Валентин ПИКУЛЬ

Закройных дел мастерица

Надежда Петровна Ламанова говорила:

- Костюм есть одно из самых чутких проявлений общественного быта и психологии. Одежда является как бы логическим продолжением нашего тела, у нее свое служебное назначение, связанное с нашим образом жизни и с нашей работой.

Костюм должен не только не мешать человеку, но даже и помогать ему жить, радоваться, горевать и трудиться...

Чувствуете, как много требований к одежде!

И много лет подряд, когда бы я ни касался материалов о быте Москвы конца прошлого века, мне всюду встречалось это имя - Надежда Петровна Ламанова; о ней писали как о человеке, довольно-таки известном в жизни России. Сначала я пропускал это имя через фильтр своей памяти как имя личности, которая ничего героического в нашей истории не совершила.

Что мне с того, что с Ламановой "соперничали великолепно вышколенные мастерицы города Лиона - Лямина, Анаис и другие чародеи женских нарядов"?.. Но вот прошло много лет, мое мнение об этой женщине обогатилось, и теперь я, напротив, уже сам стал выискивать ее имя - везде, где можно.

Станиславский говорил о Ламановой:

- Это же второй Шаляпин в своем роде. Это большущий талант, это народный самородок!

В самом деле, к этой женщине стоит присмотреться...

В 1861 году у офицера Ламанова, ничем не прославленного, родилась дочка, которую нарекли Надеждой; деревенька Шузилово в нижегородской глуши дала ей первые впечатления детства. Но вот окончена гимназия, и девочке сразу пришлось взяться за труд. Родители умерли, а на руках Нади Ламановой остались младшие сестры. Она выбрала себе иглу...

Игла, наперсток, утюг, ножницы, аршин.

Скучно! Но что поделаешь? Жить-то надо...

Это было время, когда технический прогресс грозил ускорить темпы жизни, а значит, должен измениться и покрой одежды. Фрак остался лишь для торжественных случаев: мужчина из сюртука переодевался в короткий пиджак почти такой же, какой носим и мы, который уже не мешал резким движениям; женщина нового века готовилась сбросить клещи корсета - этот ужасный пресс отдаленных времен, ломающий ребра, сжимающий тазовые кости, затрудняющий дыхание, но зато создававший эфемерную иллюзию "второго силуэта фигуры".

Надя Ламанова приехала в Москву и стала учиться на портновских курсах госпожи Суворовой, потом работала моделисткой у мадам Войткевич... Шить она, конечно, умела, но шить не любила, о чем откровенно и заявляла:

- Терпеть не могу ковыряться с иглой...

Ее волновал творческий процесс - мысленно она одевала людей на улице в такие одежды, какие рисовала ее богатая фантазия.

Надя была совсем еще молоденькой девушкой, когда стала ведущим мастером по моделированию одежды, о ней уже тогда заговорили московские красавицы, отчаянные модницы:

- Шить надо теперь только у мадам Войткевич - там есть одна новенькая закройщица, мадемуазель Ламанова, которая истиранит вас примерками, но зато платье получится как из Парижа...

Париж был тогда традиционным законодателем мод.

- Париж, - рассуждала Надя Ламанова, - дает нам только фасон, но этого еще мало, чтобы человек был красив, а фасон - лишь придаток моды. Однако люди-то все разные, и что идет одному, то на другом сидит, как на корове седло... Нет уж!

Людей надобно одевать каждого по-разному, соответственно их привычкам, их характеру, их фигуре... Особенно - женщину, которая самой природой назначена украшать человеческое общество!

Надежде Петровне исполнилось 24 года, когда она поняла, что для воплощения своих творческих замыслов ей необходима самостоятельность. На свои первые сбережения она открыла в Москве мастерскую под вывеской "Н. П. Ламанова", и хотя вскоре вышла замуж за юриста Каютова, но из престижа фирмы осталась для своих заказчиц под девичьей фамилией - под этим же именем она вошла в историю нашего искусства... Да, да! Я не ошибся, написав именно это всеобъемлющее слово - "искусство".

