нет, об этом лучше не думать.

  Прохожий стремительно шагал вперед, наклонившись навстречу клубам колючего снега. Под мышкой его был заажат какой-то предмет. С каждым шагом он приближался к каменной нише, в которой притаился Элиот. Вот сейчас...

  Человек вдруг резко остановился, словно налетел на невидимую стену.

  -Подойди ко мне! - услышал Элиот резкий голос, исходивший, казалось, со всех сторон, - Не надо прятаться.

  Первая мысль Элиота была: бежать! Но какая-то сила остановила его, вдавила в каменную стену и лишила воли. Голос? Этого он не знал. Может быть страх... Он слабо корчился, борясь с параличом, сковавшим его по рукам и ногам. Бежать он не мог, но и выйти - не мог тоже.

  И тут голос зазвучал снова:

  -И в другой раз говорю я тебе: подойди ко мне!

  Медленно, очень медленно, по мере того, как одно чувство одолевало в нем другое, Элиот отделился от стены и сделал шаг вперед. И еще один. И еще. Свет от фонаря заставил его зажмуриться. Прохожий увидел тощее безусое лицо и седую прядь в нечесаных волосах.

  -Ты хотел убить меня... - удивленно протянул он.

  -Нет, ваша милость, я не хотел убивать вас.

  Незнакомец отступил назад и покачал головой. Элиот не мог видеть его лица, тонущего в тени, но ему показалось, что странный человек улыбается.

  -Ты наглец... Пойдешь со мной!

  Эти слова злой удавкой затянулись на горле Элиота: не вздохнуть. Он задрожал; было слышно, как несколько раз клацнули его зубы.

  - Ваша милость, вы сдадите меня жандарму?

  -Жандарму? - удивился незнакомец, - Нет, я пока не решил, что с тобой делать. Придумаю по пути.

  И он повернулся спиной.

  Это был шанс! Тот шанс, который больше никогда не повторится! Бежать! Через Пастерские ворота, мимо храма Ангела, потом направо! Там есть забор, но он сгнил, и доски кое-где отвалились...

  И снова повиновался Элиот магии голоса. Его воля была сейчас - мягкий воск. Он брел следом за незнакомцем, точно бычок на веревке. Узкая спина качалась перед его глазами вверх-вниз, и вместе с ней качался город, и мглистое небо, и дорога, покрытая бурым рыхлым снегом. Вот они прошли Пастерские ворота, храм Ангела, охраняемый крылатыми быками. Сбоку услужливо вывернулся переулок, упиравшийся в гнилой забор. Но теперь Элиот и не вспомнил о своем шансе. Если бы его провожатый повернул в Линн, он, не задумываясь, отправился бы следом: в холодную декабрьскую воду.

  Впереди опять замаячил огонек. Но у этой рогатки охрану нес не городской сторож, согнутый ревматизмом и многочисленным семейством. Около фонаря стоял усатый жандарм. Элиот втянул голову в плечи: для бродяг эти цепные псы были хуже чумы. Жандарм выступил навстречу путникам и замер, молчаливый, как статуя. Одни лишь глаза его настороженно блестели из-под бобровой шапки.

  -Пропуск! - сказал он, ощерив редкие зубы.

  Человек в капюшоне неторопливо извлек глинянную бирку.

  -Этот со мной, - кивнул он через плечо.

  Жандарм ощупал колючими глазами Элиота и лицо его вытянулось, а пальцы правой руки непроизвольно сомкнулись на эфесе сабли.

  -Седая прядь... - пробормотал он задумчиво, - Слева...

  -Этот юноша со мной! - с нажимом повторил спутник Элиота

  -Проходите! - словно просыпаясь от тяжелого сна, произнес жандарм и отступил в сторону, давая дорогу.

  Они оказались в центре города. Дома становились всё выше и богаче: резные башенки и шпили, фасады выкрашенные гашеной известью, стройные колонны и бюсты предков перед дверьми. Затем они миновали мост с теснящимися по обеим сторонам купеческими лавками , свернули направо и остановились у двухэтажного дома с гранитными ступенями. Отворила им полная женщина в платке.

  -Мастер Годар! - заявила она прямо с порога, - Говорю вам: когда-нибудь вы дождетесь неприятностей на свою голову! В такой поздний час ходить одному по городу: это же надо додуматься!

  Служанка? - насторожился Элиот. Нет, быть того не может; служанке хозяин за такие слова точно заехал бы в ухо. А этот даже не поморщился: должно быть, привык. Значит - жена.

  -Оставь, Орозия! Ты мне надоела! - сказал мастер Годар, входя в гостинную.

  -Брали бы тогда хоть Аршана!

  Нет, всё таки, служанка... Но как он терпит?