Он решительно покачал головой и направился к дубовым дверям.

— Ждать несколько лет, чтобы ублажить гордость старика? За эти несколько лет произойдет еще несколько катастроф, погибнут еще тысячи людей — это слишком большая цена.

Она бессильно прислонилась к окну, ее силуэт четко обозначился на красочном цветном фоне. Парень шел через вестибюль. У нее не осталось сил даже для слез. Она так ослабела, что в любую секунду могла упасть на пол. И вдруг я увидел, как она вся подтянулась, напряглась, — в вестибюле появился еще один человек и бросился к парню. Это был изрядно поживший на свете лысый старик, лицо его, утратившее приметы возраста, было словно выточено из слоновой кости. Он был высок и тощ. Глубоко в подглазьях тлели тусклые угольки.

— Стивен! — крикнул он.

Парень остановился и обернулся.

— Стивен, я хочу поговорить с тобой!

— Это ничего не даст, сэр.

— Ты очень нетерпелив, Стивен. Несколько лет исследований — и ты хочешь перечеркнуть работу, которую я делал всю жизнь. Раньше я уважал тебя. Я считал, что ты примешь от меня эстафетную палочку, как в свое время это сделал я — принял эстафету от поколений, шедших до меня.

— А теперь вы так не считаете?

— Нет. — Старик вцепился в тунику молодого человека и с жаром заговорил: — Ты хочешь предать всех нас, хочешь закрыть дорогу исследованиям, которые обещают спасти человечество. За пять минут ты уничтожишь работу, которая велась пять веков. Неужели ты можешь допустить, чтобы труд и пот шедших впереди нас пропал впустую?

— Я не могу также допустить, — сказал парень, — чтобы люди продолжали бессмысленно умирать.

— Ты слишком много думаешь о смерти и слишком мало о жизни. Пусть погибнет тысяча человек, десять тысяч — все равно эта игра будет стоить свеч!

— Такая игра никогда не будет стоить свеч! Потому что у этой игры нет конца. Ваша теория неверна, она основана на ложных посылках.

— Ты глупец! — вскричал старик. — Самодовольный, неоперившийся зеленый глупец! Ты не пойдешь туда!

— Пойду, сэр.

— Я не пущу тебя.

Парень высвободил свою руку и потянулся к двери. Старик снова вцепился в него. Парень на мгновение потерял равновесие, что-то сердито пробурчал и, подобравшись, оттолкнул старика. В ту же секунду девушка вскрикнула, вихрем подлетела к спорящим и оказалась между ними. Потом еще раз вскрикнула и отступила в сторону.

Парень мягко осел на пол, рот его широко раскрылся от удивления. Он пытался что-то сказать, но словно передумал. Девушка упала на колени рядом с ним, хотела приподнять его голову. Но вдруг отпрянула.

Все было кончено. Ни выстрела, ни звука. В руке старика, склонившегося над телом убитого, блестел металлический ствол.

— Я только хотел… — запричитал старик. — Я только… — и он разрыдался.

Девушка повернула голову с огромным трудом, словно она весила тонну, и посмотрела на отца. Лицо ее окаменело. Ледяным тоном она произнесла:

— Уходи, отец.

— Я только… — выдавил из себя старик. Губы его дрожали.

Девушка подняла с пола папку и встала. Не глядя больше на отца, она открыла двери, шагнула внутрь и мягко прикрыла их за собой. При ее появлении голоса смолкли.

Она подошла к центру стола, положила на него папку, открыла ее и вытащила кипу машинописных листов. Затем перевела взгляд на сидевших за столом мужчин, недоуменно воззрившихся на нее.

— Мне очень жаль, но я должна довести до вашего сведения, что мистер Стивен Уайлдер по не зависящим от него причинам выступить перед вами не может. Как его невеста и помощница, я беру на себя его миссию и предлагаю вниманию комитета собранные им материалы. — Она смолкла и выпрямилась, стараясь сохранить самообладание.

— Спасибо, — сказал один из мужчин. — Мы готовы выслушать вас, мисс… мисс?

— Барбара Лидс.

— Спасибо, мисс Лидс. Итак?

