Ему долго и путано объясняли маршрут, но Элиот совершенно оглох и ничего не слышал. Они были здесь только пять минут, а у него уже ныло в затылке. Как эти люди могут здесь работать с утра до ночи? Он бы, наверное, не выдержал бы и часа.

   Мастер Годар втянулся внутрь кареты, и крикнул, страдальчески перекосив рот:

  -Должно, так поют трубы Страшного Суда! Мертвого разбудят... а живого в гроб уложат!

  К великому облегчению Элиота, Ковальская слобода скоро закончилась. Впереди показались ворота, с обеих сторон подпираемые чудовищно толстыми башнями, сверху нависала массивная арка. Ворота были железные, но обиты медью, и на каждой створке испускало лучи половинка чеканного солнца с человеческим ликом. Ворота охранялись длинноусыми стражниками - опираясь на бердыши, они сонно поглядывали на прохожих, а один из доблестных воинов приспустил на грудь крылатый шишак и азартно вылавливал у себя блох.

  Карета въехала в тень изогнутой арки, и тут же копыта лошадей звонко зацокали по мостовой. Карету немедленно захлестнуло людское море: женские чепцы, шляпы с высокими тульями, войлочные колпаки, морские капюшоны так и замелькали перед глазами. Элиот широко распахнул глаза, переполняемый новыми впечатлениями. Вот идет кухарка с петухом в корзине - Элиот успевает заметить на ее лице черные усики и большую бородавку на носу. Кухарку сменяет торговец благовониями и мятными притираниями; он хрипло кричит:

  -А вот бальзам, бальзам любви, отжатый из лепестков орхидей! Остался один ковчежец! Красавица, купи бальзам!

  Но надорванный голос его тонет в шуме толпы, и куда уж ему равняться с медной глоткой краснолицей пирожницы:

  -Пирож-жки, горяч-ченькие, с мясом, с черемшей, с луком, с картошеч-чкой!

  Проходит угольщик с лицом, усыпанным черными точками, блестит латунью дарственная кружка бродячего монаха, который призывает граждан жертвовать деньги во славу святого Николуса. А вот и нищий-профессионал кутается в драную рогожу; опытным глазом Элиот сразу примечает, что язва у него фальшивая растертый корень моркови в тыквенной каше. И этот рубленный, ни с чем не сравнимый выговор кравников - согласные они ставят четко и звонко, будто гвозди заколачивают, зато окончания фраз растягивают почти что до заикания.

  Северная архитектура сильно отличалась от столичной - не было заметно ни колонн, ни мраморных ступеней, ни плюща, которым так любят украшать окна своих жилищ обитатели Терцении. Дома тянулись ввысь, громоздясь друг на друга, над черепичными крышами рос лес труб, флюгеров, громоотводов. Прямо над головами прохожих поперек улиц сохло стираное белье. Улицы Кравена прихотливо петляли, некоторые из них заканчивались тупиками, но остальные неумолимо тянулись к общей точке рандеву - площади Общинной, знаменитой Кравенским Рожком, который собирал граждан на сход. Здесь же, на площади, стояла и городская ратуша.

  Карета медленно ползла по улицам. То и дело дорогу преграждали строительные леса, или чья-то телега. Тогда Аршан вставал в полный рост и яростно требовал дать проезд, прибавляя для веса крепкие слова. Прошло немало времени, прежде, чем они добрались до Общинной площади. Вид ратуши разочаровал Элиота. Он ожидал увидеть монументальное здание, разукрашенное барельефами и фресками. Карета же остановилась у длинного трехэтажного дома, единственным украшением которого был городской герб над входом. На гербе изображался корабль, рассекающий грудью голубую волну, а над кораблем - наковальня и молот. Зато Кравенский Рожок не обманул ожиданий. Он был медный, и блеском своим слепил глаза, а чтобы можно было в него трубить, к вершине Рожка вела витая лестница, поднимавшаяся метров на десять в высоту.

  Мастер Годар с достоинством вышел из кареты и, перекинув через правую руку полу плаща, пошел к ратуше. Элиот по давней привычке не отставал от него ни на шаг. У дверей толпилось с десяток просителей разного звания. Стражник родной брат тех, что охраняли городские ворота, лениво переминался с ноги на ногу. Нос стражника был красен, на мир он смотрел одним припухшим глазом, и было видно, что его мучает похмелье. При виде лекаря он подобрался, разлепил оба глаза и прошелся ими по кучке просителей, изображая служебное рвение.

