Изложенные в книге события по большей части являются историческими фактами. Такие второстепенные персонажи как адмиралы Кемпенфельт и Арбетнот, капитан Колверт, Джонатан Паултер и Уилфред Коллингвуд также существовали в действительности, и их описание в романе следует портретам, оставленных ими последующих поколениям.

Подвиги «Циклопа», пусть и вымышленные, с точки зрения как морской, так и политической, не выходят за рамки возможного допущения. Континентальная политика Конгресса на самом деле едва не привела к крушению Революции. Сражения в Каролине и Джорджии действительно характеризовались как очень жестокие, хотя реки Галуда не существует в действительности.

События морской истории тоже не противоречат фактам. Скажем, детали Битвы при Лунном Свете были выверены по источникам, хотя пленение «Святой Терезы» является «вкладом» «Циклопа» в это сражение. Огромное усердие было приложено и к воссозданию достоверной картины жизни на борту военного корабля в период Американской войны за независимость. Педанты могут отметить, что на заре карьеры Дринкуотера офицеры обедали в общей кают-компании, а мичманы и помощники штурмана на кокпите. В начале следующего столетия последние переместились на место первых, вместе с уоррент-офицерами, которым отводилась роль опекунов и наставников по отношению к «юным джентльменам». Офицеры же заняли более роскошную офицерскую кают-компанию.

Проглянувшее сквозь пелену облаков солнце уронило на фрегат луч бледного света. Объединившись, свежий западный ветер и встречное приливное течение сильно затрудняли плавание корабля, под марселями и стакселями пробивавшегося на восток по Каналу Принца в эстуарии Темзы.

На квартердеке фрегата штурман отдал команду немного переложить руль, чтобы не приближаться слишком к Пенсанду, и четверо рулевых старались удержать корабль, а спицы штурвала мелькали под их пальцами.

Ветер трепал седые волосы штурмана.

– Мистер Дринкуотер! – обратился тот к худощавому юноше среднего роста с нежными, почти девичьими чертами покрытого неестественной бледностью лица. Мичман тут же подскочил к нему.

– Сэр?

– Мои наилучшие пожелания капитану. Сообщите ему, что у нас на траверзе Пенсандский маяк.

– Да, сэр, – мичман повернулся.

– Мистер Дринкуотер!

– Сэр?

– Будьте любезны повторить приказание и ответить по форме.

Юноша густо покраснел, его кадык задергался.

– В… ваши наилучшие пожелания капитану, и у нас на траверзе Пенсандский маяк. Есть, сэр.

– Очень хорошо.

Дринкуотер стремительно нырнул вниз, туда, где стоящий на посту морской пехотинец в красном мундире обозначал присутствие священной персоны капитана тридцатишестипушечного фрегата Его Величества «Циклоп». Когда мичман постучал в дверь, капитан Хоуп брился. В ответ на переданное сообщение он коротко кивнул. Дринкуотер нерешительно топтался, гадая, можно ли ему идти. После того, что показалось вечностью, капитан, удовлетворенный, похоже, гладкостью подбородка, стер пену и начал завязывать шейный платок. Водянистые голубые глаза капитана, глубоко посаженные на его морщинистом, бледном лице, впились в молодого мичмана.

– Ты у нас…

– М… мистер Дринкуотер, сэр. Мичман…

– Ах, да, ректор из Манкин-Хэдли1 просил место для тебя, я это хорошо помню. – Капитан потянулся за мундиром. – Исполняй свои обязанности, дружок, и тебе нечего будет бояться, только тебе нужно четко знать, черт побери, в чем заключаются твои обязанности…

– Да… Простите: есть, сэр!

– Отлично. Передай штурману, что я поднимусь наверх как только покончу с завтраком.

Едва за Дринкуотером закрылась дверь, капитан Хоуп расправил мундир и посмотрел в окно кормовой галереи. Он вздохнул. По его мнению, парень был староват для новичка, но Хоуп не мог избавиться от мысли, что сам был таким лет сорок тому назад. Капитану исполнилось пятьдесят шесть. И лишь три года назад его включили в реестр. Не имея покровителей, он был обречен прозябать до гроба на половинном жалованье, если бы непопулярная война против взбунтовавшихся американских колоний не вынудила Адмиралтейство призвать его на действительную службу. Многие заслуженные морские офицеры отказались воевать против колонистов, особенно те, кто примыкал к вигам или придерживался независимых взглядов. Поскольку мятежникам удалось найти могущественных союзников, королевский флот напрягал последние силы, противостоя сдержанно враждебным голландцам, коварным «нейтралам» на Балтике и открыто враждебным французам и испанцам. Попавшие в столь затруднительное положение лорды принялись скрести по сусекам, и в самом дальнем уголочке обнаружили достойную персону Генри Хоупа.

Хоуп был более чем заслуженным офицером. Лейтенантом он участвовал в сражении в бухте Киброн2, и вообще несколько раз отличился за время Семилетней войны. Он закончил ее капитаном шлюпа, но к этому моменту ему исполнилось уже сорок, и перспективы дальнейшей карьеры представлялись весьма смутными. После смерти отца на его попечении осталась мать, к которой добавилась вдовая сестра, чей муж погиб под Тайкондерогой3 во время глупой атаки генерала Аберкромби. Своей семьи у него не было. Привыкший к трудностям и заботам человек как никто иной подходит на должность командира корабля. Но, вглядываясь в пенящиеся за коромой волны мелких вод внешнего эстуария, он видел перед собой лицо молодого Хоупа. Теперь ему было смешно вспоминать о том времени. Его мысли неспешно перешли на юношу, только что вышедшего из каюты. Потом вестовой принес завтрак, и капитан выбросил из головы все думы.

«Циклоп» простоял в Даунсе три дня, ожидая, пока соберется небольшой конвой купеческих судов и когда установится благоприятный для плавания на запад ветер. Когда фрегат и стайка его подопечных подняли, наконец, якоря, плавание по Каналу обещало стать приятной прогулкой. Но ветер переменился, и вот уже неделю «Циклоп» лавировал против ветра, преодолевая еженочные жестокие штормы.

Натаниэлю Дринкуотеру пришлось пройти краткосрочную суровую школу. Он лез наверх вместе с марсовыми, ежась от холода и страха, когда непокорный брамсель трепетал, оглушительно хлопая. Терпел, когда линек чрезмерно ретивого боцманского помощника время от времени обжигал его по мягкому месту. Жестокость была тогда обыденным явлением, и между смердящими палубами переполненного людьми британского военного корабля она обретала свои крайние пределы. Измотанный непосильной работой в условиях жуткого холода, вынужденный есть непривычную еду, запивая ее отвратительного качества легким пивом, терпя окрики и побой, однажды ночью Дринкуотер не выдержал. Он уткнулся лицом в койку и горько зарыдал. Его мечты о славной службе во имя благодарной страны разлетелись в прах, и в отчаянии его мысли обратились к последнему убежищу – дому.

Он вспоминал свою измученную хлопотами мать, ее горе, когда она отчаялась найти для сына подходящее место в жизни, ее радость, когда ректор показал ей письмо от своего дальнего родственника или друга – капитана Хоупа, где тот выражал согласие взять Натаниэля мичманом на «Циклоп». Как ликовала она, что ее старший сын станет теперь такой важной персоной – королевским офицером. Ему вспомнился брат, беззаботный проказник Нэд, который постоянно попадал в истории, и которого даже сам ректор как-то высек за кражу яблок; Нэд, с которым он частенько разделял наказание в школе в Барнете, по причине чего мать принималась стенать, что только отцовская твердость могла сделать из него человека. Нэд только кивал головой и смеялся, а Натаниэль смотрел в глаза матери и сгорал от стыда за невоспитанность брата. У него были очень смутные, расплывчатые воспоминания об отце: от человека, породившего его на свет, всегда пахло вином и табаком, и он постоянно смеялся, пока однажды не вышиб себе мозги, свалившись с лошади. Нэд унаследовал от отца горячность и любовь к лошадям, а Натаниэль получил от матери ее спокойную рассудительность.