"Если не подступите завтра к городу, то люди хотят сдаться печенегам". Воевода именем Претич сказал на это: "Подступим завтра в лодках, как-нибудь захватим княгиню с княжатами и умчим их на эту сторону, а не то Святослав погубит нас, как воротится". Все согласились и на другой день, на рассвете, седши в лодки, громко затрубили; люди в городе радостно откликнулись им. Печенеги подумали, что князь пришел, отбежали от города, а тем временем Ольга со внуками успела сесть в лодку и переехать на другой берег. Увидав это, печенежский князь возвратился один к воеводе Претичу и спросил у него: "Кто это пришел?" Претич отвечал: "Люди с той стороны". Печенег опять спросил Претича: "А ты князь ли?" Воевода отвечал:

"Я муж княжой и пришел в сторожах, а по мне идет полк с князем, бесчисленное множество войска". Он сказал это, чтобы пригрозить ему. Тогда князь печенежский сказал воеводе: "Будь мне другом". Тот согласился. Оба подали друг другу руки и разменялись подарками: князь печенежский подарил Претичу коня, саблю, стрелы; Претич отдарил его бронею, щитом и мечом. После этого печенеги отступили от города, но стали не в далеком расстоянии от него; летописец говорит, что русским нельзя было коней напоить: на Лыбеди стояли печенеги. Таково предание, внесенное в летопись, так народная память передавала это событие. Из характеристических черт времени в этом предании мы заметим описание подарков, которыми обменялись Претич и князь печенежский, - в различии оружия резко выразилось различие между Европою и Азиею, между европейским и азиатским вооружением: степной кочевник, всадник по преимуществу, дарит коня и скифское оружие - саблю, стрелы; воевода русский дарит ему оружие воина европейского, большею частью оборонительное:

броню, щит и меч.

Киевляне, продолжает предание, послали сказать Святославу: "Ты, князь, чужой земли ищешь и блюдешь ее, от своей же отрекся, чуть-чуть нас не взяли печенеги вместе с твоею матерью и детьми; если не придешь, не оборонишь нас, то опять возьмут; неужели тебе не жалко отчины своей, ни матери-старухи, ни детей малых?"

Услыхав об этом, Святослав немедленно сел на коней, с дружиною пришел в Киев, поздоровался с матерью и детьми, рассердился на печенегов, собрал войско и прогнал варваров в степь. Но Святослав недолго нажил в Киеве: по преданию, он сказал матери своей и боярам: "Не любо мне в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае - там средина Земли моей; туда со всех сторон свозят все доброе: от греков - золото, ткани, вина, овощи разные от чехов и венгров - серебро и коней, из Руси - меха, воск, мед и рабов". Ольга на это отвечала ему: "Ты видишь, что я уже больна, куда же это ты от меня уходишь? Когда похоронишь меня, то иди куда хочешь". Через три дня Ольга умерла, и плакались по ней сын, внуки и люди все плачем великим. Ольга запретила праздновать по себе тризну, потому что у ней был священник, который и похоронил ее.

Здесь очень важно для нас выражение Святослава о Переяславце: "То есть середа в Земле моей". Каким образом Переяславец мог быть серединою земли Святославовой?

Это выражение может быть объяснено двояким образом: 1) Переяславец в земле моей есть серединное место, потому что туда изо всех стран свозится все доброе; Переяславец, следовательно, назван серединою не относительно положения своего среди владений Святослава, но как средоточие торговли. 2) Второе объяснение нам кажется легче: Святослав своею Землею считал только одну Болгарию, приобретенную им самим, Русскую же землю считал по понятиям того времени владением общим, родовым. Святослав спешил окончить свое княжение на Руси: он посадил старшего сына, Ярополка, в Киеве, другого, Олега, - в земле Древлянской. Это вовсе не значит, чтобы этими волостями ограничивались владения русских князей: уже при Олеге все течение Днепра до Киева было в русском владении, в Смоленске и Любече сидели мужи киевского князя; Ольга ездила и рядила землю до самых северных пределов Новгородской области; следовательно, деление Святослава означает, что у него было только двое способных к правлению сыновей, а не только две волости - Киевская и Древлянская; остальные же волости оба брата должны были поделить между собою, как после Ярославичи, усевшись около Днепра, поделили между собою волости отдаленнейшие. Как после Ярославичи теснились все в привольной родине своей, около Днепра и Киева, около собственной Руси, не любя волостей северных и восточных, так и теперь оба сына Святославова садятся на юге, недалеко друг от друга и не хотят идти на север. Но если князья не любили севера, то жители северной области, новгородцы, не любили жить без князя или управляться посадником из Киева, особенно когда древляне получили своего князя. Новгородцы и после любили, чтобы у них был свой князь, знавший их обычай; до сих пор они терпели посадника киевского, потому что во всей Руси был один князь, но теперь, когда древляне получили особого князя, новгородцы так же хотят иметь своего.