Загробным голосом она продолжала:

— Мы полностью поддерживаем 930-е Правило Стабилизации, которое запрещает любые эксперименты в атомной энергодинамике. Все подобные эксперименты были основаны на аксиомах и математических формулах Фицджона. Унесшие столько жизней взрывы объясняются тем, что неверна первоначальная посылка этой теории. Мы можем доказать, что ошибочным является даже базовое уравнение Фицджона. Я говорю об

I = (d/u) b2*i N/a (ze — j/a)…

Она взглянула в записи, поколебалась мгновение, затем добавила:

— Ошибки Фицджона легко обнаружить, если рассмотреть производные Лидса с трансконечными величинами…

Полным трагизма голосом она продолжала свою монотонную обвинительную речь.

— С-стоп, — сказал я.

Воцарилась тишина. Нам было как-то не по себе, мороз слегка продирал по коже. Я тогда подумал: могу гордиться тем, что я — человек. Не потому, что мыслю, что вообще существую, а потому, что умею чувствовать. Потому что человечество может протянуть к нам руку через века — неважно, из прошлого или будущего, с реальностью или вымыслом, — и разбередить в нас какие-то струны, тронуть нас до глубины души. Наконец я сказал:

— Что ж, мы явно на верном пути.

Ответа не было.

— Надо полагать, — не смутился я, — что секретный эксперимент, который уничтожил Вселенную, был основан на ошибочной теории Фицджона?

— Что? — очнулся ГС. — Ах, да, Кармайкл, вы абсолютно правы.

Чуть слышно Контролер произнес:

— Как жаль, что такое произошло. Этот Уайлдер… до чего был симпатичный молодой человек… подавал большие надежды…

— Сэр, — воскликнул я, — успокойтесь, ведь в наших силах помешать этому, для того мы здесь и пыхтим. Если найдем начало этой истории и чуть его изменим, парень с девушкой, возможно, поженятся и счастливо проживут свою жизнь.

— Вы правы. — Контролер смутился. — Я об этом не подумал…

— Надо копать дальше, — заключил я, — пока не доберемся до Фицджона. Кажется, в нашей головоломке он — ключевая фигура.

Господи, как мы искали! Ребята, скажу вам, мы словно собирали из кусочков пирамидку, которая имеет четыре измерения, и четвертым измерением было время. Мы отыскали сотню университетов, в которых специальные кафедры и отделения занимались исключительно разработкой теорий и математических формул Фицджона. Мы проскочили еще один век в направлении к настоящему и обнаружили уже только пятьдесят таких университетов, и в них учились студенты, чьи ученики возглавили кафедры век спустя.

Мы приблизились к настоящему еще на сто лет — теория Фицджона изучалась только в десяти университетах. Сторонники и последователи Фицджона с пеной у рта защищали его на страницах научных журналов, вели кровопролитные битвы с его противниками. Мы перепахали груду библиотечных материалов, сфотографировали скоростным методом множество уравнений, которые нам предлагал вращающийся восьмигранник, — вдруг пригодится на будущее? Наконец, мы добрались-таки до колледжа, в котором преподавал сам Фицджон, в котором он сделал свое революционное открытие и приобрел первых сторонников. Мы приближались к цели.

Фицджон оказался незаурядным человеком. Его рост, телосложение, цвет лица соответствовали средним величинам, но он обладал редким физическим даром — абсолютным чувством равновесия. Что бы он ни делал: стоял, сидел, двигался — он всегда сохранял королевскую осанку. Видимо, скульпторы именно так представляли себе человеческое совершенство.

Фицджон никогда не улыбался. Лицо его было словно высечено из грубого песчаника. Голос у Фицджона был низкий, небогатый в смысле тембра, но запоминающийся, — он произносил слова необычайно ясно и четко. В общем, Фицджон был загадочной личностью.

Загадочным его можно было назвать и по другой причине: всю его сорокалетнюю карьеру в колледже мы излазили вдоль и поперек, проследили пути сотен его учеников, многие из которых потом стали его злейшими противниками, — но нам никак не удавалось докопаться до юности или даже молодости Фицджона. Мы знали о нем все с того момента, как он впервые появился на кафедре физики в колледже. Дальше след пропадал. Можно было подумать, что до колледжа Фицджон зачем-то скрывался.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: