Бен долго стоял под душем, он чувствовал, что ему не хочется возвращаться к Энджи. Хотя он не мог объяснить причину такого настроения, ибо сам не знал ее, ему отчаянно хотелось остаться наедине с собой до тех пор, пока не будет получен пятый свиток. Ему казалось, что он снова желает подготовиться к встрече с Давидом.

Они молча пили кофе. Энджи то и дело посматривала в окно, опасаясь, как бы не начался дождь, а Бен думал об очередном свитке.

Пока он помешивал крепкий кофе, его мысли вернулись к старым временам и местам. Тут перед его мысленным взором возникло лицо Соломона Лейбовица, которого он уже давно не видел: крупный нос и глаза с длинными ресницами. Он был красивым юношей, смелым, сильным, с умным лицом. У него были вьющиеся черные волосы, смуглая кожа, чувственный рот. Люди часто подтрунивали над внешним видом обоих мальчиков: один был смуглым семитом, а другой бледным, голубоглазым блондином. По внешности они отличались как день от ночи, но по умственным способностям и мировоззрению оба отлично подходили друг другу. Полет воображения обоих был безграничен. Они вместе бродили по Бруклину, словно Роланд и Оливье. В школе они были отличниками, соперничали друг с другом, чтобы заслужить похвалу учителей. Оба часто проводили вечера вместе, учились вместе, а позднее вместе ходили на свидания с девушками.

Никто не ожидал, что после окончания школы, став самостоятельными, эти ребята разойдутся столь разными путями.

– Бен?

Он уставился на Энджи.

– Бен? Ты не слышал ни слова из того, что я сказала. Думаешь о свитках?

Он кивнул.

– Ты мне не расскажешь о них? – Энджи наклонила голову в сторону.

Бен никак не мог понять, почему Энджи сегодня утром так раздражает его. Возможно, все дело в том, что она выказывает притворный интерес к свиткам, чтобы угодить ему. Взгляд ее печальных глаз говорил: «Все пройдет. Маленький Бен переживет это, а тогда можно будет пойти во двор поиграть».

– Честно говоря, они довольно скучны, – ответил Бен, отводя глаза.

Хотя небо затянулось облаками, Бен при слабом утреннем свете вдруг заметил, что на лице Энджи слишком много макияжа. А эти проклятые духи перебивали вкус кофе.

– Проверь это на мне.

– Ради бога, Энджи, не пытайся угодить мне. – Он оттолкнул стул, встал и засунул руки в карманы брюк. Начало моросить, окно покрывалось мелкими каплями дождя.

– Бен, что с тобой? Я тебя таким никогда не видела. То ты в хорошем настроении и счастлив, то ты капризен и раздражителен. Никогда раньше ты не вел себя столь непредсказуемо.

– Извини, – пробормотал он, отходя от нее. «Боже! – подумал он. – Я хочу лишь одного – чтобы меня оставили одного! Чтобы я мог подумать. А ты являешься сюда в своем маскарадном костюме, говоришь со мной как с ребенком и…» – Энджи, эти свитки все больше и больше поглощают меня. Я ничего не могу поделать с этим. Они… они… – «Что? Что они делают? Начинают порабощать меня?»

Бен чувствовал, что его обдало духами. Затем он почувствовал, как ему на плечи легли ее изящные руки.

– Дай мне почитать то, что ты уже перевел.

Бен обернулся и посмотрел на нее. «Ах, Энджи, любимая, – с досадой подумал он. – Знаю, ты хочешь понять. Знаю, ты делаешь это ради меня. Только не надо…»

– Ты позволишь мне почитать?

– Конечно, почему бы и нет? Присаживайся.

Энджи сбросила туфли, опустилась на диван и подобрала ноги под себя. Когда он передал Энджи записную книжку, она пролистала ее и воскликнула:

– Вот это да! Так много!

Бен вернулся в столовую и взял чашку с кофе. Теперь он казался вкуснее.

После длительного молчания Энджи бросила записную книжку на кофейный столик и сказала:

– Было интересно.

Глаза Бена сделались большие, он будто не поверил своим ушам.

– Что ты думаешь о Давиде бен Ионе?

– Что я думаю о нем? Ну… – Она пожала плечами. – Ничего особенного. А вот если он упомянет Иисуса, тогда папирус действительно станет важной находкой.

Бен поставил чашку на столик.

