Элизабет пересекла площадь и свернула на оживленную улицу, вдоль которой тянулись многочисленные здания из стекла и металла, освещая ее разноцветными огнями рекламы. Она прошла несколько модных магазинов и наконец увидела магазин тканей, за которым был поворот к дому Амарто. Ускорив шаг, Элизабет быстро добралась до знакомой высотки и, подняв голову вверх, принялась отсчитывать этажи, чтобы увидеть, горит ли свет в квартире Амарто. Сбившись в очередной раз со счета, Элизабет решилась наконец войти в холл. Она подошла к стойке, за которой сидел все тот же консьерж со светлым хвостиком. Увидев Элизабет, он мгновенно вскочил со стула, устремив на нее вопросительно-заинтересованный взгляд.

– Добрый вечер, сеньор, – вежливо поздоровалась она по-английски. – Вы не могли бы мне сказать, дома ли сейчас сеньор Ферейро?

Консьерж, внимательно выслушав Элизабет, обвел растерянным взглядом пространство холла, видимо мысленно формулируя свой ответ на плохо знакомом ему языке.

– К сожалению, господин Ферейро еще не возвращался, – выговорил он наконец, запинаясь.

Элизабет молча кивнула в знак того, что поняла озвученную им информацию, и вышла на улицу.

Где он пропадает? – мысленно спросила она себя. Неужели все еще обсуждает с Ривадо план собрания?

Элизабет стояла у стеклянных дверей подъезда, нетерпеливо теребя в руках лакированную сумочку. Вот уж теперь я по-настоящему жалею, что до сих пор не приобрела мобильный… И все из-за Дэймона, с досадой подумала она.

Элизабет еще раз взглянула на залитый мягким светом холл.

Может быть, оставить консьержу записку для Амарто? Хотя… что я в ней напишу?.. Что его помощник передал Лекеру какие-то документы и получил за это деньги? А если он сделал это по просьбе самого Амарто, и решит заглянуть к нему вечером, чтобы рассказать о результатах встречи? Тогда выйдет очень некрасивая ситуация… Лучше уж подождать до завтра. Ведь до девяти утра осталось не так уж много времени…

Приняв это решение, Элизабет направилась в сторону остановки трамвая, чтобы поскорее добраться до гостиницы.

Взяв у портье ключи, Элизабет поднялась по лестнице на третий этаж и, пройдя по коридору, увидела у двери своего номера Маркуса.

– Я помню, вы говорили во время одной из экскурсий, что вам нравятся старинные постройки, – проговорил Маркус вместо приветствия. – А как вы относитесь к современному облику улиц?

Элизабет окинула его изумленным взглядом.

– Вы что же, поджидали меня здесь для того, чтобы узнать о моих архитектурных предпочтениях? – поинтересовалась она, останавливаясь в нескольких шагах от Маркуса.

Он утвердительно кивнул, сложив руки на груди.

– Да, мне было бы очень интересно узнать побольше о ваших вкусах… Ведь наш разговор тогда, в ресторане, так и остался незаконченным. Вы целых два дня не появлялись ни в гостинице, ни на экскурсиях. Я начал всерьез беспокоиться, – мягким голосом завершил он.

– Ваше беспокойство было напрасным, – с улыбкой проговорила Элизабет. – За это время я успела осмотреть окрестности Лиссабона, побывала в Синтре, видела дворец Паласио-да-Пена… В общем, моя экскурсионная программа была не менее насыщенной, чем ваша.

Маркус понимающе кивнул.

– Я пришел напомнить вам, что завтра последний день пребывания вашей туристической группы в Лиссабоне… И на этот день запланировано посещение квартала Байша – делового центра нашего города. Надеюсь, вы не откажетесь от этой прогулки? – нарочито подобострастно поинтересовался Маркус.

Элизабет прислонилась к стене, не обращая внимания на изменившийся тон Маркуса.

Последний день, повторила она про себя, не в силах поверить услышанному. Как же так? Ведь я приехала сюда совсем недавно. Я провела с Амарто всего лишь два дня… Только два. И вот уже настала пора возвращаться.

– Конечно, в этом квартале вы не увидите векового мха на каменной кладке стен и древних башен, – продолжал Маркус, с любопытством наблюдая за выражением ее лица. – Только современные строительные материалы, с помощью которых возведены торговые фирмы, банки, магазины… Правда, там очень многолюдно, а вы любите уединение, не так ли? Уединение и старину, – произнес Маркус нараспев. – А точнее, уединение со стариками… – язвительно добавил он, и при этом его голос оставался все таким же мягким и тихим, изменилась только интонация.

