Элиот подавленно молчал. Он никак не мог переварить эту новость про Ангела. Извечный Ангел был одним из тех столпов, как солнце и земля, на которых держался мир. И вот Элиот узнает, что Ангел смертен! Невозможно! Но весь этот кошмарный день подтверждал правоту слов лекаря. Это было до того дико, что не могло оказаться ложью.

  Как обваливается мост, у которого половодье снесло опоры - так и прежнее мироздание Элиота рушилось под натиском открывшихся вдруг жестоких истин. Он не хотел их - они сами нашли его! Но мастер Годар снова начал говрить, и Элиот тут же забыл об Ангеле. Приоткрыв от усердия рот, он слушал своего собеседника, не понимая, что в душе его совершается переворот.

  -Да, все события минувшего дня так или иначе связаны со смертью прежнего Ангела. Простолюдины могут воображать, что они восстали против Ока, но в действительности, их направляет опытная рука... Портуаз же, как всякий временщик, оказался не таким уж всесильным, - продолжал лекарь, всё более оживляясь, - Его влияние проистекало из того, что он внушил Ангелу, будто нет человека в Империи, полезней его. И вот итог: едва Ангел умер, Портуаза арестовали и скоро казнят, если уже не казнили.

  -Вот почему он плакал... - прошептал Элиот.

  -А? Да, именно поэтому. Портуаз обречен, однако ж солнце всё еще встает, и звезды не помышляют падать с небес, как говорят на востоке. Нам следует позаботиться о своей судьбе, юноша. У молодого Ангела большие планы; к несчастью, он полагает, что главной помехой на пути к завоеванию круга земного стоят внутренние враги. Первым в табеле числится Око, но не только. В разговоре Портуаз открыл мне, что и я тоже угодил в этот табель, как приспешник и пособник. За обвинением дело не станет: в канцелярии Ангела много мастаков, которые изрядно набили руку в своем ремеле. Я даже догадываюсь, что там будет: что-то, связанное с составлением отравительных зелий с преступным умыслом. Лекарей испокон веков обвиняли в отравительствах.

  -Но ведь вы ни в чем не виноваты! - сказал Элиот, подняв глаза на мастера Годара.

  Мастер Годар усмехнулся.

  -Тебе ли, каторжанину, толковать о справедливости? - спросил он.

  Элиота вздрогнул, и горячий свечной воск жемчужным ручейком протек на его пальцы.

  -Весь день ждал я ареста. Знаешь, это страшная пытка: сидеть и ждать ареста, - негромко говорил мастер Годар, - Но им было не до меня. Молодой Ангел люто ненавидит Око: весь минувший день он был занят тем, что вылавливал по подвалам и чердакам своих собственных детей. Кровавой истории ордена Ока, похоже, приходит конец. Но Ангел упорен, и то, что не успел сделать сегодня, обязательно довершит завтра. Ангел подарил мне время, и я собираюсь этим воспользоваться! Вот и всё, что хотел я сказать. Впрочем...

  -Учитель, я еду с вами! - выпалил Элиот, у которого не хватило терпения выслушать лекаря до конца.

  Слово было произнесено. Впервые он назвал мастера Годара учителем. Они одновременно поняли это, и взгляды их пересеклись. Краткий миг длилось молчание, но за этот миг произошло многое. Тонкая нить протянулась от одного к другому: нить, которая была прочнее якорных цепей.

  Мастер Годар встал с табурета:

  -В таком случае, нечего медлить! Я уже послал Аршана за каретой к господину Дрюйссару; через полчаса она будет здесь! Беспорядки в городе нам на руку: сторожа разбежались и пока перекрестки, мосты и ворота оставлены без присмотра. Собери всё необходимое и спускайся вниз.

  Он ушел. Элиот проводил его долгим взглядом, и принялся за дело. С неопределенностью было покончено. С отчаянием, с проклятым прошлым тоже было покончено. Теперь всё будет хорошо. Они уедут далеко. Туда, где Ангел бессилен.

  И он станет лекарем.

