Павел I, вступив на престол после смерти матери, грохоча ботфортами, сразу навестил библиотеку Эрмитажа, поговорил с Лужковым о книгах, потом напрямик спросил библиотекаря - желает ли он и далее служить при его величестве?
- Если служба моя будет угодна вашему величеству.
- Да ведь все знают, что я горяч. Не боишься?
- Нет, не боюсь я вас - даже "горячего".
Разом взметнулась трость в руке императора:
- Как ты смеешь не бояться своего законного государя?
- Не боюсь, ибо уповаю на справедливость.
Трость опустилась, ударив по голенищу ботфорта:
- Хвалю! Молодец. Хорошо мне ответил. Я достаточно извещен от матери, что ты человек добрый и умный, я всегда уважал тебя, - сказал Павел, - но. Нам с тобой под одною крышею не ужиться. Проси у меня что хочешь. Я ни в чем не откажу тебе, а жить вместе нам будет трудно.
Далее случилось невероятное - такое, чем очень редко может похвастать российская история: Лужков вернул в казну государства более 200 000 рублей - серебром и золотом, которое не было даже оприходовано в конторских журналах; об этой сумме никто и не знал, и он, титулярный советник, мог бы спокойно присвоить эти деньги себе. Павел I был поражен:
- Скажи, Лужков, чего желаешь в награду за сей подвиг?
- Едино лишь отставки себе желаю.
Павел I указал - быть Лужкову в чине коллежского советника.
- Говори, чего бы хотел еще, кроме пенсии?
- Хочу места на кладбище, что на Охте, дабы мне там клочок земли отвели, я жилье себе выстрою.
- Никак помирать собрался?
- Нет, жить буду. Чтобы помочь всем убогим.
Павел отвел для него двести сажен земли кладбищенской, на Охте же был выстроен для Лужкова домик, в нем он приютил двух отставных солдат, у которых никого близких на свете не осталось. Сколько бы ни собралось нищих возле ворот кладбищенских, Лужков ни одного из них не обделял милостыней из своей пенсии. Сам же он с солдатами кормился в ближайшей простонародной харчевне. Каждый день по три часа он писал, а написанное солдатам не читал и никому не показывал.
Пережил он и Павла I, а в царствование его сына Лужков - день за днем - копал на Охтенском кладбище могилы для бедняков, ни гроша за свой труд не требуя. С отрывания могил Лужков начинал божий день - с лопатой в руках его и заканчивал.
В этом он усматривал "философию" своей жизни.
Он умер, а записки его бесследно исчезли.
Упомянув о пропаже лужковских мемуаров, А. М. Тургенев заключал: "Потеря эта весьма важна для летописи нашей".
Мне остается только печально вздохнуть, присоединившись к мнению летописца той эпохи, весьма странной для понимания моих современников, живущих в конце XX века.