САКЕ КОМАЦУ

МИР - ЗЕМЛЕ

Пер. с японск. Э. Рахима

Мелькнула человеческая тень. Он машинально спустил предохранитель, прицелился и затаил дыхание. Впереди тихо покачивался колос мисканта. Высокая пожелтелая трава зашуршала, заколыхалась, и оттуда высунулся крестьянин плутоватого вида, с обмотанной грязным полотенцем головой и вязанкой хвороста за плечами.

Тогда он поднялся и шагнул навстречу старику, держа наготове карабин.

Старик в ужасе шарахнулся. Испуганное лицо на миг исказилось злобой, но тут же стало непроницаемым. Тот подошел вплотную к старику.

- Жратва есть? - спросил он. - Я голоден!

Тусклыми, точно высушенная солнцем речная галька, глазами крестьянин смерил его с головы до ног. Под гноящимися веками снова вспыхнул злобный огонь.

Перед крестьянином стоял исхудалый мальчик в рваной, висевшей клочьями одежде. Его шею и тощие, как куриные лапки, руки покрывала чешуйчатая пыль.

- Ты чего карабином тычешь? - сердито пролаял старик. Не японец я, что ли?

Парнишка опустил карабин, но на предохранитель не поставил.

- Ты где живешь? - спросил мальчик.

- Недалеко... за горкой, - ответил крестьянин.

- Мне жратва нужна! Сейчас поесть и на дорогу.

Крестьянин снова нахмурился. Он злился. Еще бы не злиться! Какой-то мальчишка ему угрожает, карабином в грудь тычет. Еще покрикивает. Героя из себя строит. Добро бы действительно солдат был - не так уж обидно, стерпеть можно, а то сопляк какой-то!..

- Ты что, один или с дружками? - спросил крестьянин.

Мальчик покачал головой. Огляделся по сторонам.

- Один я. Меня в разведку послали. Вернулся. Наших всех перебили. А кто жив остался, видать, в горы подался.

- Всех поймали! - со злорадной усмешкой сказал старик. Вон по той тропиночке спускались, подняв руки. Их лупили, подгоняли прикладами... даже раненых...

- Не может быть, чтобы всех... Кто-нибудь уцелел.

- И ты зря прячешься... Все одно - рано или поздно схватят.

Щелкнул затвор. Крестьянин прикусил язык. Он взглянул на мальчика затравленными глазами, налитыми кровью, как у быка.

- В Синею проберусь, к нашим, - упрямо проговорил мальчик, поджав губы. - Там еще крепко держатся.

- В Синею? - ехидно переспросил крестьянин. - А знаешь, как туда добираться? Все дороги охраняются.

- Ничего, без дорог, лесами, горами проберусь.

- Все одно сцапают, - тихо пробурчал старик и тут же, спохватившись, искоса взглянул на мальчика, потом добавил осторожно: - Сдавайся в плен... тебе же лучше будет.

Мальчик вскинул карабин.

Ну, вот! Слова им не скажи - сразу на рожон лезут. Бешеные какие-то! Такому ничего не стоит пальнуть. И дают же им оружие в руки!

- Пре-датель! - прошипел парнишка сквозь зубы. - Из-за вас проиграли!

- При чем тут мы? - пробормотал старик и торопливо добавил: - И вы не виноваты... На их стороне сила. У них всего вдоволь. А у нас что? Ни одного самолета, ни одного...

- Это не поражение, - упрямо повторил мальчик. - Умереть в бою, не сдавшись врагу... Наши в Синею будут держаться до конца!

- Тогда всех японцев перебьют.

- А что, по-твоему, лучше холуем быть, лишь бы в живых остаться? - Он говорил таким тоном, точно отчитывал первоклассника. - Даже ребята вроде меня сражаются в смертном бою. Эх, ты!.. А еще взрослый!..

- Старуха у меня парализованная да дочка на шее, - ворчливо ответил крестьянин, - а вы-то что жрать будете, если крестьяне работать перестанут?

Но, увидев, что мальчик снова приходит в ярость, старик повернулся и, сказав: "Пойдем!", зашагал прочь.

Одинокий дом в долине. Тощая, с торчащими ребрами корова щиплет траву, на морде у нее выражение полного безразличия и покорности. Поля вдоль ущелья давно убраны, всюду, как великаны, высятся скирды рисовой соломы.

- А их нет? -подозрительно спросил мальчик.

Старик покачал головой.