Послы их, по преданию, пришли к Святославу и стали просить себе князя: "Если никто из вашего рода не пойдет к нам, - говорили они, - то мы найдем себе князя". Святослав отвечал им: "Если бы кто к вам пошел, то я был бы рад дать вам князя". Ярополк и Олег были спрошены - хотят ли идти в Новгород - и, по изложенным выше причинам, отказались. Тогда Добрыня внушил новгородцам: "Просите Владимира". Владимир был третий сын Святослава, рожденный от Малуши - ключницы Ольгиной, сестры Добрыни. Новгородцы сказали Святославу: "Дай нам Владимира".

Князь отвечал им: "Возьмите". Новгородцы взяли Владимира к себе, и пошел Владимир с Добрынею, дядею своим, в Новгород, а Святослав - в Переяславец.

Здесь останавливает нас вопрос: почему Святослав не дал никакой волости младшему сыну своему, Владимиру, сам сначала и уже после отправил его к новгородцам по требованию последних? Летописец как будто спешит объяснить причину явления; Владимир, говорит он, был сын Малуши - ключницы Ольгиной, следовательно рабыни, ибо, по древнему уставу, человек и вольный, ставший ключником, поэтому уже самому превращался в раба. Итак, Владимир был не совсем равноправный брат Ярополка и Олега. Многоженство не исключало неравноправности: если было различие между женами (водимыми) и наложницами, то необходимо долженствовало существовать различие и между детьми тех и других. Но если многоженство не исключало неравноправности детей, то по крайней мере много ослабляло ее: было различие между детьми наложниц - правда, но все не такое различие, какое, по нашим понятиям, существует между детьми законными и незаконными. На это малое различие указывает уже то явление, что новгородцы приняли Владимира, как князя, и после не полагается между ним и братьями никакого различия. Здесь, как естественно, имело силу не столько различие между законностию и незаконностию матери, сколько знатность и низость ее происхождения; разумеется, ключница, рабыня, полюбившаяся Святославу, не могла стать наряду с другою его женою, какой-нибудь княжною, или дочерью знатного боярина; отсюда низость матери падала и на сына, не отнимая, впрочем, у него отцовских прав; Владимир был князь, но при случае, когда нужно было сравнить его с остальными братьями, могли выставить на вид низкое происхождение его матери; так после полоцкая княжна Рогнеда, выбирая между двумя женихами, Ярополком и Владимиром, говорит, что она не хочет идти замуж за Владимира как сына рабыни. Обратить внимание на это обстоятельство было очень естественно княжне, ибо при многоженстве женщины знатного происхождения старались как можно резче отделить от себя наложниц своих мужей, и презрение, которое питали к наложницам, старались переносить и на детей их. Святослав сначала не дал волости Владимиру и потом отпустил его в Новгород, могши в самом деле испугаться угрозы новгородцев, что они откажутся от его рода и найдут себе другого князя. Добрыня хлопотал об этом, надеясь во время малолетства Владимирова занимать первое место в Новгороде и не надеясь, чтобы после старшие братья дали младшему хорошую волость; новгородцы же приняли малолетнего Владимира, потому что он все-таки был независимый князь, а не посадник, притом же надеялись воспитать у себя Владимира в своем обычае: они и после любили иметь у себя такого князя, который бы вырос у них.