Надежда Петровна еще со времени гимназии испытывала большую тягу к живописи, а ее муж, Андрей Павлович Каютов, был актером-любителем, выступая на подмостках под псевдонимом "Вронский". В доме Ламановой-Каютовой своим человеком стал юный мечтатель Константин Станиславский; как близкий друг приходила сюда на чашку чая знаменитая актриса Гликерия Федотова... Что удивляться? Надежда Петровна была человеком добрым и мягким, отзывчивым и хлебосольным, а в искусстве всегда хорошо разбиралась.

Зато в своей мастерской она была деспотична, как Нерон в сенате, как городовой в участке, как бюрократ в канцелярии.

- Повернитесь, - командовала она. - Поднимите руку... да не эту правую! Нагибайтесь.., не жмет? Сядьте. Встаньте.

У нее, как у художника, был свой взгляд на вещи.

- Искусство требует жертв, и это не пустые слова, - утверждала она. Мне неинтересно "просто так" сшить красивое платье для какой-нибудь красивой дурочки. Когда я берусь за платье, возникают три насущных вопроса: для чего? для кого? из чего?

Эти вопросы - как три слона, на которых она ехала.

- Но сначала я должна изучить свою натуру...

По Москве шла неудобная для портнихи слава:

- Ходить к Ламановой на примерки - сущее наказание...

Это правда! Надежда Петровна работала над платьем, как живописец работает над портретом. Иной раз создавалось впечатление, что она, подобно Валентину Серову, брала "сеансы" у заказчиц. Подолгу и пристально Ламанова изучала свою "натуру", прежде чем соглашалась облечь ее в одежды своего покроя. При этом - никакой иглы, никакого наперстка и никакого утюга с тлеющими углями. Между губ Ламановой зажаты несколько булавок, и она, придирчиво осматривая фигуру, вдохновенно обволакивала ее тканью, драпируя в торжественные складки, и все это закалывала булавками.

- Теперь снимайте, - говорила заказчице. - Только осторожнее, чтобы булавки не рассыпались... Эскиз готов!

Иногда ее просили:

- Только, пожалуйста, сшейте вы сами.

Надежда Петровна отвечала:

- Я вообще не умею шить.

- ?

- Да, - продолжала Ламанова, - я только оформляю модель, какой она мне видится! Шить - это не мое дело. Ведь архитектор, создавая здание, не станет носить на своем горбу кирпичи, его не заставишь вставлять стекла в оконные рамы - для этого существуют подмастерья...

В Москве тогда был собран пышный букет знаменитых красавиц.

Вера Коралли, Маргарита Карпова, Лиза Носова, Вера Холодная, Лина Кавальери, Генриетта Гиршман, Маргарита Мрозова, Ольга Гзовская, "королева танго" Эльза Крюгер - и много-много других. Все они втайне мечтали, чтобы их обшивала деспотичная чародейка Надежда Ламанова.

Она имела самую блестящую (и самую, кстати, капризную) клиентуру, и скоро на вывеске ее фирмы появились многозначительные слова: "Поставщик двора ея императорского величества". Но это было скорее бесплатным приложением к той шумной славе, которую она уже завоевала в Москве и в Петербурге...

Валентин Серов - великий художник-портретист.

Надежда Ламанова - великая мастерица-модельерша.

Между ними, если присмотреться к стилю их работы, есть много общего. Между прочим, они были давними друзьями.

Серов любил бывать в доме Ламановой-Каютовой.

Швейцар этого дома позже рассказывал:

- Валентин Ляксандрыч давно были нездоровы, только от людей ловко болесть прятали. С нашей барыни они портет ездили писать, так еще на прошлой неделе мне говорить изволили:

"Ой, плох я стал, Ефим, на лестницы всходить не могу, сердце болит". Я вся их на лифте и подымал, а в прежние-то годы, иначе, как бегом, Серов по лестницам не ходили...

1911 год - последний год жизни Серова; в этом году Надежде Петровне исполнилось 50 лет, и Серов начал работать над ее портретом... Он писал Ламанову на картоне, используя три очень сильных и резких материала уголь, сангину, мел!