— Об услуге? — пробормотал Том. — О какой же?

Ты никогда ни о чем меня не просил. Только расспрашивал. О моей жизни. О том, как я живу и чем занимаюсь. Так мы уговорились. Я должен быть на связи. Встречаться с тобой, когда ты скажешь. Так мы условились. Об услугах ты не заикался, Абдалла. Почти три десятка лет я соблюдал уговор. Был полностью перед тобою открыт.

— Сущий пустяк, — улыбнулся Абдалла. — Ты захватишь с собой в Штаты этот конверт и там отправишь его по почте. После этого мы квиты, Том. После этого ты, считай, со мной расплатился. А чтоб ты не думал, будто здесь что-то опасное…

Том сидел как парализованный, а Абдалла тем временем открыл наружный конверт. Внутри был второй, поменьше. Незапечатанный. Он поднес открытый конверт к носу, вдохнул. Глубоко. Улыбнулся, показал Тому отверстие.

— Никакой отравы. А то ведь вы, не в обиду будь сказано, относитесь к почтовым отправлениям несколько истерично. Это самое обыкновенное письмо.

Том увидел сложенную бумагу. Вроде бы несколько страниц. Текстом внутрь. Обычная белая бумага. Абдалла лизнул клапан, заклеил конверт и сунул в первый, больший, который тоже закрыл.

— Тебе нужно всего-навсего захватить это домой, — спокойно сказал он. — Зайти там на почту. В любое почтовое отделение на территории США. Достать из этого конверта меньший, бросить в ящик, а большой конверт выкинуть. Вот и все.

Том О'Рейли не ответил. Горло перехватило, словно он вот-вот разрыдается. Он проглотил комок, попробовал откашляться, с трудом выдавил:

— Зачем?

— Дела, — безразличным тоном проговорил Абдалла. — Я не доверяю почтовой службе. И тем паче всем этим новомодным средствам связи. Чересчур много глаз и ушей. Повсюду. Важно, чтобы это дошло до адресата. Письмо чисто деловое.

Как ты только можешь лгать мне прямо в глаза? — думал Том О'Рейли, стараясь взять себя в руки. Как ты только можешь так меня оскорблять? После тридцати-то лет? У тебя целый флот самолетов и целая армия сотрудников. Но ты выбираешь курьером меня. Как это понимать? При чем тут я?

— Ты выполнишь мою просьбу, — спокойно сказал Абдалла. — Прежде всего потому, что ты у меня в долгу. А если этого недостаточно…

Он не договорил, перехватив взгляд американца.

Ты все обо мне знаешь, думал Том, потирая друг о друга потные ладони. Остальным до тебя далеко. На протяжении двадцати восьми лет мы неизменно говорили обо мне и крайне редко — о тебе. Ты был моим наперсником во всем. Абсолютно во всем. Тебе известны мои привычки, как хорошие, так и дурные, мои мечты и кошмары. Ты знаешь мою жену, хотя никогда с нею не встречался, знаешь моих детей…

— Я понимаю, — быстро сказал он, забирая письмо. — Понимаю.

— Тогда мы квиты. Самолет готов, завтра утром он доставит тебя обратно в Рим. Семь утра — не слишком рано? Ну и хорошо. Кстати, я проголодался. Давай-ка поужинаем, Том. Уже достаточно прохладно, можно и закусить.

Он встал, протянул руку, чтобы помочь американцу выбраться из слишком низкого кресла. Том машинально принял помощь, а когда стал на ноги, араб обнял его за плечи и расцеловал.

— Я был счастлив дружить с тобой, — мягко проговорил он. — Очень счастлив.

Растерянно ковыляя за ним к стеклянным дверям роскошного дворца, американец впервые подумал:

Сколько у тебя Томов О'Рейли, Абдалла? Сколько у тебя таких, как я?

Начальник отдела Ингвар Стубё пешком возвращался домой от тестя с тещей, где они долго и весьма специфически отмечали День Конституции.

