Раффин наблюдал, как я фиксирую края кожи.

– Все ужасно опечалены тем, что произошло в прошлом году, – начал он. – Уму непостижимо, как вам удается мириться с гибелью спецагента Уэсли.

Бентона Раффин всегда величал не иначе как «спецагент», что вызывало у меня недоумение и улыбку. Старший санитар, должно быть, благоговел перед опытным агентом ФБР, который к тому же был экспертом по составлению психологических портретов. Мне вдруг пришло в голову, что, возможно, примерное поведение Раффина в прежние дни объяснялось скорее влиянием Бентона, а не моим.

– Мы все тоже скорбим о нем, – продолжал Раффин. – Ведь он приходил сюда, шутил с нами, болтал о том о сем. Такой важный человек. С тех пор все при вас чувствуют себя как на иголках. Слово лишнее боятся сказать. Думают, что вы не в себе, и потому делают вид, что не замечают вашей рассеянности. Вы стали иначе относиться к работе. Не один я обратил на это внимание. И вы знаете, что я не преувеличиваю. Согласны?

– С чем я должна согласиться, Чак?

– У вас появилось много странностей. Работаете до изнеможения, выезжаете даже на те места происшествий, где вашего присутствия не требуется. Вам звонят убитые горем люди, но вы не находите времени поговорить с ними.

– Это ты о чем? Я всегда беседую с родственниками погибших. Беседую с любым, кто попросит, если он вправе получить информацию.

– Тогда поинтересуйтесь у Филдинга, сколько раз он отвечал за вас, скольким семьям ваших подопечных давал объяснения. И потом, ваши выступления в Интернете. Это же вообще ни в какие ворота не лезет.

Я опешила.

– Какие такие выступления в Интернете?

– Ну, консультации или как их там еще. Честно говоря, сам не читал – у меня дома нет компьютера. Я не хотел вас расстраивать. Я все понимаю. После того что вы пережили…

– Благодарю за сочувствие, – перебила я.

– Труп из Пауатана должны бы уже доставить. Если хотите, я проверю, – вызвался Раффин.

– Да, проверь, а этот потом убери в холодильник.

– Непременно.

Двери за Раффином закрылись, и в трупной наступила тишина. Мной овладевали неуверенность и беспокойство. Я переставила пробковую доску с растянутым куском кожи в хирургическую кювету, накрыла ее салфеткой и убрала в холодильник. После прошла в раздевалку, приняла душ и устроила себе длительный перерыв за чашкой кофе.

– Джин, ты читаешь консультации, которые я якобы даю в Интернете? – спросила я у администратора моего офиса.

Она смущенно мотнула головой. С этим же вопросом я обратилась к Клете и Полли.

– Иногда, – созналась Клета, краснея.

– А ты, Полли?

– Не всегда. – Она тоже покраснела.

– Это не я. Кто-то выступает под моим именем, – объяснила я. – Жаль, что я не узнала об этом раньше.

Обе женщины смешались. Я видела, что они мне не верят.

– Я хорошо понимаю, почему вы при мне не заикались про мои так называемые «консультации», – продолжала я. – Наверно, на вашем месте я поступала бы так же. Но мне нужна ваша помощь. Если вы подозреваете кого-то, кто мог бы писать от моего имени, очень прошу, скажите мне.

Женщины вздохнули с облегчением.

– Это ужасно, – взволнованно заговорила Клета. – За такое в тюрьму надо сажать.

– Понимаете, когда читаешь, очень похоже на вас. В этом-то все дело, – добавила Полли. – Советы, как избежать несчастного случая, какие меры безопасности соблюдать, прочие медицинские тонкости.

– Вы хотите сказать, что это пишет врач или человек с медицинским образованием? – уточнила я.

– Во всяком случае, не дилетант, – подтвердила Клета.

– Вы не знаете, где доктор Филдинг? – спросила я.

– Недавно ходил где-то здесь, – ответила Полли. Своего заместителя я нашла в медицинской библиотеке. Он листал журнал «Питание, физкультура и спорт». Увидев меня, Филдинг улыбнулся.

– Джек, мне надо с тобой поговорить.

Я закрыла дверь библиотеки и передала ему свой разговор с Раффином. По грустному взгляду своего заместителя я поняла, что мое сообщение не явилось для него новостью.

– Ходят слухи, будто министр Вагнер намерен избавиться от вас, – сказал Филдинг. – Думаю, это обычная утка, и мне очень жаль, что она достигла ваших ушей. Чак – идиот.

Синклер Вагнер возглавлял Министерство здравоохранения и социальных служб. Только он и губернатор имели право уволить главного судмедэксперта штата.

– И на каком же основании он намерен меня уволить? – спросила я.

– Говорят, вы смущаете Вагнера своими выступлениями в Интернете.

Я наклонилась к Филдингу и положила руку ему на плечо.

– Это не я. Кто-то выступает под моим именем.

– Вы шутите? – Он озадаченно посмотрел на меня.

– Мне сейчас не до шуток. Ты-то почему молчал, Джек? Если считал, что я поступаю недостойно… Неужели я настолько отдалилась от всех, что никто не осмеливается мне слова лишнего сказать?

– Дело не в этом. Никто вас не чурается. Наоборот, мы все очень беспокоимся за вас и потому, наверно, стараемся вас беречь.

– От чего вы меня бережете?

– От горя никто не застрахован, и никому не заказано горевать, – спокойно отвечал Филдинг. – Никто не требует, чтобы вы работали в полную силу. Я – тем более.

– Мое горе касается только меня. Я не могу допустить, чтобы мои личные проблемы мешали делу. И не допускаю этого.

– Вы ведь очень его любили. Мне казалось, единственное, чем я могу помочь вам, это взять на себя часть ваших забот.

– Ты отвечал за меня по телефону родственникам погибших? – прямо спросила я.

– Мне это совсем не трудно, – сказал он. – Хоть какая-то помощь вам.

– Просто в голове не укладывается, Джек. Я здесь каждый день с утра до ночи, разве что в суд иногда отлучаюсь. Почему тебе направляли звонки, адресованные мне?

Филдинг сконфузился.

– Неужели ты не понимаешь, что я просто не могу отказывать в утешении растерянным, убитым горем людям, проявлять равнодушие к их беде? Как я могу не проявить сочувствие к горю человека, не попытаться сгладить его боль, не сделать все от меня зависящее, чтобы отправить убийцу на электрический стул? – Мой голос дрожал, я едва сдерживала слезы. – И часто ты отвечал за меня?

– В последнее время часто. Практически по каждому второму делу, – неохотно сознался Филдинг.

– В таком случае, полагаю, на меня поступали жалобы, – сказала я. – В глазах скорбящих людей я – надменное, бессердечное чудовище. И я их хорошо понимаю.

– Да, кое-кто жаловался.

По лицу Филдинга я догадалась, что жаловались многие. И очевидно, губернатору тоже писали.

– Кто направлял тебе эти звонки? – спросила я.

– Роуз, – со вздохом ответил он.

Когда я появилась в своей приемной, Роуз застегивала плащ, собираясь уходить.

– Я провожу тебя до машины, – предложила я.

– Ну что вы, зачем?

Черты ее лица застыли в напряжении. Она поняла, что ее ожидает неприятный разговор, и, по-моему, догадалась, на какую тему. Обмениваясь ничего не значащими фразами, мы направились к выходу.

На душе у меня было тяжело. Я не могла определить, злюсь ли я или чувствую себя подавленной.

– Люси так и не звонила? – спросила я, когда мы ступили в безлюдный вестибюль.

– Нет, – ответила Роуз. – Я сама несколько раз пыталась связаться с ней через ее контору.

Мы вышли на темную пустую автостоянку.

– Мое воинство рассеяно, – пробормотала я. – Убив Бентона, Кэрри Грезен уничтожила и всех нас, верно, Роуз?

– Конечно, его смерть подкосила всех. Не знаю, как вам помочь, но я делаю все, что в моих силах.

– Люси сердится на меня. Марино больше не детектив. А теперь вдруг я узнаю, что ты без спросу направляешь Джеку адресованные мне звонки. Обезумевшие родственники погибших не могут связаться со мной. Зачем ты это делаешь, Роуз?

Мы дошли до ее автомобиля, Роуз открыла дверцу, завела мотор и включила печку.

– Я выполняю ваше распоряжение.