- Все до одного ушли... тут неподалеку... в соседней деревне, кажись, остался отряд...

Голос крестьянина заставил мальчика еще больше насторожиться. С этим старым пугалом надо держать ухо востро.

- Мать, это я! - крикнул крестьянин.

Вблизи дом казался большим. По двору бродили куры. Пахло перегноем и свежей соломой.

От одной мысли о яичнице рот переполнился слюной.

В доме кто-то заворочался. Старик вошел и с кем-то заговорил вполголоса. Парнишка разглядел уставившиеся на него выцветшие старческие глаза. Старик успокаивающе говорил: "Ничего, обойдется", а старуха требовала гнать оборвыша в шею.

Он сел, вытер пот. Еле сдерживался, чтобы не уснуть. Сон одолевал его.

- Сейчас приготовлю поесть, - сказал старик приветливым голосом. Он прошел в кухню, неслышно ступая по земляному полу. - Дочери дома нет, я дам тебе пока холодного рису.

- Ладно, все равно.

Урчало даже в горле. Шутка ли сказать: вторые сутки ничего в рот не брал. Так и спятить недолго.

- Замори покамест червячка, а к вечеру курочку зарежем. Переночуешь у нас, утречком уйдешь себе...

- Оставь! Ни к чему это, - сказал мальчик, недоверчиво вслушиваясь в елейный голос старика. - Съем рис и на дорогу возьму немного. Курицу резать жалко!

- Чего ее жалеть? Старенькая. А то еще им достанется.

- "Им" достанется не за так, а в обмен на что-нибудь.

Старик расхаживал по кухне и сладко ворковал:

- Ты наедайся, наедайся, а то до Синею не доберешься.

Рисовая каша, тушеные овощи, яйца, вяленая рыба.

Он знал, много есть опасно - расстроится желудок, так и умереть недолго, но остановиться не мог. Он отхлебнул зеленого чая, с трудом подавив в себе желание есть еще, набить желудок до отказа. Голод в нем сидел, как бес. Проклятый червь скребся не только в кишках, но и во всем теле, до кончиков пальцев.

Послышались шаги. Мальчик машинально схватил карабин. Старик глянул искоса и процедил: "Это дочка моя!" Потом вышел во двор. Не выпуская из рук карабина, мальчик подкрался к окну. Со двора доносился голос женщины и торопливый, глухой - старика. Говорили на местном диалекте. Казалось, о чем-то спорили.

Вдруг на миг к окну прижалось плоское женское лицо и тут же исчезло. Легкие удаляющиеся шаги затихли за домом. Тяжелой поступью в комнату вошел старик, насупленный, мрачный, но, встретившись глазами с мальчиком, деланно улыбнулся.

- Не слушает дочка отца... Да ты ложись, ложись, поспи...

Даже из упрямства не было сил держать глаза открытыми. Желудок отяжелел, усталость сковала ноги, руки.

- Поспи, а я пока баньку приготовлю.

- Какую еще баньку? - нахмурился мальчик.

- Помыться тебе надо, смотри, какой потный, грязный.

- Ничего не надо. Понял?

Веки слипались сами собой. Последним усилием воли он крепко сжал одной рукой карабин, другой - пистолет и заснул тяжелым свинцовым сном там, где сидел.

Проснулся от боли в животе: это было возмездие за обжорство. Солнце зашло, в полумраке комнаты при свете угасающего дня проступали очертания предметов. В кухне - никого, в комнате - темнота. Мальчик окликнул старика, хотел спросить, где уборная. Никто не отозвался, только в глубине комнаты заворочалась парализованная старуха.

Мальчик, взяв карабин, поплелся во двор. Обогнул дом. Нашел отхожее место.

"Если старик к ужину зарежет курицу, все равно буду есть. Подумаешь, понос! Идти, правда, будет нелегко, но ничего, от курятины не умирают. Куда же делся этот старик?"

Мальчик вышел. Вдали слышался гул. Не придав этому значения, мальчик обошел дом вокруг. В пристройке горел свет. Проходя мимо, мальчик заглянул в окно. Мелькнуло что-то розовое и красное. Он задержал на минуту взгляд. На стене висели два платья: розовое и красное.

Сидевшая перед зеркалом девушка испуганно повернула голову: сильно напудренное лицо, подведенные брови, накрашенные губы. Девушка смутилась, точно застигнутая врасплох, отвела взгляд. Она хотела улыбнуться, но при виде его сурового лица еще больше смешалась.