Он мог бы, конечно, задержаться там и после того, как Ингер Юханна около десяти наконец-то отпросилась у матери домой. Рагнхильд давно спала. Она останется у деда и бабушки до завтра. Кристиана совершенно выбилась из сил и к семи часам, когда за ней приехал Исак, ее родной отец, была уже в полном смятении. Хотя события этого дня подействовали на всех, Кристиане пришлось особенно туго. Утром они сумели ее успокоить, и она с удовольствием участвовала в детском шествии, правда ни на секунду не выпустив его руку. Но потом стало хуже. Девочка была одержима мыслью о пропавшей даме и, до смерти перепуганная, жалась к матери, пока не явился отец и не увел ее, заманив новой железной дорогой, которой будет управлять она сама.

Ингвар мог бы поехать домой на машине, вместе с Ингер Юханной, но решил пройтись пешком.

Вместо того чтобы двинуть напрямик по Хьельсосвейен и через Стуру к Тосену, он выбрал обходной путь через Грефсенплато. Воздух дышал прохладой и свежестью, блеклый майский свет еще не погас на западном небосклоне. Под ногами хрустел мелкий зимний гравий, коммунальщики так и не удосужились его убрать. Днем прошел дождь. Из палисадников веяло сыростью гнилой прошлогодней листвы. На клумбах мерзли тюльпаны. Повсюду в окнах гостиных мерцали экраны телевизоров.

У ограды из белого штакетника Ингвар остановился.

Дом тоже был белый, и в вечернем освещении выглядел голубоватым. Шторы раздвинуты. Пожилая пара смотрела телевизор. Женщина взяла кофейную чашку, потом отставила ее, схватила мужа за руку. Так оба и сидели, неподвижно, рука в руке, следили за сюжетами новостных выпусков, которые едва ли сообщали что-то новое, наверняка в надцатый раз повторяли дневную информацию.

Ингвар стоял, глядя в окно.

Он слегка озяб, но это было даже приятно, прочищало мозги. Надо бы продолжить путь, но ноги словно приросли к асфальту. Пожилая чета в белом домике с тюльпанами под окном и новости по телевизору — воплощение Норвегии в этот странный день, что начался как праздник, а обернулся угрозой, опасностью, масштаба которой покуда никто себе не представлял.

Как ни парадоксально, осуществить покушение было бы проще, думал Ингвар. Смерть — это внезапный конец, но также и начало чего-то другого. Смерть — это скорбь, с которой можно совладать. Пропажа — тяжкое испытание, бесконечная мука, которую невозможно стерпеть.

Мужчина в комнате неловко встал. Ощупью добрался до окна, и Ингвар, которому на миг показалось, что его застигли на месте преступления, торопливо отступил в тень. Мужчина задернул шторы — тяжелые цветастые полотнища отсекли на ночь внешний мир.

Ингвар дошел до самой Стиллы и зашагал по тропинке вдоль реки. Вода стояла высоко. Гуси давным-давно вернулись с зимовки, несколько крякв упорно плыли против течения, регулярно ныряя за ночным кормом. Ингвар прибавил шагу, почти побежал, пытаясь не отставать от быстрой, по-весеннему набухшей реки.

Они не стали устраивать покушение, думал он, с трудом переводя дух. Если существуют некие «они», то убивать они не стали. Им вправду хотелось именно этого? Бесконечной муки? А если они добиваются смятенного вакуума, то зачем же…

Теперь он в самом деле бежал, хотя выходные туфли, костюм и узковатый плащ изрядно сковывали движения. Порой спотыкался, но, удержав равновесие, спешил дальше.

Ему хотелось домой. На бегу он попытался думать о другом. О лете, которое вот-вот наступит, о лошади, которую намеревался приобрести, хотя Ингер Юханна упорно возражала: с нее-де хватит слюнявой желтенькой дворняжки по кличке Джек Король Америки (так собаку назвала Кристиана).

Зачем им нужна пустота?