– Энджи, – уже тише заговорил он, тщательно подбирая слова. – Давид бен Иона… когда ты читаешь то, что он написал… разве ты ничего не чувствуешь?

Энджи наклонила голову:

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… – Бен вытер влажные ладони о штанины. – Когда я читаю его слова, то чувствую себя причастным к тому, что он пишет. Ты понимаешь, что я имею в виду? Я проникаюсь содержанием его слов. Я не могу оторваться. Возникает ощущение, будто он действительно обращается ко мне…

– Бен…

Он вскочил и начал ходить по комнате. Его хромота бросалась в глаза, «Разве такое ощущение бывает только со мной? – словно в тумане мысленно спросил он себя. – Неужели только меня посещают такие чувства, когда я читаю слова Давида? Как это возможно? Что порождает такие чувства? Как это смешно! Только посмотреть на нее. Как она может вести себя столь чертовски равнодушно, когда я мучаюсь от беспокойства!»

– Бен, что случилось?

Он не обращал на нее внимания. Его мысли разбредались во все стороны. Иона, отец Давида, и Иона Мессер, отец Бена, – оба поговаривали: «Не забывай, что Господь знает путь праведных, а путь нечестивых погибнет». Ты из племени Бенджаменов. На тебе проклятие Моисея, и Господь поразит тебя безумием…

– Бен!

Он вдруг застыл на месте.

– Энджи, я хочу какое-то время остаться один.

– Нет! – Она вскочила на ноги. – Не прогоняй меня.

Бен стал пятиться назад, чувствуя себя так, будто его окружают.

– Почту принесут еще не скоро, – сказала Энджи. – Давай покатаемся и на время забудем все это…

– Нет! – закричал он. – Проклятье. Энджи, ты только и думаешь, как отвлечь меня от работы. – «Забудь о ней на время». «Убежим от нее». Тебе не приходило в голову, что мне не терпится заняться ею?

– Мне все понятно, – спокойно ответила она.

– Нет, тебе ничего не понятно. И я тебя ни в чем не виню. Я просто хочу остаться наедине с собой.

– Не стану тебе мешать.

Бен отошел от нее, делая вид, что собирается взглянуть на термостат.

– Здесь холодно, – спокойно изрек он. – Да, ты будешь отвлекать меня. Ты и пяти минут усидеть не сможешь без того, чтобы не болтать.

Бен удивленно взглянул на Энджи. Она сидела на диване так, будто сошла с обложки глянцевого журнала, – высокие скулы покрыты румянами, губы и ногти накрашены кроваво-красным цветом. Как странно, что он именно сейчас так плохо думает о ней, ведь раньше ему ничего подобного и в голову не приходило. Тем не менее его мысли оказались верны.

Эта красивая женщина, сидевшая на диване, с миниатюрным лицом и густыми каштановыми волосами была мечтой любого мужчины. Энджи много смеялась, изящно одевалась, ее тело было молочного цвета, она всегда заводила вежливый разговор. Бену всегда нравилось, что другие мужчины поглядывают на нее, когда они оба шли вместе. Энджи, шедшая с ним под руку, была все равно что медаль на его лацкане.

Но сегодня, пока Бен взглянул на нее в некотором роде как бы заново, ему в голову лезли мысли, каких он раньше не обнаруживал.

– Я не стану тебе мешать, – повторила она.

– И чем ты будешь заниматься? Пока я сижу в темноте и слушаю Баха, чем ты будешь заниматься?

– Ах, Бен. – Она взглянула на него, теряя терпение. – Ладно. Я уйду. Если ты как раз этого хочешь. Я загляну утром. Хорошо? – Она забрала сумочку. – Только не снимай трубку с рычага, пожалуйста. Вчера вечером ты опять так сделал. Разве не так? Я звонила и звонила, но не услышала сигнала, что телефон занят.

– Больше так делать не буду.

Энджи задержалась у открытой двери, будто думая, что еще сказать.

– Бен, я действительно думаю, что эти свитки интересны.

– Хорошо.

– Но ты должен учесть, что я незнакома с еврейскими делами.

– Ты ведь знакома со мной, правда?

– Бенджамен Мессер! – Энджи была по-настоящему удивлена. – Впервые слышу от тебя признание, что ты еврей! Обычно ты всячески стараешься отрицать этот факт.

– Не отрицать, моя любимая, а забыть о нем. Вот в чем разница.