  -Любезный! - сказал мастер Годар, остановившись перед стражником, - Мне срочно надо видеть городского голову.

  Стражник растянул в ухмылке синие губы и просипел:

  -Не вам одному, ваша милость! Всем надобен голова!

  За спинами их заворочалось недовольство просителей. Мастер Годар даже не оглянулся. В руке его мелькнула серебряная монетка.

  -Пусть этот скромный дар послужит славе святого Николуса, покровителя Кравена, - сказал он негромко.

  Стражник просветлел лицом, и монета перекочевала в его широкую ладонь. Толпа просителей заволновалась еще сильней.

  -Н-но! - стражник повел в их сторону отточенным лезвием. - Не видите бла-ародный господь... ин.

  Мастер Годар и Элиот прошли под высокий свод и оказались в сумрачной зале. Здесь пронзительно пахло мышами. В залу выходило несколько дверей; то и дело одна из них раскрывалась, из нее появлялся озабоченный чиновник и тут же скрывался в другой двери. Лекарь поймал одного из них за полу плаща и спросил, как ему пройти к голове. Тот не глядя, ткнул пальцем и убежал, делая вид, что страшно занят.

  За дверью чей-то голос монотонно скрипел:

  -Поелику изрядное число мастеров свечной гильдии приловчились к своей выгоде разбавлять китовый жир свиным, Малый Совет приговорил... тут восклицание поставь... приговорил принудить тех плутоватых мастеров к штрафу в сумме пяти... пяти прописью пиши... коронеров с каждого из означенных в табеле. Табель прилагается. А ежели кто повторно уличен будет в смешении жиров, того мастерового звания лишить... и с позором из гильдии выбить вон! Написал? Слава Святому Николусу. Писано в десятый день месяца апреля... Дай подпишу.

  Зашелестела бумага. Через минуту дверь открылась, и из нее вышел седой скриба со свитком в руках и чернильницей на шее. Гусиное перо лихо торчало за его ухом. Мастер Годар пропустил скрибу, и тут же вошел внутрь. Элиот, не задумываясь, протиснулся следом.

  Помещение, в котором они оказались, более всего напоминало судебную залу, а возможно, и было ею. Прямо напротив двери помещалась обширная кафедра, сделанная из красного дерева, над кафедрой висел всё тот же герб с кораблем. В самом центре комнаты стоял высокий пюпитр, а за пюпитром прятался маленький человечек, одетый в черный бархатный костюм. Голова у человечка была абсолютно лысая и до того огромная, что можно было только удивляться, как она держится на тонкой, как кочерыжка, шее. На груди его висел солнечный диск - символ власти. Человечек, глядя в пюпитр, что-то читал и шевелил губами.

  -Вы кто такой, милейший? - спросил он тем самым скрипучим голосом. Он и не думал скрывать свое недовольство, - Я вас сюда, кажется, не звал.

  -К вашим услугам, лекарь Рэмод Годар из Терцении. - поклонился мастер Годар.

  -С чем вас и поздравляю, милейший! Не понимаю только, при чем здесь я? нелюбезно отозвался городской голова, почесывая левую руку правой.

  -Я смею надеяться поселиться в вашем славном городе и прибыл к вам засвидетельствовать свое почтение и испросить разрешение заняться здесь практикой.

  -Это прерогатива Гильдии медиков, - тоном ниже сказал голова, - Сильво Персон, к вашим услугам.

  -О благих делах Сильво Персона я весьма наслышан, - поспешил сказать лекарь.

  Персон нетерпеливо махнул рукой:

  -А-а, бросьте! Я равнодушен к лести! Если вы хотите практиковать в Карвене, вам придется вступить в медицинскую Гильдию.

  -В Терцении иные порядки.

  -Да провались она в ад, ваша Терцения, - крикнул вдруг Персон и начал яростно чесать левую руку, - Хорошие врачи везде нужны! Вот, полюбуйтесь, - Он резко задрал левый рукав, обнажив руку, сплошь покрытую большими и маленькими язвами, - Этот шарлатан Рюкли и не лечит, и умереть спокойно не дает! Зато всегда с барышом!