И Элизабет, вдруг очнувшись от своих невеселых раздумий, бросила испытующе-заинтересованный взгляд на этого худенького, невысокого мальчика с внешностью придворного пажа из старой сказки. Она знала, конечно, что злоба и зависть способны изменить человека до неузнаваемости. Но перемена, которая на ее глазах произошла с Маркусом, была уродливой и пугающей. Перед ней стоял не тот робкий, мило улыбающийся мальчик с хорошими манерами, который встречал их группу в аэропорту, с которым она непринужденно болтала в ресторане. Перед ней стояло решительное в своей невесть откуда взявшейся злобе существо, с искаженными ненавистью чертами лица.

Единственное, что в нем не изменилось, это голос. Пожалуй, он даже стал напоминать не просто бархат, а бархат, на который пролили густой малиновый сироп, т. е. теперь он был не только мягким, но и омерзительно липким. Он напомнил Элизабет вкрадчивый голос Лекера.

Она усмехнулась в ответ.

– Очень оригинальное приглашение. Но запоздалое. Последний день в Лиссабоне я уже решила посвятить… да, именно старине. Модная и яркая отделка фасадов новых зданий зачастую скрывает куда более отталкивающие изъяны, нежели серый цвет обветшалых замковых башен.

Элизабет вошла в номер и, захлопнув дверь перед носом Маркуса, дважды повернула ключ в замке. В комнате было темно и тихо. Она медленно подошла к окну, по пути задев сервировочный столик, и услышала, как на пушистый ковер посыпались спелые фрукты. Элизабет распахнула окно, и звуки разноголосого ночного города влетели в распахнутые створки и закружились где-то под потолком. Разноцветная палитра витрин и мигающих рекламных вывесок отбрасывала на темный тротуар причудливые тени.

Действительно, завтра ровно неделя, как я прибыла в Лиссабон, подумала Элизабет, подсчитав дни, проведенные здесь. И вот уже пьеса неизвестного автора подходит к своему логическому завершению… Надо бы позвонить маме… Давно надо было позвонить. Все это время я не решалась набрать несколько цифр – боялась, что самый близкий человек на свете, как всегда, безошибочно угадает все мои тревоги и переживания… А сейчас, среди ночи обрушу на ее голову сумбурное повествование о несостоявшемся романе. Вот она обрадуется…

Элизабет включила ночную лампу и в задумчивости провела указательным пальцем по телефонной трубке.

Хотя… какой там роман, с тоской подумала она. Разве то, что произошло между нами сегодня утром, дает мне право надеяться на продолжение наших отношений? Ведь у Амарто есть жена… Кто знает, возможно, он ее еще не забыл, и знакомство со мной для него всего лишь сиюминутный каприз…

И, словно отвечая на ее сомнения, в тот же миг раздался стук в дверь. Элизабет удивленно оглянулась.

– Кто? – кратко спросила она, предполагая, что ей ответит Маркус, и тут же услышала голос Амарто:

– Заблудившийся в родном городе странник.

Элизабет, не помня себя от счастья, подбежала к двери, быстро повернула ключ и, распахнув ее, бросилась в объятия Амарто. На несколько секунд они замерли на пороге, затем Амарто приподнял Элизабет над полом и, войдя с нею в комнату, захлопнул за собой дверь. Они ничего не говорили, ничего не объясняли друг другу, им все было понятно без слов. Они рассказывали о своей тоске нежными взглядами, о своей любви нежными поцелуями, о своих желаниях нежными прикосновениями. И эта нежность была бесконечной и безграничной, словно безмятежная гладь океана. Каждый вздох, слетавший с их губ, был одним на двоих – трепетно-тихим и счастливым. И их единое дыхание становилось с каждой секундой все более прерывистым, все более нетерпеливым. И безмятежные воды превращались в неистово бушующие, захлестывающие их безумными волнами страсти… Свет ночной лампы играл золотистыми бликами на полуприкрытых веках Элизабет, на ее маняще чувственных губах, делая их еще более завораживающими, еще более пьянящими… И Амарто вновь и вновь наслаждался их хмелем, понимая, что не сможет никогда забыть этот вкус.