Продолжим знакомство?

Генка сглотнул и убрал руку. В глазах Любэ отражалась луна, делавшая их потусторонними. Слёз в этой луне не было.

— Ладно, — девчонка спрыгнула на песок.  — Всё должно быть честно. Тут все про это знают, теперь и ты знаешь.

— Погоди, — Генка соскочил за ней, взял за тонкое горячее запястье.  — Знают — и поэтому…

— Ты плохо о них думаешь, — криво улыбнулась девчонка.  — Я сама никого не хочу. Здешние ребята очень хорошие. Зачем им связывать себя с той, которую кто только не лапал, когда ей было положено ещё в куклы играть? Я сама. Одна.

— Ты же говорила…  — Генка кашлянул, — родители, братья…

— Приёмные они. Точнее — я приёмная, что непонятно? — грубо спросила девчонка.  — Мы — это только то, что мы есть, не меньше, но и не больше… Пока.

Музыка гремела, казалось, совсем рядом, пульсировала в ушах. Генка подошёл к воде. Нагнулся. Поднял камень и изо всех сил швырнул его в воду:

— Блин!!! — он пнул песок.  — Блин! Блин! Блин! — Генка, размахнувшись, закинул на середину реки кроссовки, крутнулся на пятке и, догнав идущую к тропинке девчонку, схватил её за плечи: — Мне по фигу, — сказал он.  — Слышишь, мне по фигу, кем ты была. Мы — это только то, что мы есть, это ты точно сказала, не больше. Но и не меньше. Слушай меня! — он тряхнул Надежду, хотя она и не открывала рта.  — Мне плевать. И тебе будет плевать. Потому что никто в жизни тебя не целовал вот так!..

… Мачо был мокрый, словно купался в одежде, но улыбающийся. Он бросил Генкины кроссовки на песок и спросил, садясь рядом:

— Ну и где она?

— Я её проводил, — Генка лежал на песке и улыбался в небо.  — А сам сюда вернулся, полежать.

— Холодно на песке, простынешь.

— Не простыну… Спасибо за кроссы.

— Та ну шо вы… Я иду, вижу — плывут. Слазил ради интереса… Не кидать же обратно… Вот что, Ген, — Мачо оперся на локоть и наклонился к Генке.  — Если ты её обманешь теперь — я тебя убью. Не фигурально выражаясь, а понастоящему. Веришь?

— Верю, — Генка рывком сел.  — Я никогда ни одну девчонку не

любил. Я что и еёто люблю, не уверен. Но я её не брошу. Даже если гнать будет…  — он помотал головой и признался как-то потерянно: — Я думал, что много знаю о жизни. А тут за неделю столько наслушался, что голова разрывается…

— То ли ещё будет, — сказал Мачо, раздеваясь.  — Мне иногда кажется, что у меня разрывается сердце… Будешь купаться? Вода тёплая, класс!

— Пошли, — согласился Генка, стаскивая майку.

— Егерский способ стрельбы очень нужен именно в лесистой местности, — Генка мягко клацнул затвором «мосинки».  — Садимся…  — он показывал свои слова, — широко расставляем ноги, локти упираем в колени, носки ног прижимаем к земле… Смотрим в бинокли.

Сестрички Марьины и серьёзный тихий Никита Свержин, сидевшие на бревне, подняли к глазам восьмикратные бинокли. Как и их тренер, они были одеты в самодельные камуфляжи "кикимора",на поясах — такие же лохматые сумки с самым необходимым, экспедиционные тесаки и русские ножи в камуфлированных ножнах… Генка взял с собой одну снайперку для тренировок, плюс самодельный арбалет у Никиты. Насчёт последнего Генка слегка сомневался, но мальчишка вот уже два дня без особого напряга обеспечивал всех четверых мясом. И вообще в лесу они чувствовали себя уверенней, чем сам Генка — тут скорее ему нужно было учиться… Но стрелять он умел лучше. И намного… пока.

— Видите в конце прогалины большой валун? — Генка смотрел в четырёхкратный прицел ПБ и был уверен, что ребята точно видят указанную цель. Задавать контрольный вопрос: "Сколько тут метров?" — было бессмысленно — глазомер у здешних был молниеносный и точный, они определяли расстояния" навскидку" с точностью до метра.  — Дайте до него поправки. Никита, ты.

— Четыреста пятьдесят метров, — сказал мальчишка.  — Безветрие, поправка на ветер ноль. Деривация… (1) — он задумался.  — Деривация четыре сантиметра, поправка одна тысячная, но это неважно, нужно просто целиться чуть левее места, в которое хочешь попасть.

— Ты это брось, — сердито сказал Генка, не отрываясь от прицела, — на три лаптя влево… Какие поправки маховиками?

— Крутить…  — Никитка вздохнул.  — Крутить… Нижний маховик крутить.

— Куда? — терпеливо спросил Генка.

— По часовой на один щелчок…

— Верно…  — Генка пошевелил пальцем на спуске.  — Видите наверху камня выступ? — и Генка спустил курок. В прицеле он увидел, как выступ брызнул белёсой крошкой. Генка дёрнул затвор, на лету поймал гильзу, подбросил её и подхватил сумкой.  — Можно считать, что противник поражён между глаз… Всем принять положение для стрельбы лёжа! — скомандовал он, вся троица молниеносно выполнила команду.  — Теперь ищем каждый позицию и маскируемся на ней, составляем карточку огня (2), отмечаем места, которые кажутся вам наиболее подозрительными, а я отойду и через полчасика вернусь. Тогда дальше поговорим. Саша, держи винт, — он перебросил оружие девчонке и, не оглядываясь, пошёл в кусты…

1.  Явление «закручивания» пули вправо, становится заметно на расстоянии более 300 метров и требует поправок при стрельбе.

2.  Простенькая схема, на которой обозначены основные ориентиры на местности, возможные цели, расстояния до них, заранее высчитанные поправки на ветер, деривацию, расстояни е и т.  д.

… Минусом здешних ребят было то, что они думали, будто умеют стрелять. Это Генка понял сразу. Их не нужно было учить разбиратьсобирать «калаш», они не запихивали магазин в пистолет обратной стороной, как некоторые Генкины ровесники оттуда, из "цивилизованного мира", где русские подростки — дети народа воинов! — "демократическими преобразованиями" последних двадцати лет были отучены от оружия. Что да то да. Эти умели попадать в цель — а что не первым одиночным, а третьим или четвёртым патроном в очереди — так чего их жалеть? Это выяснилось на второй день, и Генка переломил такое настроение тут же. Он раздал пяти мальчишкам автоматические «маркёры» (1) «Shocker», а себе взял полуавтомат «Rainmaker» — и предложил дуэль на расстоянии двадцати метров. Эта дуэль навсегда запомнилась всему отряду и закрепила Клира на месте тренера безоговорочно. Пятеро пацанов, в самом деле умевших стрелять куда лучше среднего солдатадесантника Российской Армии, поливала Клира очередями, не достигавшими цели — тот перемещался с сумасшедшей скоростью и нелогичностью. Вся развлекуха продолжалась секунды три. Клир выстрелил пять раз, пять шариков попали «автоматчикам» точно в маски — в Клира не угодил ни один.

Вспомнив это, Генка усмехнулся и остановился. Он шёл просто так, никуда, потому что ему нравилось в лесу. Наверное, на свете нет больше нигде такого красивого места, как лес средней полосы. Можно сколько угодно повидать, побывать где угодно, прожить жизнь вдали от этих мест — но если ты хоть раз видел их, ты непременно к ним вернёшься. Хотя бы для того, чтобы тут умереть. Сколько не ёрничай над "берёзовой ностальгией" — она не выдумка, она в крови каждого русского, и поэтому так бесшабашнотоскливы загулы тех, кто покинул Родину, купил себе виллу, остров, яхту, прислугу, жену на берегах тёплых морей… и понял вдруг, что никуда и никогда не уйдёт, не сможет уйти с лесных полян, на которых по утрам рассыпаны непродажные бриллианты росы, от рощ, где задаром светит всем людям сквозь изумрудную резьбу листвы солнце, с берегов речек, за воду которых, пахнущую свежестью и лесной цвелью, ничем не надо платить — не хватит никаких денег… Генка понимал сейчас, прожив тут всего неделю, почему плакал тот немец, потрясённый, должно быть, остро вернувшейся генетической памятью о тех временах, когда и его народ — гордый и чистый — жил в таких же лесах, на месте которых теперь — прилизанные лесопарки… Так что говорить о наших?

Генка качнул ветки и снова улыбнулся. Вспомнилось вдруг, как он смотрел чёрнобелый фильм про войну, про подпольщиков, совершавших диверсии на немецком аэродроме. Как же он назывался, фильм?.. А, "Вызываем огонь на себя!" Там был предательполицай Терех — и как в конце немцы за верную службу его смертельно ранили… а он бежал, спотыкаясь, за автомобилем и, держась за живот, задыхающимся голосом стонал: "Ой я дурак… ой дурак… мы же русские… мы все русские… " Может, и эти поймут то, что они русские, только перед смертью? Или даже этого им не дано?