Но Диман ничего такого не сказал. Он соскочил с коня, передал повод Генке и кивнул:

— С возвращением, пацаны… Как дела?

— Боец Зернов, — подтянулся тот, который в шкурке — беловолосый, вроде бы постарше остальных.  — Всё в порядке.

— Боец Скобелев, всё в порядке.

— Боец Валуев, всё в порядке, — по очереди отрапортовали другие двое, и Генка сообразил, что последний похож на Сергея Валуева, историка отряда — наверное, младший брат. А дальше все трое откровенно расслабились и затараторили:

— А я от кабанов пять часов на дереве спасался…

— А я в гадючий лог забрёл — ой, блинннн!..

— А я волков видел — двое, волк с волчицей — вот так вот…

— А я…

— А я…

— А я…

— … во так во — висит прямо на дереве…

— … как он заухает — я хоть и знал, что филин, а всё равно…

— … думаю — оппа! И камнем…

— … и…

— … а вот…

— … ну я…

Генка с некоторым изумлением наблюдал за разворачивающейся сценой и поведением Димана — и понял неожиданно, что тому происходящее нравится. Не командовать нравится, нет, не ощущать себя «главным» — а именно заниматься с младшими. Он, опираясь на шлагбаум, выслушивал всех и успевал всем отвечать и со всеми поддерживать беседу, потом громко и весело цыкнул — разговор утих мгновенно — и отправил всю троицу в село. Те весело зашагали по дороге, а Генка уловил краем уха: "А это, наверное, он и есть — Диман привёз, небось! — Ого, постреляем!!!"

— Черти, — ухмыльнулся Диман, принимая у Генки повод и забрасывая его за шлагбаум. Со стороны уходящих мальчишек донеслось хоровое:

— Черти, — повторил Диман.

— Волки, — серьёзно подтвердил Генка, сползая наземь.  — Я с тобой тут часок побуду, ага?

— Да ради бога… Есть хочешь?

— Пока нет. Подожду до ужина. Тем более, что мне в первый раз в жизни будет готовить девушка.

"Красивая," — добавил про себя Генка, вспомнив Любэ. Но поговорить на эту животрепещущую тему не успел — со стороны пруда появился всадник, скакавший галопом. Диман подтянулся, почти как при его появлении вытянулись младшие.

— Обручев, Виктор Васильевич, — бросил он Генке, и тот с интересом уставился на осадившего рядом с ними коня высокого сухощавого мужчину в полувоенном. Мужчина был похож на мальчишку со шрамом на шее — Игоря Обручева. Вернее, это, конечно, мальчишка был похож на мужчину, приходившегося ему, скорее всего, отцом.

— Добрый вечер, Виктор Васильевич, — кивнул Диман. Генка повторил приветствие, не переставая рассматривать прямо сидящего в седле всадника.

— Добрый вечер, командир, — без насмешки поздорововался глава сельсовета.  — Твои возвращаются?

— Да вот, жду… Это Генка Тихонин, тренер по стрельбе, — Диман указал на Генку рукой, и мужчина посмотрел на новенького.

— Рад видеть, — сдержанно кивнул он и снова обратился к Диману: — Игорь мой где?

— Наверное, уже дома, — Диман мельком посмотрел на часы.

— Ясно. Ну, всего хорошего, — и Обручев вновь пустил коня в галоп.

— Серьёзный мужчина, — заметил Генка, глядя ему вслед.  — Я ему про бумаги забыл сказать…

— Секретарша, Катерина, скажет, — уверил Диман.  — Серьёзный, конечно… Знаешь, сколько за него мусульмане в Боснии давали? Сто пятьдесят тысяч марок за живого, сто — за мёртвого… И здесь сколько раз достать пытались за то, чт он наше село сумел отстоять… У Игоря шрам видел? — Генка кивнул.  — Три года назад его в заложники захватили… Виктор Васильевич на встречу приехал, в ментовку не стал сообщать… Те сволочи Игоря из машины вывели, нож у горла держат и посмеиваются — мол, если что, твой щенок помучается, это не пуля… Виктора Васильевича на прицел взяли… И говорят: ну что, козлина? Подписывай бумаги о передаче. А он им говорить спокойно: я не могу из-за одного мальчика отдать вам в кабалу полтысячи человек. И Игорю: приготовься умереть, сынок. Те офигели, даже руку с ножом опустили… А тут наши по ним со всех сторон… Они с ночи там лежали. Жена у Виктора Васильевича — сербиянка, он её из Боснии привёз, а Игорь — от первой, она ещё давно их бросила, Игорь ещё маленький был — так она снайпер, она лично их главному в башку пулю вогнала. Но Игоря всё же полоснуть успели… Но это последний наезд был, с тех пор они все нас шугаются… О, ещё кто-то идёт…

Генка вернуолся на квартиру к восьми. Он ехал, охваченный странным чувством — впервые в жизни предстояло жить самостоятельно. Не один или два дня, такое случалось и раньше, а именно жить, довольно долго, в почти своём доме. Это настраивало на торжественносерьёзный лад.

Село ближе к вечеру явно ожило и стало довольно шумным. Значительная часть людей вернулась с работы — где бы они не работали, на площади возле дома культуры играла музыка, навстречу попадались вежливо, с лёгким поклоном здоровавшиеся люди, было полно детей в возрасте от нуля (как правило, они восседали в колясках, влекомых на вечернюю прогулку гордыми мамашами) до 11–12 лет (эти носились везде, проникали повсюду и создавали семьдесят процентов шума). Нигде не было видно пьяных, и Генка вдруг вспомнил, что в магазине не видел спиртного. У них тут что, сухой закон?! Не может быть…

С ним тоже здоровались, и вид едущего верхом мальчишки никого не удивлял. Раза три или четыре ему попадались навстречу всадники разного возраста, а один раз — уже немолодая женщина, ловко и деловито направлявшая куда-то беговую коляску на велосипедных шинах. По улице пахло ужином — с такой манящей силой, что Генка едва не пустил коня (кстати, как его зовутто?!) в галоп, но подумал, что, скорее всего, рухнет в канаву на первом же скачке. В конце концов, ехать шагом — очень даже достойно и представительно, утешил он себя. Сразу видно — человек знает себе цену…

Но учиться скакать верхом надо немедленно. Это он подумал, когда уже возле самого «его» дома навстречу именно галопом проскакали сразу трое пацанов на тричетыре года младше…

… Надежда была на месте — сидела за столом и листала какой — то старый журнал. Тут же стояла миска, в которой Генка увидел белую поверхность сельди под шубой, кувшин с чемто ещё и большое блюдо, накрытое полотенцем с вышивкой, тянущей на от года до трёх — в зависимости от обстоятельств.

— Я же сказал, что люблю это по праздникам…  — растерялся Генка, поднимая край полотенца — там оказались эклеры, а в кувшине — молоко.

— Так сегодня ж и есть праздник, — заметила Любэ, — первый день ты у нас… Я пойду, или ещё что нужно?

— Посиди, — вдруг попросил Генка и почувствовал, что краснеет.

Такого за ним раньше не водилось. Как уже было сказано, девчонки казались ему глупыми и пустыми, но если какуюто хотелось поцеловать или прижать — он так и делал… и ещё ни разу не услышал искреннего отказа, что там краснеть! Но Надежда покачала головой:

— Ой, извини, мне домой надо, там ещё всех кормить… Я утром

Приду, хорошо? Приятного аппетита… ой, да! — спохватилась она.  — Журналы тебе принесла, я вот смотрела один…

— Какие журналы? — удивился Генка. Любэ пожала плечами:

— Я не знаю, старые… От самого Виктора Васильевича, — девчонка пояснила: — Я в библиотеку зашла, посмотреть тебе Кинга и Черкасова, а там он. И говорит: "Вот, отнесёшь Геннадию. " Ну, пока!

Она выскочила за дверь. Генка нахмурился — это ему не понравилось. Он не настроен был сейчас читать вообще, и уж тем более терпеть не мог, когда кто-то брался определять круг его чтения, с ним самим не посоветовавшись…

Усевшись за стол, Генка включил телик и буквально через минуту понял странную вещь: центральные программы были порезаны. На месте реклам включались знакомые и незнакомые клипы с песнями, среди которых не было, кстати, ни одной попсовой. Генка пробежался по кнопкам пульта и обнаружил: «забиты» «ток» и «риэлтишоу», а так же многие западные и значительная часть отечественных фильмов — вместо них тоже шло что-то другое. Интереен был вопрос: как это вообще сделали?!