  Собственно, собирать было нечего: вторая смена белья, отрез холста на портянки, да всякая мелочь, вроде ниток, иголок, костяного гребня. Всё это поместилось в обычной суме из желтой ослиной кожи. На плечи Элиот набросил дорожный плащ, на голову водрузил широкополую шляпу, закрывающую также и шею такие шляпы обычно носят мореходы. К поясу он прицепил грабенский охотничий нож: лезвие щучкой, голубая сталь, хищная - лесенкой, - бороздка кровостока, и рукоять, выточенная из моржовой кости. Этот нож он снял с мертвого Варрабеля, и с тех пор никогда не расставался с ним. Кроме того, у него были деньги - пять коронеров. Элиот высыпал серебро на ладонь, а мошну забросил за кровать. В таких делах мошна не годится. Обычно бродяги самое ценное прячут во рту - в случае чего это всегда можно проглотить. Но он не хомяк, и не мог засунуть за щеку все пять увесистых кругляшей. В конце концов, подметки - тоже хорошее место. Хотя, если нарвешься на опытного человека... Элиот стащил левый сапог и лезвием ножа осторожно поддел каблук, стараясь не сорвать его с гвоздей. В образовавшуюся щель затолкал одну монету, потом еще две. Так, с этим покончено. Управившись и с правым сапогом, Элиот натянул их на ноги и несколько раз притопнул, загоняя гвозди на свои места. Теперь всё.

  Он окинул взглядом комнату, словно впервые увидел ее, и ему стало грустно. В этом доме Элиот прожил больше года, и только сейчас понял, как он привязался к нему. Вернется ли он сюда когда-нибудь? Доведется ли снова смотреть в это окно, сидеть на этой постели, слушать песни котов на крыше? Кто знает. Но уже просыпалось в нем давно забытое чувство, придавленное спокойной жизнью и ежедневными занятиями по медицине: тот самай зуд в пятках, что знаком одним только бродягам. Никуда оно не делось, это чувство: дремало себе потихоньку, свернувшись кольцом, словно сытая змея, и терпеливо ждало своего часа. И вот, час пробил. Теперь главное было - не оглядываться.

  Внизу было тихо и темно. Дымчатые тени залегли в углах, и только Йоб всё так же страдальчески скалил зубы с ковра. Навязчивый скрип половиц, сопровождавший каждый шаг, казался кощунством - Элиот остановился, озираясь. Ему чудилось, что он - один-одинешенек в целом мире, и гостинная вместе с ним мчится куда-то среди звезд. Неужели есть что-то еще, помимо этой обволакивающей тишины? Неужели за стенами этого дома кипит иная жизнь? Но вот, боковая дверь приоткрылась, и острый как клинок, луч, прихотливо изломившись, лег на пол и стену. И тут же гостинная остановилась. Она уже никуда не летела, она прочно стояла, врастая в землю каменным своим фундаментом, и потому, наверное, скрип половиц не вызывал уже такого раздражения у Элиота.

  Это была Орозия. Ее тяжелая фигура купалась и дрожала в мерцающем пламени свечи, которую экономка несла в руке. Орозия медленно подошла к молчащему Элиоту и заглянула ему в глаза - снизу вверх .

  -Вот как оно вышло... - прошептала она и провела по его лицу ладонью, Ты, сынок, береги хозяина, он ведь такой - как ребенок. В дороге-то знаешь, разные люди встречаются. Кошель срежут - и поминай, как звали. А то еще и хуже что сделают, уж я-то знаю...

  -Да... Орозия, - пробормотал Элиот, - Конечно, мы будем осторожны.

  Он не привык ко всяким там нежностям, и сейчас злился на себя за то, что в глазах у него вдруг заломило, а в горле образовался тугой комок.

  -Я вам тут на дорогу собрала, в корзине стоит, на поварне! - закудахтала Орозия, словно тоже стыдясь своей слабости, - Гляди же у меня: спаржа только для мастера Годара, он без нее не может. А вам с Аршаном я копченых цыплят и колбас положила. Там и пиво есть...

  -Дорогая Орозия! - раздался вдруг голос с лестницы, - Право, ты напрасно так беспокоишься. Мы будем кормиться в придорожных трактирах, их довольно много на Северном тракте. А лишний груз нам ни к чему.

  Лекарь стоял на лестнице вместе с господином Дрюйссаром - потомственным дворянином, и своим близким другом.

  -Что вы понимаете в путешествиях! - немедленно вспыхнула Орозия, - И вы осмелились учить меня: меня, когда я полжизни протряслась в телеге!

  Мастер Годар отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, и повернулся к господину Дрюйссару: